Пушок понюхал Уинстона, не унюхал ничего неприятного и весело побежал впереди охотников. Над шляпой при костюме военнопленного никто из встречных не смеялся. Все только здоровались. В деревне просыпаются рано. По пути охотники несколько раз услышали «ни пуха, ни пера». Степанов каждый раз отвечал «к черту». Понятно, что с медведя и так ни пушинки, ни перышка не взять, независимо от того, пожелают этого или нет. Зачем тогда ругаться?
— Это гончая? — спросил англичанин, — Или он по следу идет?
— Это лайка, — ответил Степанов, — Находит зверя и удерживает его на месте.
— Одна собака? Медведя?
— Увидишь.
13. Глава. Традиционный английский досуг на Руси
Местный лес отличался разнообразием. Вот смешанный, вот мелкая поросль по краю болота, а вот сосновая роща. Сосны как мачты уходят в небо.
— Корабельная сосна, — гордо сказал Яковлевич, — Еще Петр Первый из нее корабли стоил.
— Слушайте, а мы по закону на охоту идем или не очень? — спросил Уинстон.
— Что тебя смущает? — уточнил Степанов.
— Кто в лесу… главный? Ответственный? Как по-вашему, егерь?
— Так мы к нему и идем, — ответил Яковлевич, — Медведь здесь егерь. Он же прокурор, он же за всех остальных в лесу начальников.
— И за председателя лессовета, и за судью, — усмехнулся Степанов.
— То есть, когда русский стреляет в медведя, он символически стреляет в представителя власти? — спросил англичанин, — Это как бы такой русский бунт?
— Ты же за него, за медведя, не голосовал, — сказал Яковлевич, — Он не тебе начальник, а зверям.
— И не надо ни у кого разрешение спрашивать на охоту?
— По правде надо, конечно, — сказал Яковлевич, — Но председатель в Ныколе живет, у него и так дел по горло…
— Лишних людей начальниками работать у нас нет. А медведей в лесу хоть жопой ешь, — дополнил Степанов, очевидно имея в виду, что медведей в лесу много.
Русский культурный код принципиально нельзя декодировать искусственным интеллектом, — подумал Уинстон. Дел по горло — значит, что председатель стоит в делах как в воде. Или что он делами объелся, и они у него внутри по горло. Это с любой стороны понятно. Но как в языке могло появиться второе выражение? Разве человек может есть жопой, тем более, медведя? Допустим, какой-то герой легенд в былинные времена так и сделал и вошел в историю. Но почему в ситуации, когда медведей много, их можно есть жопой, а когда мало — нельзя?
— Лес это свой мир, — вывел гостя из раздумий Яковлевич, — Вам, городским, не понять. Тут законы другие. Вот зайдешь другой раз, вроде лес лесом, а выйти не можешь. Леший крутит.
— Кто?
— Эй, — прервал разговор Степанов, — Не поминай лихо.
Злой медведь действительно подобрался близко к деревне. Еще ноги не устали, а Пушок уже залаял где-то впереди.
Охотники зарядили ружья. Уинстон зарядил обойму, закрыл затвор и поставил на предохранитель. Степанов одобрительно кивнул.
Аккуратными шагами они вышли в сторону собаки и наконец-то увидели метрах в тридцати медведя. Уинстон встретил живого медведя первый раз в жизни. Из знакомых ему животных медведь походил на огромного косолапого барсука. На задних лапах был бы ростом с человека, таких больших хищников в Англии вообще не водилось.
Выглядел весенний медведь неважно. Худой, в буро-сероватой грязной шубе. И рычал каким-то нестрашным и нездоровым рыком.
Пушок бегал вокруг медведя, лаял и кусал его за задние лапы. Медведь отмахивался передними. Даже с расстояния выстрела Уинстон видел мощные когти. Один удар — и собаке не жить.
— Снимай с предохранителя и стреляй, — сказал Степанов, — Только в собаку не попади.
— Пушок, ко мне! — крикнул Яковлевич, услышав реплику Степанова. Действительно, черт его знает, этого горожанина, какой он стрелок.
Довольный Пушок побежал к хозяину, а злой медведь, дополнительно обозленный на собаку с утра пораньше, рванулся за ним.
— Куда стрелять? — торопливо спросил Уинстон, поднимая к плечу карабин.
— В голову, — ответил Степанов и поднял ружье.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Да давай уже! Не промажешь! — крикнул Яковлевич.
Зверь бежал к ним большими скачками, и большая его голова виделась примерно в середине силуэта. Уинстон выстрелил, когда до медведя оставалось метров десять.
— Бах!
Медведь продолжал бежать и вроде бы дернулся от выстрела, но не свернул.
— Бах! Бах! Бах!
Медведь упал.
— Смелый ты парень, но давай в следующий раз без вот этого всего, — сказал Яковлевич недовольно.
— Без чего? — спросил Уинстон.
— Без понтов. Сразу стреляй, не стой до последнего. Еще малость, и мы с Николаем бы жахнули, а ты бы остался как дурак, что просто по лесу погулял и патроны домой принес.
— Хорошо, — ответил Уинстон, подумав, что следующий раз вряд ли когда-нибудь наступит. И шагнул к медведю.
Убитый медведь зарычал и встал ему навстречу, приподнимаясь на задних лапах.
Уинстон разрядил в него остаток магазина от бедра. Руки и карабин трясло, он точно попал пару раз, но вряд ли это можно назвать по месту.
Выстрелил Степанов. Медведь упал.
— Поди-ж ты, смелый какой, — усмехнулся Яковлевич, — Другой бы городской и карабин бросил, и ноги сделал, и в штаны наклал.
— Что это было? — спросил Уинстон, нервно обшаривая карманы на предмет патронов и вспоминая, что вторую обойму ему Степанов не дал.
— Ты все в голову стрелял? — спросил Степанов, — Целился?
— Да.
— Хорошо целился, по бегущему-то. Ты ему в шею попал, рядом с позвоночником. Медведю это неприятно, но не опасно. Падает как убитый и быстро встает.
— Так не я медведя… добыл?
— Ты, конечно. Я для контроля выстрелил, на всякий случай.
Яковлевич с Пушком тем временем подошли к поверженному медведю и внимательно обнюхали его. Старик переломил ружье и вытащил патроны. Степанов сделал то же самое. Уинстон показал карабин, вставший на затворную задержку, закрыл затвор и произвел контрольный спуск в небо.
— Опытный стрелок, — сказал Яковлевич, — Да еще с флота. Морпех?
— Нет. Работал в министерстве, вот может, к ним пойду, — Уинстон кивнул на Степанова. Нисколько не соврал.
— Ну эт хорошо, — старик проглотил «о» в слове «это» и компенсировал тремя северными «О» в «хорошо», — Не женат, смотрю?
— Нет.
— Чего так? Взрослый мужик, а все по девкам бегаешь? Мать не жалко?
— Сирота он, — ответил Степанов.
— И повод теперь по девкам бегать? Ты-то сам куда смотришь? — старик увлекся чтением нравоучений, — У вас там контора серьезная, моральный облик и все такое. Что, в Ленинграде справному мужику бабу не найти? Беда какая!
— Перестань, Яковлевич!
— Что перестань? Молод ты еще меня затыкать!
— Работа у человека секретная, жизнь тяжелая. Ты его стыдишь, а он тебе ответить не может, что да как.
— Ну другое дело. Эт я понимаю, — услышав про «секретное» Яковлевич моментально переключился, — Не положено говорить, так не положено. Все равно порядок должОн быть.
Уинстон подошел к медведю поближе и понял, что никакой это не большой барсук. Это большой, злой и очень опасный хищник с длинными когтями на сильных лапах. Закинул карабин за спину, отвернулся и помочился на дерево. Руки начали дрожать, когда он уже застегивал штаны.
— Смотри какой, — сказал Степанов, держа медвежью тушу за голову, — Видел медведей раньше?
— Только на картинке, — ответил Уинстон и присел рядом.
Взвесил тяжеленную голову, погладил жесткий мех, подергал зубищи. Да уж, если знать, что это за зверь, тут и правда в штаны накласть можно.
— Да вы идите домой, мы с Пушком тут ужо сами доделаем, — Яковлевич достал нож и примеривался снимать шкуру, — Изосимычу скажите, чтобы послал кого из детей или внуков. Шкура-то вишь неловкая, да мясо тяжелое. Старый я, не унесу. Надо оно вам, нет? В Емецке скорняк живет, он выделывает. Только ждать долго. Вы, если надо, у него готовую шкуру возьмите.
