– Давно, – сказал мальчик, медленно доедая пирог, – памятников уже не осталось. Их не было даже четыре тысячи лет назад.
– Еще бы, – кивнула госпожа Моосгабр, – тогда и белого света не было.
Они продолжали медленно идти по улице к станции «Центральное кладбище», и госпожа Моосгабр смотрела, как он ест пирог. Потом мальчик опять поднял глаза и сказал:
– А что у вас за чепец? И что за бант такой? Такого тоже никто не носит. Тоже допотопный.
– Тоже, – кивнула госпожа Моосгабр, – старый. Но когда-нибудь опять будут носить.
– А что это у вас за бусы? – спросил мальчик вдруг и проглотил кусок. – Такие большие, цветные, не из дерева ли они?
– Не из дерева, – покачала головой госпожа Моосгабр и поправила очки, – из бамбука. Из бамбука. Знаешь, что такое бамбук?
– Знаю, – засмеялся блондинчик в зеленом свитерке, – как же не знать. Бамбук. Из него делают лыжные палки.
Они шли, и мальчик потихоньку доедал пирог. Госпожа Моосгабр удивлялась, как медленно он ест.
– В самом деле, необычный пирог, такой я правда еще не ел, – сказал мальчик. – Посахаренный и с миндалем. А скажите, госпожа… – сказал вдруг мальчик, странно улыбнувшись, – этот пирог, случайно, не из замка?
– Из замка? – изумилась госпожа Моосгабр. – Как это из замка?
– То есть из дворца, – странно улыбнулся он.
– Из кондитерской, – затрясла сумкой госпожа Моосгабр, – из той самой кондитерской «У неба», из той мраморной, ты же сам видел, что я его там покупала.
Мальчик помолчал, слегка улыбаясь, скорее про себя, а потом сказал:
– Но, госпожа, скажите… в замке тоже возят тележки?
– Как это, возят тележки? – сказала госпожа Моосгабр и дернула бант на шее.
– Ну, когда туда приходят гости, к ним подъезжают с тележкой? С едой и питьем, как на перроне «Кладбище».
– Пожалуй, нет, – покачала головой госпожа Моосгабр, – там, наверное, едят сидя. – И госпожа Моосгабр увидела наконец, что блондинчик в зеленом свитерке проглатывает последний кусок. Он проглотил последний кусок пирога и вытер руку о свитерок. Госпожа Моосгабр кивнула и сказала: – Тебе нужны были на зиму пальто и шапка, правда. Тебе и лыжи были нужны…
– Лыжи… – улыбнулся блондинчик в зеленом свитерке, – лыжи. Но не были нужны, а нужны сейчас. Я получу их.
– Получишь, – улыбнулась госпожа Моосгабр, – получишь. – И вдруг остановилась. И мальчик тоже остановился и сказал:
– Получу, мама мне купит. Но я скажу вам о ней одну вещь. Она умеет хорошо говорить и однажды будет говорить речь с балкона. С балкона театра «Тетрабиблос», и вы услышите такое… Но почему мы здесь стоим?
– Почему стоим? – сказала госпожа Моосгабр удивленно. – Потому что ты доел, и я теперь пойду.
И когда мальчик удивленно покачал головой, она сказала:
– Ты же должен идти на перрон «Кладбище» продавать с тележки, сейчас, уж верно, полседьмого. А я сейчас пойду в церковь на вечернюю службу, хотя в Бога я не верю. Если и верю во что-то, так только в судьбу, но этого тебе еще не понять. Мне надо в церковь.
– А почему вы туда идете, если не верите? – засмеялся блондинчик в зеленом свитерке и посмотрел на улицу, поскольку там как раз рядом с тротуаром, чтобы не мешать машинам, медленно ехала телега. – Почему? Вы идете в кафедральный собор святого Квидо Фонтголландского или в какую-нибудь часовню? Идете туда молиться, хотя и не верите? Или может, там… – мальчик загадочно улыбнулся, – вы продаете свечки?
– Нет, не продаю и иду не в собор и не в часовню, – покачала головой госпожа Моосгабр и тоже поглядела на дорогу, по которой медленно рядом с тротуаром ехала телега. – Я всегда хотела продавать, но никогда не продавала. Только однажды продавала, и это было ужасно. – А потом госпожа Моосгабр снова посмотрела на телегу у тротуара, на запряженную в нее лошадь и увидела, что на облучке сидит какой-то дюжий мужик в высоких резиновых сапогах и зеленой блузе, держит в руке кнут с узелками и что-то говорит сам себе. – А теперь ступай, – сказала она мальчику, схватилась за очки, дернула бант на шее и затрясла сумкой, – ступай уж. Ты был добр ко мне, перевел через улицу.
И она снова посмотрела на телегу у тротуара, на лошадь, шла она медленно – на шее хомут, голова опущена, и мужик на облучке говорил ей:
– Ступай, мышь, беги, у меня в кармане белый сахар…
И госпожа Моосгабр еще раз повернулась к блондинчику в зеленом свитерке и сказала:
– Ступай, полседьмого, пускай мать не изводится. Ступай, ты был добр ко мне, перевел через улицу. Ступай на станцию «Кладбище» под землю. – И она, повернувшись в ту сторону, откуда они пришли, зашагала быстро и вскоре нашла улицу, по которой можно было пройти в те печальные места, где она жила.
XII
Госпожа Моосгабр пришла домой.
Прежде всего она зажгла в кухне свет, развязала на шее бант и сняла чепец. Потом сняла перчатки, бусы, подвески и все отнесла куда-то в угол. Потом посмотрела в печь. «Сегодня нога не болела, как в прошлый раз, – подумала она, – сегодня не болела, хотя мне пришлось так ужасно бежать». Она напустила воды в рукомойник, вымыла рот, щеки, брови, потом расчесала старые седые волосы. Но бечевочки, чтобы подвязать концы прядей, из буфета пока не вынула и не переоделась в ночное, потому что сегодня решила повнимательнее проверить мышеловки и заменить в них пересохшее сало. Она сходила в кладовку за тарелкой, на которой лежали нарезанные куски сала, поставила тарелку на стол, потом взяла из буфета пакет с белым порошком – мышиным ядом «Марокан» – и тоже выставила его на стол к тарелке. И уж хотела было собрать все мышеловки в кухне, комнате и коридоре, когда постучали в наружную дверь. «Привратница, – подумала госпожа Моосгабр, – хорошо, что идет. Вот она глаза вытаращит, когда узнает, как я продавала газеты, вот удивится, когда узнает, что со мной приключилось». И она с расчесанными волосами вышла в коридор и открыла дверь. Но это была не привратница, а двое незнакомых мужчин.
– Госпожа Наталия Моосгабр, – сказал один из них.
– Полиция, – сказал другой и показал документ.
Госпожа Моосгабр округлила глаза и попятилась.
Когда они входили в кухню, она разглядела, что эти двое – не те, что были здесь раньше. Этих двоих здесь еще не было.
– Садитесь, – сказала она им в кухне и пододвинула стулья к столу.
– Итак, госпожа Моосгабр, – сказали они, когда сели и оглядели стол, тарелку с кусками сала и белый пакет, – итак, госпожа Моосгабр, мы здесь. Знаете ли вы, почему мы здесь? – спросили они, осматривая кухню, и на их лицах появилась улыбка.
– Верно, из-за этих дневных газет, – выдохнула госпожа Моосгабр и посмотрела на пол: у дивана все еще лежали несколько экземпляров «Расцвета» и веревка, – я должна отдать в редакцию четвертаки и карточку, что они мне дали, завтра я это сделаю. Сегодня не успела. Но завтра я все им верну.
– Мы пришли не из-за газет, – улыбнулись они, глядя на тарелку с салом и на пакет, – мы не журналисты и не пишем в газету. Мы пришли по другой причине.
– Вы пришли из-за этих вещей, что спрятал здесь Везр, – вздохнула госпожа Моосгабр и покачала головой, – я так и подумала. Он положил все сюда под диван, я сейчас вам все вытащу. Там и хрестоматия и башмаки, ума не приложу, что мне со всем этим делать. Они положили это сюда против моей воли.
– Везр – ваш сын, не так ли? – спросил один полицейский. – У вас еще дочь Набуле. – И когда госпожа Моосгабр вздохнула, полицейский улыбнулся, оглядел кухню и сказал: – Но мы пришли и не ради этого. Ничего из-под дивана, мадам, не вытаскивайте. Это нас не интересует, мы не покупатели.
– Господи Боже, – выдохнула госпожа Моосгабр и схватилась за расчесанные волосы, – вы пришли из-за мальчика Линпека. – И после минутного молчания она сказала: – Из-за этого блондинчика в зеленом свитерке, который продает на станции «Кладбище» с тележки.
– Госпожа, – сказал полицейский и посмотрел на часы у печи, – мы пришли не из-за Линпека. Никакого Линпека со станции «Кладбище» мы не знаем. Мы знаем Ульриха Линпека из «Рая», это правда, – он посмотрел на своего товарища, – Ульриха Линпека, криминолога, который написал книгу о потере памяти. Но он умер сто двадцать лет назад. Мы пришли по совершенно другой причине. Мы пришли посмотреть, как вы живете.
В кухне на мгновение воцарилась тишина.
– Как я живу? – сказала госпожа Моосгабр и схватилась за расчесанные волосы. – Как я живу?
И полицейские кивнули и сказали:
– Да, как живете.
И снова воцарилась тишина, и полицейские оглядели кухню, матовое окно, буфет, печь, диван, а потом снова стол, тарелку с салом и белый пакет.
– Ну как я живу, – сказала наконец госпожа Моосгабр, тоже усевшись на стул, – живу все время здесь. Но недавно здесь уже были два господина от вас, приходили посмотреть, как я живу, – сказала она. – Дочка с зятем копят на квартиру в Алжбетове, они будут жить там.
