«Здрасьте вам через окно! — подумал Яков, уворачиваясь от пуль, сёкших каменные плиты прямо через дощатый пол веранды и волоча за собой Иуду в форме, который слишком был занят пережёвыванием собственных зубов, чтобы строить планы на будущее. — Уже хорошо, хоть кто-то из тех, кто “много знает”, будет хоть невнятно, но вполне в состоянии рассказать, что именно знает он».
Тем более, что, — лейтенант знал, — покойного инженера Бреннера допрашивали чуть ли не ежедневно и, значит, выспросили.
«А вот этому будет что рассказать».
Яша наконец-то придумал, что делать со своим ценным грузом. По-восточному плоскую крышку величественного сундука, — такие сплошь и рядом служили на террасах чем-то вроде лавочек, — запирал висячий замок, который Войткевич без труда сбил. Там пылилось какое-то ветхое персидское тряпьё, на место которого вполне и целиком поместился и замкомандующего радиотехнической службой флота.
Войткевич водрузил на место замок, дёрнул — изнутри не откроешь, — и бросился наверх, по ажурной чугунной лесенке. Туда, где всё ещё звонко гавкал «ТТ» Новика в ответ на птичий треск «MP-42», — и значит, продолжалась охота.
Впрочем, уже через несколько минут оба лейтенанта, просто и старший, уселись на медную чеканку сундука. И не слишком поспешали отозваться на робкий стук Задоева. Войткевич только громыхнул по крышке тяжёлой рукояткой пистолета: «Цыц!» И спросил:
— Второй — я так думаю, тоже грузин?
— Был… — с досадой скривился Новик.
— Ну, извини, — как-то не очень правдоподобно пожалел о содеянном Яков. — Я же не знал, что их там так мало, вот и спас тебе жизнь. В следующий раз не обещаю.
Лейтенант Новик только скривился пуще прежнего.
— Ты думаешь? — попытался сменить тему Войткевич, стягивая через голову тёмную от пота гимнастёрку.
— Уверен. «Тамара»…
Вероятность содействия немецкому резиденту со стороны национального диверсионного подразделения «Тамара» была, и более того — Тихомиров просил не только иметь это в виду, просил «на это рассчитывать».
— А то, что боевики оказались именно здесь и именно сейчас, — это куда совать? — спросил Яков Осипович.
— Могли ведь и следить.
«Но могли ведь следить и за ними…» — нахмурился лейтенант Войткевич.
Это следовало проверить.
…В проулке по соседству вскоре обнаружился не только брошенный с открытыми дверцами невинно-пекарский фургон, во времена оные реквизированный в коммунхозе на потаённые нужды войны, но и «ГАЗ-АА» с вездесущим лейтенантом Столбовым. Смерш НКВД, оказывается, «вёл» парочку из «Тамарочки» — и, выходит, охотился не только за детьми врагов народа.
Именно это, в свою очередь, заставляло хмуриться и отмалчиваться старшего лейтенанта Новика. Он-то успел однозначно разглядеть, что один из только что убитых ими, молодой, едва ли призывного возраста грузин был разительно, прямо-таки фотографически, похож на одного знакомого дворянского отпрыска, в недавности спасённого его женой. На десятилетнего князя Мамуку Лилуашвили.
— Проедем?.. — как-то не так уже агрессивно, как в прошлый раз, предложил лейтенант Столбов, и даже козырнул, дескать: «Особых подозрений на ваш счёт нет, товарищи, но надо бы провериться, мало ли что, опять-таки, вши?»
— Да ну тебя, — с усталой ленцой послал его лейтенант Войткевич. — Оно мне надо?! У нас свой Смерш имеется…
Отеческое напутствие
Туапсе. Лето 1943 г. Штаб КЧФ. Отдел контрразведки Смерш
Никакого особо инквизиторского отличия в кабинете начальника флотской контрразведки от кабинета начальника флотской разведки не было. Ни тебе живодёрских клещей на стенах, ни оков с кандалами, ни другого пыточного инструментария. В общем, ничего такого, что произвело бы впечатление на командира разведгруппы «2–2» — 2-й разведгруппы 2-го разведотряда. Как и на бывшего командира разведроты Войткевича, — насмотрелся уже Яков Осипович, врагу не пожелаешь.
Стандарт. Дежурный портрет Сталина на стене в дубовых панелях да набор плакатов тематики соответственной: «Бди! Не болтай! Куды по копаному?!» И всё-таки, какую-то, загнанную вглубь, исподнюю, а то и преисподнюю, тревогу лейтенанты испытали, когда расположились на арестантских табуретках, нарочно, что ли, расставленных под стеной кабинета.
— За поимку немецкого резидента благодарю, конечно, — коротко бросил полковник Овчаров, не отвлекаясь от бумаг, принесённых с собой. — Хорошую службу сослужили.
И добавил уже с большим чувством, окончательно сунув бумаги куда-то в многочисленные ящички торжественно-бюрократического стола (только это, пожалуй, и унаследовала хаотическая машина диктатуры пролетариата от царственной осанки самодержавия, — страсть к столоначалию):
— Это же надо, в последнюю очередь бы подумали на него… — словно сам себя укоряя, хоть и не особенно в это верилось, продолжил Георгий Валентинович. — Был на отличном счету, геройский боевой офицер. Дунайская флотилия, шутка ли? Оборона Одессы, Севастополя… Там хлопцы такие дела творили!
Полковник Овчаров покачал головой.
— Правда, ещё тогда надо было проверить, почему именно геройская Дунайская флотилия оказалась основным поставщиком дезинформации относительно десанта в Крыму.
— Десанта? — переглянулись младшие офицеры. — Это в 41‑м?
Помнилось им обеим, и очень хорошо помнилось, как гоняли морпехов, да и армейцев, будто сидоровых коз по всему побережью в места предполагаемой высадки немецких кригсмарине, которых, по большому счёту, и не было тогда ещё в Чёрном море. Как ни скрипи зубами, а операцию по дезинформации и дезориентации абвер провёл блестящую. Уже Перекоп прорвали, а наших добрая половина сил от побережья оторваться боялась.
— Надо было сразу проверить характер сообщений на предмет шифровки и почерка… [34] — будто вслух рассудил полковник, выстукивая «морзянку» по папке карандашом.
Но, заметив взгляды офицеров… — слишком уж осмысленные, не то, что у большей части среднего комсостава, заимевшего штабную привычку не слышать того, что не для твоих ушей, — спохватился.
— Но и теперь, хлопцы, я вам не отпуск предложу с поездкой на юг и повышением в должности до постельного клопа, — не то кривовато, не то виновато как-то усмехнулся Георгий Валентинович. — Хотя в какой-то степени можно говорить и о поездке на юг. Только больно уж жарко вам там придётся.
От самой двери раздался голос с характерным лёгким акцентом:
— Обстановочка в районе выброса, прямо скажем… — Появление полковника Гурджавы, видимо, в силу навыков разведческой его юности, осталось незамеченным всеми, кроме, разве что, овчаровского адъютанта, чью адъютантскую прыть полковник остановил хозяйским жестом. — Обстановочка крайне сложная, — продолжил Давид Бероевич. — Если быть документально точным…
Хроники «осиного гнезда»
Вся первая половина мая прошла в бесплодных поисках. Воздушная разведка русских — в составе их разведчиков появились «аэрокобры», которые не уступали «мессерам» в скорости, — «засекали» соединение, едва оно выбиралось из бухты. И тогда русские конвои, не говоря уже о боевых кораблях, заранее готовились к встрече, обнаруживали противника своевременно и открывали огонь задолго до выхода шнельботов на дистанцию торпедной атаки. А ещё умело перестраивали ордер, прикрывая серьёзные цели конвойными кораблями, или же укрывались в ближайшем защищенном порту. Только в ночь на 20 мая «S-49» и «S-72», проскользнув туда, где не ожидал противник — к самому порту Сочи, — потопили буксир и большую гружёную баржу. Четвёртый «угорь», разминувшись с ещё одной баржой, выломал изрядный проран в молу порта.
Возвращение на базу далось трудно. На рассвете оттуда, откуда через час должно было появиться майское солнце, налетела пятёрка русских штурмовиков. 20‑мм «спарка» 26‑го и «фирлинг», счетверённый автомат 72‑го, грохотали почти непрерывно, пока Мюллер и Брюгген, капитаны, на предельной скорости закладывали сумасшедшие виражи, уворачиваясь от пушечного и пулемётного огня. Только когда три дымных следа сбитых самолётов уткнулись в воду, а оставшиеся, покружив над местом их падения, умчались на восток, можно было оценить и мастерство комендоров, и серьёзность повреждений, и потери в обеих экипажах.
Весь июнь занял ремонт, пополнение личного состава вместо убитых и раненых и бесплодные попытки со стороны прибывших с ремонта катерников в короткие летние ночи выследить добычу.
А потом настал «чёрный день» 8 июля, когда погиб «S-102» доселе удачливого Гельмута Тёнигеса, подорвавшись на мине в южной части Керченского пролива.
И в тот же день неподалёку от базы «S-40» столкнулся с собственным тральщиком, который вылавливал советские мины, ловко и скрытно поставленные на традиционном пути выхода из бухты, — и вновь отправился на длительный ремонт…
