— О чём вы думаете, Кузьмич, бельишко… — прорычал лейтенант Войткевич, плюхнувшись за баранку. — Вали отсюда «Дранг нах…» Потом ещё целоваться полезешь усатой своей… Давай! Шевели ботами!..
Это уже относилось к Новику, догонявшему полуторку, которая не то что не остановилась во время их мгновенного препирательства, но даже с жалобно-возмущённым воем взрыла дорожную пыль, резко набрав обороты. Саша, перевалившись через задний борт, загремел засаленными солидолом стальными бочками.
Начальник караула в опрокинутых воротах базы не знал, что ответить на немой вопрос часового, всё ещё поднимавшего и опускавшего видавшую дореволюционные виды трехлинейку.
— А я знаю?! — в конце концов, махнул он рукой в ответ на растерянный взгляд часового.
Обе машины находились на охраняемой территории на вполне законных основаниях, с предъявлением пропуска, путевого листа и примелькавшейся морды. А вот какого лешего они вылетели с неё, как подпаленные? Свалив и без того хлипкие ворота, да ещё паля друг по дружке так, что даже над часовым, вон, зажелтели на трухлявой доске свежие сколы?
— Звони в штаб… — сплюнул начкар, предчувствуя, что при любых раскладах «повесят дворника», — дворников, стрелочников и прочих козлов отпущения у нас много.
В декорациях Расина
Керчь. Лето 1943 г. 1‑я Митридатская ул.
— Не примите близко к сердцу, герр гауптштурмфюрер… — надвинул глубже на глаза глянцевый козырёк фуражки капитан-лейтенант — солнце, застрявшее над бухтой как приколоченное, нестерпимо резало глаза. — Но мне иногда кажется: не отвлекаем ли мы вас от более серьёзных дел в вашем армейском «абвершелле»?
— То есть, вы уже сомневаетесь в целесообразности моего привлечения к вашей операции? — без обиняков уточнил Карл-Йозеф, иронически щурясь.
— Ну, не так прямолинейно…
— Бросьте деликатничать, Мартин… — фыркнул начальник абверкоманды [29] при контрразведке 11‑й армии. — Вы меня мало огорчаете и ещё меньше отвлекаете от моих прямых обязанностей…
— То есть?.. — удивленно запнулся капитан-лейтенант.
Трость гауптштурмфюрера также остановила свой легкомысленный счёт булыжников на 1-й Митридатской.
Никакого гражданского населения в городе, бывшем ключевым звеном обороны, как Красной армии, так и вермахта (и не в последний раз), не осталось. Поэтому из охраны один только фельдфебель «Geheimefeldpolizei» скучал позади офицеров морского и «заморского» абвера, когда завзятый театрал предложил взглянуть на места действия бессмертной трагедии Ж. Расина «Митридат». Впрочем, капитан-лейтенанта больше умиляла не столько сама одноименная гора, на которой располагалась во времена оные столица царя, донимавшего великий Рим с упорством, не меньшим Ганнибалова. Не столько её археологические руины, — видал он и краше, в тех же Афинах, — сколько панорама бухты. Одной из тех, что со времён своего геологического рождения обречена была быть портом огромного значения. Не только военного, не только торгового, но и в конечном итоге исторического.
Правда, сейчас все три основных керченских порта, не считая мелких «ведомственных» и военного, для гидропланов, лежали внизу в руинах. Увы, несмотря на немецкий педантизм, так и не приняли они более-менее обжитой вид. Хоть катера, корабли и баржи принимались и отправлялись от их причалов, грузы складировались, а груды кирпичного и бетонного боя были убраны в сторонку древнейшим методом: «данке шён — битте шён [30]», — но людей для уборки, то бишь, военнопленных, всё равно не хватало…
— Кажется, здесь и проходил легендарный путь скандинавских ариев в гости к индийским родственникам? — опёрся о старинный парапет контрфорсной стены капитан-лейтенант.
Гауптштурмфюрер некоторое время мучительно морщил лоб, пытаясь сообразить арийскую транскрипцию общеизвестного: «из варяг в греки», и не удержался, чтобы не заметить достаточно ехидно, но вполголоса:
— Вообще-то это названия конечных пунктов довольно опасного пути, который проходили славяне , если, конечно, вы не имеете в виду Великий шёлковый путь, — на всякий случай добавил он.
— Его тоже проходили славяне? — недовольно переспросил Нойман.
— И все, кто ни попадя… — слабо утешил его арийский гонор Карл-Йозеф. — Вон там он и проходил… — ткнул он тростью в сторону заводского порта. — Сразу за молом.
Так и не поняв, издевается над ним этот чёртов культуртрегер от СС, или нет, Нойман вернулся к прежнему разговору:
— Я, конечно, рад, что «Марине Абвер» не отвлекает вас от деятельности «Абвер Аусланд», но…
— Но что именно я имею в виду? — опёрся двумя руками о слоновую кость рукояти трости Карл-Йозеф.
— Да, пожалуй, — подтвердил капитан-лейтенант.
— Прежде всего, ваша операция позволила мне убедить командование спустить с гор в Туапсе двух опытных диверсантов грузинского подразделения «Тамара» в помощь, так сказать, вашему агенту в штабе русского флота. А то сидят там, как горные козлы… — с заметным раздражением проворчал Бреннер. — Без всякого видимого толка и надежды всучить кому-нибудь свои «алюминиевые кинжалы» на случай восстания…
Бреннер не стал озвучивать мысль, что «…и без особой надежды на приход немцев, к которому это восстание рассчитывал приурочить «Абвер Аусланд» [31].
— Так что я надеюсь… — продолжил он вслух.
— Вы надеетесь, что за счёт их контактов с нашим резидентом, — продолжил за него капитан-лейтенант, — их информация будет более ценной?
— Я бы даже сказал — сколько-нибудь ценной, — без обиняков согласился Карл-Йозеф. — А то сидят там, в осаде, и всей информации от них: «сидим, осадили». Проку чуть…
— Боюсь вас разочаровать, — самодовольно дёрнул стрижеными усиками Нойман. — Но и от нашего резидента узнают они немного. Он имеет указание обратиться за помощью к вашим людям только в самом крайнем случае…
— И поверьте мне, если мои предположения о провале «Еретика» верны, то случай им представится очень скоро, — не менее ядовитой улыбочкой парировал гауптштурмфюрер.
— Одно дело делаем… — после минутной паузы первым сдался капитан-лейтенант: дескать, «чего уж там, свои люди».
— Великое дело… — вежливо насупился гауптштурмфюрер, но хватило его не надолго. — И, кстати, о делах…
Его ореховая трость снова принялась, словно костяшками бухгалтерских счёт, отсчитывать булыжники времен античных архонтов и российских императоров.
— Как ваши продвижения с поиском секретной торпеды русских?
— Какой торпеды? — кисло поморщился Нойман. — Никто её и не ищет, в смысле не надеется найти… — поправился Мартин Нойман. — Это же вы настояли на том, чтобы мы дурачили большевиков как можно более правдоподобно: дескать, если не нашли, то завтра уж точно…
— Дурачить… — укоризненно покачал головой Бреннер. — Нет более серьёзного дела, чем дурачество, Мартин. Не забывайте, что шпионом русских может оказаться кто угодно, даже старуха с корзинкой грибов…
— Какая старушка, какие грибы?.. — фыркнул капитан-лейтенант. — На данный момент Якорная бухта — самый охраняемый объект кригсмарине на всём побережье. Из местных там только самые необходимые и самые проверенные, кто сам готов идти с вилами на большевиков…
— С вилами… — теперь пришла очередь скептически скривиться Бреннера. — Большевистская зараза, Мартин, имеет странное свойство проникать в самые неожиданные слои общества. Так что, где им те вилы выдают, чтобы со Сталиным бороться, ещё вопрос… Не удивлюсь, если у них и попы с партбилетом под рясой Сталину «Многая лета» вперемежку с анафемой поют.
Он остановился.
— Я вам говорил, почему настаивал, чтобы с гор для контакта с «кузеном» спустился молодой Гия Лилуашвили?
— Отец — царский генерал, активист эмигрантской военной организации… — припомнил Нойман. — Сами сказали, козырь молодого гефрайтера Гии Лилуашвили — дореволюционное знакомство отца-генерала с вашим кузеном. Вроде как генерал Лилуашвили вооружением береговой обороны в империи заведовал, а Бреннер уже тогда работал по вооружению.
— Забудьте о козырях, — мрачно отмахнулся мёртвой перчаткой Карл-Йозеф. — Генерал Симон Лилуашвили арестован гестапо по подозрению в сотрудничестве с советской разведкой. А вы мне про идейно навострённые вилы.
— Чёрт… — спал с лица капитан-лейтенант. — И вы мне об этом так, между прочим? А младший?
— Успокойтесь, Мартин. С младшим всё нормально. Он отправился на родину мстить за ещё более младшего. А у кавказцев на этот счёт отношения, скажу я вам, самые что ни на есть первобытно-общинные. — И без перехода бросил: — Теперь нам сюда, — метнул набалдашником трости Карл-Йозеф за поворот улицы, опоясывающей легендарную гору, в дебри вечнозеленого дрока. — Тут есть развалины храма Тесея, не того, конечно, что на Акрополе, а построенного тут в середине прошлого века для лапидарной коллекции, кстати, одной из лучших в Европе…
