В моем же московском хозяйстве, все шло, как и планировалось, Сашка Дельторов упорно шел к получению хрусталя, мое предложение сделать оксид свинца, прокалив металл на поду печи прошло удачно. И он, получив в свое распоряжение спекшиеся куски этого вещества, начал опыты по варке хрусталя, и я надеялся, что может ему, повезет, и еще до того, как наша печь окончательно превратится в кучу кирпичей, мы увидим настоящий хрусталь, и пошлем большой привет Богемии.
Мастерская по производству эфира уже практически была разобрана. Планировалась ее восстановление в моей вотчине в Заречье, уже на другом технологическом уровне.
Шесть из моих учеников художников, оказавшиеся талантливыми ребятами уже писали парсуны на заказ, и я планировал, что их лучшие работы в скором времени показать Иоанну Васильевичу, ведь деньги то на учебу были царевы.
Еще пара человек, вполне могли работать иконописцами, при их старании и усидчивости копировать мастеров у них получалось.
А остальные уже вполне хорошо работали в мастерской по производству масляных красок. И мастера иконописцы уже не раз приходили поглазеть на эти краски, все-таки они были намного ярче тех, которыми они пользовались.
Мой ювелир, не на шутку заинтересовался оптикой и все остававшееся у него время отдавал шлифовке линз из осколков стекла, он пытался даже мастерить станочки с ножным приводом, чтобы их вытачивать и шлифовать. Когда же до него дошло, что было бы намного быстрее отливать линзы, он быстро спелся с со стеклодувом, и что у них там получалось, я даже не представлял, потому, что времени у меня даже зимой не хватало ни на что.
А когда я думал, что начнется весной, то мне уже становилось плохо.
Но вот за всей этой суетой весна пришла по настоящему, и мне действительно стало плохо от навалившихся на меня дел.
Прошел всего год, как я вместе с Хворостининым зашел в свое московское подворье. Но как много всего за это время произошло. Из никому не известного Данилки, я превратился в думного боярина Сергия Аникитовича Щепотнева, известного всей Москве личного врача Иоанна Васильевича и главу Аптекарского приказа. И теперь я должен был стараться соответствовать всем этим званиям.
В Думе меня приняли настороженно, но без высокомерия, и обращались на равных, может, у кого-то из бояр и было желание поставить меня на место, но ссориться с человеком, который почти каждый день проводил с царем наедине по часу и более, наверняка казалось опасным делом. Я быстро перезнакомился с такими же, как я начальниками приказов, и особенно мне хотелось завести приятельские отношения с главой пушечного приказа. Два дьяка Аптекарского приказа развили бурную деятельность, с моей помощью нашли себе помещение и нескольких подьячих, и теперь с удовольствием обрастали канцелярией, а подьячие целыми днями выполняли их и мои поручения по отводу аптекарских огородов, найму работников. Кроме того, по моей инициативе впервые разрабатывались правила, получения разрешения на работу в Москве иностранцам – врачам и аптекарям. Кроме своего диплома они должны были показать удовлетворительное знание русского языка и сдать экзамен по своей профессии у меня в приказе. Делая такие правила, я собственно ничем не рисковал, настолько мал был приток иностранцев в Москву, что вряд ли мне больше чем несколько раз в год придется этим заниматься. Но вот те, кто уже практиковал в Москве, все равно должны были сдать эти экзамены, и я боялся, что по итогам этих экзаменов придется половину всех этих специалистов отправить туда, откуда они появились..
Об этом, я как-то сказал в беседе с царем, но тот только махнул рукой:
– Ты глава приказа, тебе и за дело отвечать, если они самозванцы не знают ничего – всех на плаху.
Снег таял, и на дворе у меня готовился огромный обоз, который должен был перевезти в Заречье гору материалов, инструментов и прочих припасов для устройства мануфактур.
Стекловаренная печь уже была разобрана и в пустом каменном здании я планировал разместить Кузьму, с его людьми и ювелирно-кузнечным производством, для чего там сооружался небольшой кузнечный горн. А перед окончательной разборки этой печи ко мне пришел мой стеклодув и показал бесформенный прозрачный кусок стекла, явно тяжелее, чем обычное, так, что мое желание помахать рукой Богемии становилось явью.
За прошедшую зиму я уже привык тому, что я женатый человек, и что когда я приезжаю домой меня, уже ждет жена, и что сейчас я буду встречен, обласкан, напоен и накормлен. И нельзя сказать, что это мне не нравилось, мне это очень даже нравилось. Вот только в постели пришлось приложить много сил и настойчивости, чтобы моя жена стала хоть чуть-чуть похожа на современных мне женщин. Но все равно, мне в порыве страсти, когда хотелось так много всего, приходилось помнить об исповеди. Ведь если я в легкую мог насочинять отцу Варфоломею ерундовских грехов, то моя жена выложит ему все до последней ниточки. Я, конечно, не думал, что эти подробности так уж сильно удивят, много видевшего попа, но просто не хотелось давать в руки священникам лишние козыри против себя. И без этого я все время был у них под колпаком.
А с Ирой мы становились ближе и ближе и, если в первый месяц нашей семейной жизни, она напоминала мне начинающую оттаивать ледышку, то сейчас она уже с удовольствием делилась со мной воспоминаниями о жизни во дворце, и как она боялась, что ее выдадут замуж за старого и страшного боярина. В тот день, когда мы приехали к ним свататься, она ухитрилась подглядеть в щелочку в двери, кто будет ее суженый и, от счастья, что это молодой парень, проплакала всю ночь. Наедине со мной она теперь с удовольствием обнималась и целовалась, вот только куча тряпок, которые по обычаю должны были носить женщины в эти времена, жутко мешали этому процессу.
В отношении средневековой косметики было гораздо проще. Увидев ее с набеленным лицом и черными зубами, на второй день после свадьбы я сказал:
– Чтобы этой страсти больше я не видел.
И уже на следующий день моя Ирка ходила по дому, сверкая глазками и красивым лицом, данным ей богом.
Незадолго до отъезда в вотчину, куда я сам хотел также выехать, хотя бы на не продолжительное время меня навестил купец Пузовиков. Он уже давно пытался поговорить с моим ключником, и каким-то образом ему это удалось, после чего Федька рассказал, что у купца есть деловое предложение, но вот надо как-то это незаметно обсудить, а выгода большая светит. Мне, честно говоря, ничего придумывать не хотелось и я, как бы случайно заехал в его лавку. Сам купец вместе с приказчиками чуть не пол вылизывал передо мной, когда пригласил в отдельную комнату поговорить. Там меня усадили, поднесли вина заморского, и лишь потом перешли к делу.
Начинал он издалека и все время кланялся, славословил, а сам поглядывал на меня хитрыми глазами. Был купчина в отличие от меня дороден, толст, и если бы не одежда, выглядел бы больше боярином, чем я.
Крутил он крутил словами, но все свелось к тому, что прознал он про нашу стекловаренную печь и захотел построить такую же, но вот не получается у него ничего. А он вот уже несколько лет держит всю торговлю стеклом под собой. И в основном все у него стекло привозное. И не хочет он терять такое дело, но боится, что мы собьем ему все цены по Москве, поэтому просит, как-то к общему благу решить этот вопрос.
Во время его рассказа мне так хотелось засмеяться, что еле сдержался сказать ему:
– Хорошие мы тебе советы через подслуха передавали.
Вместо этого я спросил:
– А сколько лавок то у тебя Николай?
– Сергий Аникитович лавок у меня только в Москве четыре, одна в Твери да еще две лавки в Новгороде.
– Тогда давай так договоримся Николай, стекло у нас будет только с мая, до этого пока ничего не будет. Лавку свою я не закрою, но там будет особое стекло продаваться. А все наше обычное стекло если сможешь забрать оптом, то забирай и уже сам, как можешь, продавай. И не нужно тебе стараться печи строить, ты купец, твое дело купил, продал.
Пузовиков странно посмотрел на меня и сказал:
– Не прогневайся боярин, может не то скажу, прошу, прости меня дурака старого, но ведь тебе вроде бы тоже не к лицу такие работы заводить.
Ты что же, купец, действительно ты уже совсем дураком стал, такое боярину говорить! – решил я слегка наехать на купчину.
Тот побледнел, упал на колени и завопил:
– Сергий Аникитович, не губи меня, Николашку старого, по дурости вопрос задал!
– Так вот думай, прежде, чем говорить, вон борода ниже пояса, а ума не нажил.
– Точно так говоришь, Сергий Аникитович, не нажил, – закивал он головой.
– Тогда разговор закончен, про все поговорили, а уже цены вы с моим ключником обговорите. А если дело пойдет, то мы всех немцев с их стеклом по миру пустим, понял все купец?
– Тот вновь со странным выражением посмотрел на меня и глубоко поклонился, вызвал приказчиков и те меня под руки, важно вывели из лавки и помогли усесться в возок. А третий тащил большой сверток, который с поклоном передал моим спутникам.
