Ты что же, купец, действительно ты уже совсем дураком стал, такое боярину говорить! – решил я слегка наехать на купчину.
Тот побледнел, упал на колени и завопил:
– Сергий Аникитович, не губи меня, Николашку старого, по дурости вопрос задал!
– Так вот думай, прежде, чем говорить, вон борода ниже пояса, а ума не нажил.
– Точно так говоришь, Сергий Аникитович, не нажил, – закивал он головой.
– Тогда разговор закончен, про все поговорили, а уже цены вы с моим ключником обговорите. А если дело пойдет, то мы всех немцев с их стеклом по миру пустим, понял все купец?
– Тот вновь со странным выражением посмотрел на меня и глубоко поклонился, вызвал приказчиков и те меня под руки, важно вывели из лавки и помогли усесться в возок. А третий тащил большой сверток, который с поклоном передал моим спутникам.
Спустя несколько дней, когда Федор уже конкретно все обговорил по ценам и очень приблизительно по количеству, потому, что еще никто не знал, как пойдут дела на новом месте, он пришел ко мне и рассказал, что купец, после разговора со мной, стал совсем по другому себя вести.
– Сергий Аникитович, когда разговор вас коснулся, так он сказал, что испугался так, что чуть сознания не лишился, и еще сказал, уж не знаю, специально или от души, что боярин у вас ко всем талантам еще и купеческую хватку имеет, хоть молодой, а далеко пойдет.
Дороги начали просыхать, ушла большая вода и мой обоз, наконец, то отправился в путь. Я планировал, отправиться через неделю после его отъезда, потому, что одвухконях я с охраной приеду практически одновременно с ним. Очень хотелось мне посмотреть, что же было сделано за прошлую осень, и к тому же хотелось посмотреть мельницу, которая была в приданом моей жены.
Разумеется, все это я делал с разрешения царя, Иоанн Васильевич, чувствовал себя прекрасно и целиком ушел в подготовку военных действий на это лето, поэтому отпустил меня с тем, чтобы, решив свои вопросы, я, тем не менее, как можно быстрее вернулся к исполнению своих обязанностей. Да я и сам все понимал, но уж очень хотелось взглянуть на все, что якобы было понастроено. В моем приказе, все шло пока без проблем и десять дней без меня вполне могли там прожить.
И через неделю я с охраной уже скакал по известному пути. По дороге мы практически не останавливались. В результате почти загнали лошадей, о чем мне сообщил, с упреком качавший головой Кошкаров.
Зато мы догнали обоз, въезжавший в это время в село.
Мой тиун Ефим Лужин за прошедшие полгода изменился до неузнаваемости, он и раньше был важен, а на должности тиуна его было просто не узнать.
Но передо мной его важность исчезла, и он бросился меня встречать, говоря, что уж все готово для встречи боярина и баня и стол. Но я, как был в пропыленной воняющей конским потом одежде, сначала решил объехать все свои стройки, мои хлопцы ехали сзади и, наверно, про себя, костерили меня на все лады. Но куда денешься, баня подождет, если боярин требует.
Мне понравилось все, а стеклодув придирчиво обходил вокруг практически достроенной печи, царапал ножом кирпич, проверял качество кладки и пробовал раздувать меха. Здание, где планировалось делать спирт было разделено на несколько секций и складов, я не собирался больше приносить прибыль кабакам, покупая, ими перегнанный самогон. Этот самогон теперь будет изготавливаться прямо здесь. А так, как я не планировал его продажи, то и особо не беспокоился по этому поводу.
В следующей секции у меня планировалось уже производство спирта, где командовать собирался мой Антоха, уже окончательно отставленный от должности помощника в даче наркоза и возведенный в начальники спирто-эфирного производства. За прошедший год он набрался опыта и вполне мог работать самостоятельно, тем более, что весь персонал что, стекловаров, что самогонщиков приехал с обозом. А недостающих вполне можно было уже обучать на месте.
Обойдя все постройки, я, наконец, приехал в усадьбу, где меня встречали хлебом солью, баня уже была готова, а в ней меня ждали на этот раз уже две девицы в помощь, и похоже, что эта должность была выиграна в тяжелой конкурентной борьбе, потому, что у одной из них на плече было две здоровых ссадины от ногтей.
Помывка удалась по всем параметрам, когда же я, отдыхая сидел на полке, и мне поднесли ковшик холодного кваса, я спросил про Парашку, мол, как она поживает, то мне было сказано, что Парашка уже давно замужем, и что с таким приданым она и месяца дома не сидела.
И обе голые красавицы застреляли глазками в мою сторону.
После бани девушки помогли мне одеться и исчезли. Я же распаренный и довольный в чистой одежке поднялся в горницу, где уже был накрыт стол, По стоявшим на этом столе разносолам, было видно, что мои люди по сравнению с прошлым годом живут лучше. Ефимка сам сказал, что в эту зиму никто по миру не пошел, и от голода не пух. И вообще просится к нам уже не меряно людишек, и как бы от этого не было мне неприятностей от дворян соседских.
На следующий день после заутренней службы, я вновь, с заинтересованными лицами, объехал все строящиеся объекты. Сегодня восторгов уже не было, а шел деловой разговор, высказывались различные претензии, и Лужин кидал на землю шапку уверяя, что сделал все что смог. Я старался играть роль третейского судьи, было понятно, что каждый будет грести в свою сторону.
Сашка Дельторов сегодня также сопровождал меня, зато его жена Верка не преминула ознакомиться с выделенным им хозяйством, и так, как пока ее худенькой фигурки в шесть пудов весу не было видно, следовало ожидать, что ей хозяйство пришлось в нос. Об Антоне я тоже позаботился, ему также был построен дом, в который можно было приводить жену, и по-моему такая кандидатура у него уже была. А к вечеру я с охраной и тиуном выехал в свое новое владение, до которого было два дня пути. По приезду я убедился, что здесь народец тоже жил не хуже чем у меня в вотчине, скорее всего потому, что несколько лет эта вотчина была в казне.
Вот только мельница, которую мы навестили, еще ремонтировалась. Но, как заверили меня, мастера вскоре все будет работать. Шустрый Лужин, нашел трех мужиков, которые работали на такой же мельнице у торопского купца, но у того что-то не заладилось, с качеством бумаги, и он вынужден был закрыть это дело. Я долго разговаривал с этими бородатыми личностями, они страшно боялись меня, чего-то недоговаривали, но все-таки я понял, что купец бумагу делал неплохую, но вот с соседним боярином в чем-то не поладил, и пошли проблемы, которые и решились закрытием мельницы. Я, к сожалению, в этом деле просто ничего не понимал, понимал лишь одно, что хорошая бумага, нужна, а раз нужна, то есть смысл ей заниматься. Но мне оставалось лишь надеяться, что и это начинание мне удастся. Я только рассказал мужикам, что такое водяные знаки и нарисовал знак, который должен будет стоять на нашей бумаге.
Получив заверения, что уже вскоре мельница заработает и, посмотрев на гору тряпья, уже свезенную в мельничный амбар мы переночевали в бывшей усадьбе Лопухиных, стоявшей почти позаброшенной, я приказал двигаться в обратный путь. Меня ждала Москва и куча работы.
По прибытию в Москву я первым делом направился к царю, тот чувствовал себя неплохо, в моих услугах не нуждался, но был доволен, что я не вышел из его воли и прибыл из поместья даже ранее, чем обещал.
А забот у меня действительно было много, хотя были нарезаны и подготовлены участки для посадки лекарственных растений, многих семян не хватало, и мне пришлось ехать к митрополиту Антонию на поклон. В это время между ним и государем пробежала черная кошка, не знаю, чем уж митрополит прогневал Иоанна Васильевича, но навещать его дело было опасное. Тем не менее, я приехал к нему и имел с ним длинный разговор. В результате чего, мне было обещано, что с монастырских запасов семян будет продано, сколько можно. Штаты моего приказа пока, что были совсем не такие, как следовало, и при всем моем желании распространить свою заботу далее царя и его окружения я не мог. Мои несколько лекарей, которых я учил уже год, работали в моей маленькой больничке и получали необходимый опыт работы, но допустить их до царского двора я еще не мог.
Как я и планировал, была начата проверка аптекарей и врачей иностранцев. Но для начала я проверил аптеку, которая уже существовала в Кремле. Да уж, сразу было видно, что хранением лекарств и исходных материалов занимался не особый профессионал, моя, нигде не учившаяся бабка знахарка, оторвала бы руки, всем кто здесь сидел, травы хранились неправильно, вентиляции не было. Сроки давности настойкам и растворам и порошкам никто нигде не писал. И вообще я лично побоялся бы пить всю эту гадость, которая тут хранилась. Отвечал за эту аптеку голландец Арент Классен, который работал в ней уже около десяти лет. Встретил он меня уважительно, как и полагается встречать начальника, но в глубине его глаз я ясно видел презрение опытного аптечного работника к молодому боярину, который ничего не понимает в этом деле. По-русски он говорил неплохо, по-крайней мере разговаривали мы с ним без переводчика. Но когда мы пошли по помещениям аптеки, и я стал спрашивать его про все препараты, которые здесь хранятся, и указывать на недостатки, свой лоск он явно потерял. А когда я начал скидывать с полок все его, неизвестно когда сделанные лекарства, которыми он потчевал двор, и царя, голландца, по-моему, чуть Кондратий не посетил. Он вцепился в одну из банок, где лежал высохший корень и начал орать, что это самая настоящая мандрагора и стоит она, чуть ли половину всего, что здесь находится. На это я спросил:
