Так, что никто не понял бы меня, если моя свадьбы была бы излишне скромной. Но с другой стороны невеста была сиротою и весь свадебный обряд, в том числе и венчание, проходил у меня.
Я, как ничего не понимающий в этом деле был отстранен от участия в приготовлениях. Все решали с моей стороны Борис Кошкаров и Хворостинин. Назначались дружки тысяцкие. Со стороны же невесты было столько принимающих участие в подготовке, что запомнить всех было просто невозможно.
Первый день свадьбы слился в одно непрекращающееся действо с переодеваниями, поклонами, поездкой за невестой, по-прежнему скрытую от меня платком и меховой одеждой. Потом венчание в нашей церкви, осыпание хмелем и прочие процедуры.
В себя я пришел лишь на постели где меня, как полагается, раздели, и сидел я в одной нагольной шубе, пока мою, уже, жену раздевали за занавеской хихикающие боярыни.
Потом нас оставили, но я знал, что за дверями неусыпно сидят и ловят каждый звук двое постельничих.
Я встал и заглянул за занавеску, оттуда на меня в ответ уставились два блестящих девичьх глаза. Хорошенькая девчонка в распахнутой шубке, одетую на сорочку, испуганно глядела на меня. Мне сразу полегчало, не обманул Хворостинин. Я взял ее за руку, и она послушно пошла со мной к постели, и также послушно, не говоря ни слова, сняла шубу и легла со мной.
Я погладил ее по голове и обнял, она лежала напряженная, как струна. Я начал гладить ее по спине, ягодицам, целовать в грудь, она немного расслабилась, и я продолжал ее целовать и вдруг услышал сердитый шепот:
– Ты чего ждешь, уд у тебя давно стоит, делай дело, я же боюсь, вся от страху сомлела.
Ну что же пришлось, как сказала моя жена делать дело, которое заняло совсем немного времени.
Потом пришлось мне, накинув шубу выходить и сообщить, что все в порядке.
После мне следовало сполоснуться и, накинув халат и шубу сидеть на постели, пока мою жену обмывают подружки, да замачивают ее сорочки в тазах.
И после этого опять все слилось в в поедание холодцов, фруктов, а потом уже все сидели ели и пили сколько влезет.
С утра нас ждала баня, а потом все повторилось только немного в меньшем масштабе, ну а на третий день гости начали потихоньку разъезжаться.
И я с молодой женой, наконец, мог заняться с ней в полной мере тем, чем должны заниматься все молодожены.
Начались короткие зимние дни. Все как-то резко замедлилось. Даже больных в нашей больничке стало совсем мало. Мои ученики, которые занимались у меня уже с середины лета, кое-что начали соображать в анатомии. И могли связно отвечать на мои каверзные вопросы, я надеялся, что к весне у меня будет первый выпуск лекарей, которые смогут уже работать в этом качестве под моим надзором, и сами уже учить кое-чему новых учеников. У меня появилось среди них пара талантливых пареньков, которые не только слушали меня, но и активно интересовались тем, что я рассказываю, и задавали кучу вопросов. На многие вопросы я старался не отвечать, а отсылал любопытных к отцу Варфоломею и, как правило, больше эти вопросы не всплывали.
Наша стекловаренная печь потихоньку разваливалась, впрочем, этого стоило ожидать. Поэтому стекловаренное производство пока остановилось. Но зато у меня в вотчине уже стояла наполовину готовая новая печь, строившаяся с учетом всех ошибок допущенных при строительстве первой. Сашка Дельторов уже определился с особенностями местного сырья и был полон надежд, что в новой печи он сделает стекло, не хуже чем когда-то в Мурано, я ему по секрету сообщил, что слышал, что если добавлять прокаленный свинец в шихту, то можно получить очень красивое стекло, он принял это к сведению, но большого энтузиазма не проявил. Зато Кузьма со своими подмастерьями был весь в работе, они уже паяли самовары как, на конвейере. Когда я подсказал ему такую мысль, он был очень не доволен, и говорил, что это будут за мастера, которые могут одну деталь хорошо сделать. Но потом, получив разъяснения, что если куда мастера потом и уйдут, то долго не смогут освоить это дело целиком, остался, удовлетворен, таким ответом.
Он уже сделал мне микроскоп из бронзы по моим чертежам. И тот стоял у меня на столе, создавая антураж двадцатого века, вот только оптики в нем пока не было. Но все-таки я надеялся, что в следующем году у меня появится оптическое стекло. Другое дело, что придется сделать не одну сотню линз, чтобы подобрать нужные соотношения, потому, как ни хрена я не помню по оптике даже из их курса физики средней школы. Лабораторной посуды было по моим заказам наделано очень много, причем она проходила самую строгую проверку, из ста реторт при нагревании взрывалось больше половины, но мои стеклодувы были полны энтузиазма и заверяли, что в скором времени взрываться буду только штук тридцать из ста, были даже сделаны стеклянные ректификационные колонны. Вот только без термометров смысла в них пока не было совсем. Но я не терял надежды, что термометры все-таки нам будут под силу, хотя бы спиртовые.
Мой силикон, увы, не оправдал надежд, после нескольких дней его упругость исчезала, и все, что из него, было, сделано становилось твердым, как камень.
Я по этому поводу особо не расстраивался. В следующем год цветущие одуванчики меня уже ждали. А слуховая трубка была выточена из липы, Каждый раз, выслушивая легкие этой трубкой у молодых женщин, я вспоминал моего престарелого профессора, который всех женщин моложе тридцати лет предпочитал выслушивать просто ухом, и получал самое полное представление состоянии легких и всего остального, к чему было приставлено его ухо. Вот только, к сожалению, у меня это были не всегда молодые женщины.
Запасов сухих трав и настоек я набрал наверно больше всех в Москве. В том числе таволги и побегов малины. Природные салицилаты были гораздо безопасней, синтезированной через триста лет ацетилсалициловой кислоты. И в моей лавке, теперь всегда хватало покупателей, которые брали настойки для сна, от поноса или наоборот запора, и лихорадки. Мои отношения с церковью, определялись теперь тем, что иерархи тоже живые люди и нуждаются в наставлениях и советах. И если ранее им претила моя молодость, то теперь к личному врачу самого царя было совсем незазорно приехать даже митрополиту или епископу.
Моя Ирина, несмотря на юный возраст, быстро попыталась взять все хозяйство в свои руки и даже отставить моего ключника с его поста.
Но тут у нее ничего не вышло. Если она думала, что ночная кукушка, перекукует всех остальных, то со мной этот номер не прошел. Тем более, что я давно знал это свойство женского восприятия мира.
Так, что когда обиженный Федька пришел ко мне и, вертя в руках связку ключей килограмма в два намекнул, что вот теперь у нас есть хозяйка Ирина Владимировна, которая все знает лучше, то может ключи передать бы ей во владение, то ему было сказано чтобы продолжал заниматься своими делами, а с Ириной Владимировной была проведена беседа, в которой ей были уточнены границы ее полномочий. После некоторых споров, которые, как обычно закончились в кровати, она с этим согласилась. Хотя из чисто ее женского упрямства этот разговор всплывал иногда снова, когда мы ложились в постель. И закончились эти наезды только тогда, когда я пообещал ее вернуть обратно туда, откуда взял. А ведь моей жене было всего шестнадцать лет. Вот ведь, как хорошо воспитывали девушек в шестнадцатом веке во времена домостроя.
Воспользовавшись зимним затишьем, я начал составлять наставление по оказанию помощи раненым на боле боя. Пришлось над этим наставлением думать и думать. Все-таки это был шестнадцатый век, и боевые действия велись совсем не так, как через четыреста лет. Поэтому наставления я писал для помощи в основном только раненым легкой и средней тяжести. Тяжелораненым, если это конечно был не князь, высокородный боярин, оказывать помощь на поле боя не предполагалось. Я конечно добросовестно вспоминал, все чему меня когда-то учили на военно-полевой хирургии и понимал, что почти все что там пишется в нынешних условиях не выполнимо. И мои мысли пошли по пути создания отдельного подразделения, именно для оказания помощи, тем раненым, которых после боя смогут привезти их товарищи, ли которые сами смогут туда добраться на своих ногах. А в этом подразделении, где будет работать несколько лекарей, уже можно будет организовывать, что-то вроде сортировочной площадки, и потом кому шить раны, кому оказывать другую помощь накладывать гипс или просто лубки. И готовить к отправке в тыл, если такой будет существовать.
Но так, как, в этих войнах большая часть потерь падала на различные инфекционные заболевания, то в наставлении я постарался тщательно прописать именно действия направленные на предупреждение подобных заболеваний. Дизентерия, сыпной тиф, брюшной тиф все это косило людей не хуже пулемета. Уже не говоря про холеру и оспу и прочие прелести этой жизни. Я иногда задумывался, глядя на строчки своего труда, как часто в свое время слышал нападки на медиков, медицину вообще, и поражался какая у человечества короткая память, ведь благодаря медицине инфекционные заболевания, по-крайней мере перестали быть бичом божьим.
