Лаодонио. — Г олод насыщаемый, насыщение голодное…
Либерио. Именно так!
Лаодонио. Отсюда я могу понять, как безупречно, очень верно и умно было сказано, что божественная любовь плачет с невыразимыми стенаниями, потому что тем, что она все имеет, она все любит, а тем, что все любит, она все имеет.
Либерио. Много толкований понадобится, если мы захотим понять, что божественная любовь есть само божество; и легко постигается божественная любовь, поскольку она находится в следствиях и в подчиненной природе; я говорю не о том, что божество разлито в вещах, но о вещах, которые стремятся к божеству.
Лаодонио. Об этом и прочем будем рассуждать более подробно дальше. Пойдемте!
Конец третьего диалога
Диалог четвертый
Собеседники: Северино и Минутоло *
Северино. Итак, послушайте рассуждение о девяти слепых, которые излагают девять основных начал и частные причины своей слепоты, хотя все они сводятся к общей причине, свойственной энтузиазму.
Минутоло. Начните с первого слепца.
Северино. Первый из них, хотя он слепой от рождения, все же жалуется на это, говоря другим, что не может убедить себя в том, что природа была к ним более нелюбезна, чем к нему: ведь, хотя они и не видят, они все-таки доказали, что когда-то обладали зрением и осведомлены о достоинстве этого чувства и о превосходстве того, что воспринято ими и из-за чего они стали слепыми; он же появился на свет, как крот, чтобы быть видимым, но самому не видеть и страстно желать того, чего никогда не видал.
Минутоло. Значит, существует много влюбленных по одной наслышке.
Северино. Они, по его словам, все же имеют счастье удерживать в себе тот божественный образ и таким путем, хотя они и слепы, все же обладают в воображении тем, чего не могут иметь в действительности. Далее он обращается в стихах к той, которая служит ему поводырем, прося подвести его к какой-нибудь пропасти, дабы впредь не являть собой ужасного зрелища пренебрежения природы. Итак, он говорит:
Говорит первый слепец [63]
Счастливцы — зрячие в былые лета!Хоть скорбны вы теперь, утратив свет,Все ж некогда вы видели два светаИ в вас еще живет их вспышек след.Моя же боль напрасно ждет ответа;Мое злосчастье горше прочих бед;Кто скажет убеждающее слово,Что к вам природа более сурова?К обрыву, поводырь,Веди меня и даруй утоленье,—Ты можешь оборвать мои мученья.Я видим, мне ж закрыты свет и ширь,Затем что я кротом родился,Бесцельным грузом на землю явился!
За ним следует второй слепой, который был укушен змеей страсти и вследствие этого поражен в орган зрения. Он идет без поводыря, если не считать его спутницей страсть. Он просит некоторых из окружающих, чтобы они, если нет лекарств от его недуга, оказали ему милость и помогли ему не чувствовать своего недуга, скрыться ог самого себя, как скрылся от него его свет, и дать ему возможность похоронить себя со своим горем. Итак, он говорит:
Говорит второй слепец [64]
Косматая Алекто вдруг явилаМне адского червя: укус пронзил,—И разум сник, и чувств ослабла сила,И яд жестоко дух мой отравил.Исчез вожак: мой разум придавило;Напрасно ждет душа, чтоб пособилЕй кто-нибудь снять ревности преградыС путей, где ей скитаться будет надо.Но божество бессильно тут,Как и разрыв-трава, целебный камень,И даже волшебства заклятый пламень.Кто сможет дать последний мне приют,Чтоб мне позволила гробницаС моим злосчастьем в ней навек укрыться?
За ним следует третий, который говорит, что ослеп потому, что внезапно вышел из тьмы посмотреть на яркий свет. Ведь он привык любоваться обычной красотой, но вот перед его глазами вдруг предстала небесная красота, божественное солнце; именно поэтому у него испортилось зрение и приглушен светоч-близнец, который сияет впереди души (ибо глаза — как бы два фонаря, ведущие корабль), как обычно происходит у выросшего в киммерийских сумерках, если он вдруг устремит взор на солнце. Слепой просит в своих стихах, чтобы ему открыли свободный доступ в ад, потому что только сумерки подходят для подданного сумерек. И вот он говорит:
Говорит третий слепец [65]
Блестящая планета выплываетПред тем, кто вскормлен долгой темнотой.Под небо Киммерии, где кидаетОбычно солнце луч унылый свой.На яркость света близнецов сбиваетС кормы души и ускользает злой.Угасли светочи мои; простоюУж им не любоваться красотою.Хочу я в адские поля!Что, мертвецу, общаться мне с живыми?Сухому пню что делать с молодыми?Все — смесь во мне.Смертельный воздух яВ себя впиваю в воздаяньеЗа то, что высших благ знал созерцанье.
Появляется четвертый слепой, ставший незрячим по схожей, однако не по той же причине, что предыдущий. Тот ослеп из-за внезапного взгляда на свет, этот же из-за постоянного или частого смотрения, — или даже из-за того, что слишком напрягал глаза, — потерял ощущение всякого другого света и не считает себя слепым, потому что смотрит на то единственное, что его ослепило. И он говорит о чувстве зрения подобно тому, у кого произошла потеря слуха; ведь те, у кого уши слушали сильные шумы и грохоты, не слышат меньших шумов; это известно о народах, живущих у водопада Катадупы, где великая река Нил низвергается с высочайшей горы на равнину.
Минутоло. Так все те, кто отдавал тело, душу на дела более трудные и крупные, обычно не чувствуют неприятности от меньших трудностей. Так и названный выше не должен быть недовольным своей слепотой.
Северино. Конечно. Ведь он считает себя добровольным слепым, который доволен, что от него скрыто все другое, надоедливое и отвлекающее его от любования единственно желанным.
И в это время он просит путников, чтобы они не отказались помочь ему избежать беды в несчастных случаях, когда он шествует, поглощенный вниманием к главному объекту.
Минутоло. Передайте нам его слова.
Северино.
Говорит четвертый слепец [66]
Нил, низвергаясь в бездну с вышины.Так оглушает, что лишились слухаЕго порогов хмурые сыны.Вот так и я впиваю силой духаЯрчайший свет из всех, что в мир даны,—К другим соблазнам ныне сердце глухо;Что мне они? Ущербности печатьНа них лежит, к чему их примечать?Молю, меня не бросьте,Чтобы на камень не наткнулся я,Чтоб не вела к змее стопа моя,Чтоб не легли скитальческие костиНа пустыре, в низине,Где без поводыря блуждаю ныне.
У следующего слепого вследствие обильно пролитых слез глаза настолько потускнели, что он не может направлять взгляда, чтобы сравнивать видимое и особенно чтобы снова видеть тот светоч, который вопреки своему желанию, из-за стольких слез, он видел некогда. Кроме того, он считал свою слепоту не неизбежной, но делом навыка и потому устранимой: ведь светящийся огонь, воспламенявший душу зрачка, очень долго и смело подавлялся и угнетался враждебной ему влагой; таким образом, даже если бы и прекратился плач, слепой не убежден, что результатом этого было бы появление желанного зрения. Послушайте, что он говорит окружающим, когда те побуждают его переступить границы.
Говорит пятый слепец [67]
Глаза мои, вы полны влагой вечно!Когда ж, скажите, луч живого зреньяПронзит своею искрой бесконечныйПрепятствий ряд и возродит мгновенья,Когда впервые мне блеснули встречноСветильники сладчайшего мученья?Боюсь, святой их свет не одолеетТеперь той мглы, что все плотней густеет.Откройте ж путь слепомуИ к тем источникам направьте зренье,Что вражеское сломят единенье.Пусть судит мой противник по-иному!Поймет он поздно или рано:Единый зрак мой — глубже океана.
Шестой незрячий ослеп из-за того, что в чрезмерном плаче он пролил столько слез, что вовсе не осталось влаги, вплоть до зрительной, равно как той влаги, через которую, как через промежуточную среду, передавался луч зрения, а также проникал внешний свет и зримые виды; поэтому сердце оказалось настолько истерзанным, что вся влажная субстанция (чьей функцией является также объединение различных и противоположных частей) истратилась, и у этого шестого осталось лишь любовное заболевание без действия слез, вследствие того орган зрения был ослаблен победою других элементов и стал совершенно невидящим и нестойким в составе тела. Затем слепой предлагает окружающим выслушать вот что:
