Одна из нифм взяла чашу в руки и, не предпринимая ничего другого, предложила ее нимфам, одной за другой, так как не нашлось ни одной, которая осмелилась бы первой открыть чашу. После этого, полюбовавшись чашей, все с общего согласия поднесли и предложили ее из почтения и уважения одной-единственной.
А эта, не столько для испытания своей славы, сколько из жалости и желания попытаться помочь несчастным, еще колебалась, волнуясь, как вдруг чаша открылась сама собой.
Вам хочется, чтобы я передал, как и сколько рукоплескали нимфы? Можно ли поверить, что я в состоянии выразить крайнюю радость девяти слепых, когда они услы-шали, что чаша открывается, ощутили течение струй желанной воды, открыли глаза, увидели два солнца и обрели двойное счастье? Одно состояло в возвращении когда-то потерянного света, другое в том, что вновь было найдено то, что само по себе уже могло показать им образ высшего блага на земле. Как хотите вы, чтобы я описал их радость, выраженную голосом, душой и телодвижениями, когда они и сами не смогли бы передать это?
Тут же началось зрелище буйных вакханалий наподобие тех, которые кажутся сновидениями и нереальностью.
Затем, когда несколько утих порыв восторга, они стали в круг и:
[73] Первый заиграл на цитре и пропел следующее:
О кручи, о шипы, о бездны, о каменья,О горы, о моря, о реки, о луга,—Какие дивные таятся в вас блага!Своею помощью не вы лиНам таинства небес открыли?О, наших быстрых ног счастливое движенье!
Второй заиграл на мандолине и пропел:
О, наших быстрых ног счастливое движенье!Цирцея дивная! О ты, венец трудовУнылых месяцев, оплаканных голов!О, дивных милостей отрада!Она пришла для нас, награда,За бремя стольких мук, и тягот, и томленья!
Третий заиграл на лире и пропел:
За бремя стольких мук, и тягот, и томленьяМы в гавань прибыли, укрытую от бурь.Восславим же теперь небесную лазурь!Закрыло небо пеленою Наш взор с заботою одною:Чтоб солнце сквозь туман явить нам в заключенье.
Четвертый заиграл на скрипке и пропел:
Чтоб солнце сквозь туман явить нам в заключенье,На долгие года закрыл нам зренье мрак.Вот цель, что выше всех земных утех и благ,—Забота, полная тревоги,Чтоб к свету нас вели дороги,Чтоб к низким радостям забыли мы стремленья.
Пятый заиграл на испанском бубне и пропел:
Чтоб к низким радостям забыли мы стремленья,Чтоб высшую мечту в желания вдохнуть,Единственный для нас был уготовлен путь,Который нам явил сегодняТворенье лучшее господне, —Заботливой судьбы здесь явно попеченье!
Шестой заиграл на лютне и пропел
Заботливой судьбы здесь явно попеченье;К утехам от утех сплошной дороги нет,И беды не ведут вслед за собою бед;Все движется, коловращаясь,То поднимаясь, то спускаясь,Как день и ночь ведут чредой свои явленья.
Седьмой заиграл на ирландской арфе и пропел:
Как день и ночь ведут чредой свои явленья,Как прячет в темноте покров светил ночных,И солнечный полет, и блеск лучей дневных,Так правящий судьбой вселеннойЗаконом силы неизменнойНесет простым венец, а знатным униженье.
Восьмой заиграл смычком на виоле и пропел:
Несет простым венец, а знатным униженьеТот, кто механике пространств дал точный ход,Кто быстро, медленно иль мерно их ведет,Вращенье их распределяя,С пределом масс соизмеряя.Загадки естества раскрылись постиженью!
Девятый заиграл на рожке:
Загадки естества раскрылись постиженью!Не отрицай, — скажи, что близится конецБезмерному труду, что уж готов венецЕму среди пространств веселых,Средь гор и рек, в лесах и в долах,Где кручи, где шипы, где бездны, где каменья?
После того как каждый в этом же роде, играя на своем инструменте, спел свою секстину, все вместе, приплясывая в хороводе и играя в честь единственной Нимфы, с нежнейшей гармонией пели песню, которую, не уверена, точно ли я запомнила.
Юлия. Дай же мне, пожалуйста, сестра, послушать то, что припомнишь.
Лаодомия.
Песнь прозревших [74]
«Зачем питать мне зависть к небесам,—Сказал Нептун, надменно улыбаясь,—Когда так полно наслаждаюсь,О Зевс, я тем, чем обладаю сам?»
«А чем ты горд? — ответил Зевс ему,—Свои богатства чем ты приумножил?Чем буйство волн ты растревожил?И спесь твоя раздулась почему?»
«Пусть ты царишь, — сказал властитель вод,—В том светозарном небе, где пылаетСтезя, которой пробегаетТвоих светил несметный хоровод;
И пусть меж ними солнце — всех светлей;Однако же оно не так прекрасно,Как та звезда, которой властноЯ вознесен над гордостью твоей.
В моих водах, не знающих преград,Лежит страна-счастливица, в которойСтруится Темзы ток нескорый,Пристанище прелестнейших наяд;
Средь них одна — других стократ милей;И даже ты, о грозный Зевс, не споря,Отвергнешь небо ради моря,Чтоб видеть солнце меркнущим пред ней!»
Но Зевс ответил: «Не допустит рок,Чтоб кто-либо затмил меня блаженством!Однако можешь ты равенствомМне уподобиться, о водный бог:
Твоя Наяда — солнце вод твоих;Но и по тем же вековым законам,В другой стихии отраженным,Она есть солнце и для звезд моих!»
Юлия. Следует признать, что у нас с тобой достаточно данных как для заключения нашей темы, так и для стихов, требуемых при окончании стансов.
А если я со своей стороны, по милости неба, обрела красоту, то полагаю, что мне этим оказана большая милость; ведь какова бы ни была моя красота, она стала в известной мере орудием для открытия другой, единственной и божественной красоты. Я благодарна богам за то, что, пока я была еще такой незрелой и пламя любви не могло вспыхнуть в моей груди, столько же в силу упрямства, сколько в силу простой невинной жестокости, я нашла средство, чтобы оказать несравненно большие милости влюбленным в меня, чем они могли бы получить иным путем, как бы велика ни была моя благосклонность.
Лаодомия. Что касается душ этих влюбленных, то я еще раз уверяю тебя, что при всей их благодарности к волшебнице Цирцее за мрачную слепоту, за несчастные мысли и суровые усилия, при помощи которых они достигли такого блага, они не могут не испытывать большой признательности и к тебе.
Юлия. Этого я и желаю и на это надеюсь…
Конец второй и последней части
Рассуждения о пяти диалогах первой части
В первом диалоге первой части — пять разделов, следующих в таком порядке. В первом разделе обрисованы причины и основные внутренние побуждения, которые обозначены и представлены в виде горы, реки и муз и которые заявляют о своем присутствии не столько тем, что их поминают, зовут и ищут, сколько тем, что они многократно и настойчиво сами по себе предстают перед нами; а это должно означать, что божественный свет всегда имеется близ нас, всегда предстает нам, всегда зовет нас, стучит в двери наших чувств и других познавательных и воспринимающих сил. Именно на это и указывается в «Песни Песней» Соломона, где говорится: Вот он стоит у нас за стеною, мелькает сквозь ставни, заглядывает в окна. Вследствие разных причин и препятствий часто бывает, что он так и остается снаружи и задерживается там. Во втором разделе показывается, каковы субъекты, объекты, страсти, орудия и итоги, с помощью которых этот божественный свет вводит себя, выявляет себя и овладевает душой, возвышая ее и обращая к богу. В третьем разделе — изъяснение, определение и назначение, которые создает себе хорошо осведомленная душа относительно единой, совершенной и конечной цели. В четвертом — внутренняя война, которая идет вслед за этим и разрешается против духа после такого изъяснения, о чем опять-таки говорится в «Песни Песней»: «Не смотрите на меня, что я смугла: ибо солнце опалило меня, сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники. Такие объяснения даются лишь в отношении четырех руководителей, каковы: склонность, фатальное сближение, существо добра и угрызение совести; а за ними следует множество военных обрядов с чрезвычайно противоположными, несхожими и разными властями, с их слугами, средствами и органами, входящими в общий состав. В пятом разделе развивается естественное воззрение, в котором показано, что всякое противоречие разрешается дружбой противоположностей, либо в итоге победы одной из них, либо в итоге гармонии и взаимных уступок, либо же в итоге какого-нибудь иного превращения; всякий спор сводится к согласию, всякое многообразие — к единству; такое учение развивается нами в других диалогах.
