Профессор закивал. Жить он очень хотел.
– Тогда веди, – приказал молодчик и, подумав, добавил: – Шлимазл сучий.
* * *
Шалея от страха, Шадрин обречённо смотрел, как троица расправляется со съестными припасами.
– Государь, говоришь? – с набитым ртом осведомился кучерявый молодчик. – А Батьки Всея Руси нету?
– Н-нету. Вы м-меня убьёте?
Молодчик, проигнорировав вопрос, с чувством отхлебнул из пузатой бутыли с двуглавым орлом на этикетке, протянул бутыль блондину и принялся набивать рот бужениной.
– Свинину-то нехорошо, Моня, – упрекнула молодчика девушка, которая, отмытая, действительно оказалась вполне хороша, как и утверждал покойный Болотов.
– Бог простит, – махнул рукой молодчик. – Жрите ужо побыстрей, шо ли. Уходить надо.
– Куда спешить, – невозмутимо возразил блондин. – Отдохнём, сил наберёмся. Этот господин не опасен.
– Я б его таки шлёпнул, благородие, – не согласился молодчик. – Мало ли шо. Да и дружки его заждались ужо. На небесах. А уходить по-любому надо.
– Уйдём. Хотя, если верить этому господину из Москвы, неизвестно куда мы отсюда угодим.
– Куда-нибудь да угодим. Жратвы теперь завались. Пушки хорошие, патронов много. Не пропадём.
– Ладно. Вы обещали мне кое-что рассказать, Полина, – обернулся к девушке блондин.
– Да, – Полина опустила голову. – Только я подумала: наверное, лучше вам этого не знать, Николя.
* * *
Полгода назад Полина Гурвич, солистка одесской оперы, а заодно агент французской разведки, была приглашена на приём, который давал новый градоначальник. Приём – громко сказано, попойка отличалась от кабацкой лишь размахом. Самогон рекой, крики, сальные взгляды… Тем не менее, требовалось отсидеть за столом положенное, «сделать уважение» новой власти. Полина и сидела до тех пор, пока не увидела, как в залу входит человек, материалы на которого она собирала. Человек, так же, как и она, работал на «Второе бюро», но потом открестился и сдал прежним властям полевых агентов. Полина встречалась с ним дважды, передавала документы и фотографии. Рыхлый, мордастый, запитый – этот человек всегда вызывал у неё брезгливость.
– Кто это? – поинтересовалась Полина у соседа по столу, взглядом указывая на мордастого.
– Лев Николаевич Задов, градоправитель наш.
На секунду взгляды Гурвич и Задова встретились, затем градоначальник отвернулся. Через десять минут Полина бежала с приёма через окно в дамской комнате.
* * *
– Уходим, – Моня навьючил на себя рюкзак с провизией. – Показывай вход, сволочуга, – махнул он стволом перед носом Шадрина.
– Я м-мог бы, – профессор запинался от страха, – м-может быть, э-э… Если в-вы останетесь… Ок-казать вам протекцию.
– Вот уж не стоит, – блондин заткнул за пояс револьвер Болотова, подумав, приладил по соседству пистолет Лешко. – Кстати, почему у вас пришлых расстреливают?
– Н-не знаю. Но д-думаю…
– Ну-ну, смелее, – подбодрил блондин.
– Думаю потому, что к-крамола заразна. У н-нас, видите ли, нет анархистов, эсеров, н-националистов…
– А евреи есть? – хмуро осведомился кучерявый Моня.
– У нас г-говорят «жиды». Жиды есть.
– Шлёпнул бы я тебя, – мечтательно сообщил Моня. – Ладно, живи. Показывай, хде вход.
* * *
Страшным выдался год тысяча девятьсот девятнадцатый от рождества Христова, а следующий, девятьсот двадцатый, ещё страшнее.
Шестая армия Южного фронта под командованием товарища Фрунзе готовилась к прорыву через Сиваш, начало которого, по слухам, ожидалось со дня на день. Бойцы третьего краснознамённого полка Моисей Перельмутер и Николай Краснов сидели у общего костра, молчали, прислушивались к разговорам.
Был боец Перельмутер невысок, плотен, по-коршуньи носат и мелким бесом кучеряв. Ещё был он немногословен, неприветлив и вечно небрит. И было в нём вороватое что-то, лихое, бандитское. Прошлое своё скрывал, и что связывало его с широкоплечим, до ассирийской темноты смуглым Красновым, оставалось неизвестным. Батальонный комиссар давно присматривался к обоим и пролетарским чутьём распознавал если не врагов, то, в лучшем случае, попутчиков. Мутных, временных. Ставить их к стенке, однако, комиссар не спешил. Храбрости был боец Перельмутер необычайной и отваги отчаянной… А Краснов, тот стрелял. С двух рук, на звук и навскидку, не меняясь в лице, не целясь и не промахиваясь. И таскал за собой бабёнку. Тоже мутную, как и он сам, хотя и смазливую. И кем ему та бабёнка доводилась – неизвестно. Вроде бы спали, как муж с женой, вместе, а на людях друг дружке «выкали».
– Всякое бывает, – прихлёбывая чай из алюминиевой кружки, степенно рассказывал Ванька Глебов, бывший черноморский матрос. – Вот случай был. Встали мы на якорь возле городишки одного. Названием Новый Афон. А был у нас на коробке один местный, всё пещеры нахваливал. Хорошие, дескать, пещеры, красоты необыкновенной. Давайте, мол, слазаем. Уговорил. Отпросились мы на берег впятером, на сутки, и в те пещеры полезли. В общем… – Глебов замолчал.
– Ну, дальше что было? – подбодрил рассказчика Краснов.
– А дальше чертовщина началась. Полезли мы туда впятером, а вернулись всего двое. Остальные как под землю провалились. Искали мы их потом трое суток. Пока ещё двоих не досчитались. Тоже как сквозь землю. Раз – и нету людишек. Как не бывало.
– Как, говоришь, городишко тот назывался? – угрюмо спросил боец Перельмутер.
– Новый Афон, а что?
– Да так.
Той же ночью бойцы Перельмутер и Краснов исчезли из расположения Третьего краснознамённого полка Шестой рабоче– крестьянской армии Южного фронта под командованием товарища Фрунзе. И бабёнка красновская с ними сгинула. Комиссар, которому доложили утром, затвердел лицом, выматерился пространно. Зря не прислушался к классовому чутью, к пролетарскому, и всех троих не расшлёпал.
* * *
– Уходить надо, – хмуро сказал Моня Цимес, когда, пробравшись по лесной тропе, оставили позади полковой обоз. – Дрек эта, как её…
– Реальность, – подсказал Краснов.
– Она. Хде искать этот Афон, благородие?
– Новый Афон на Кавказе, – ответила за Краснова Полина. – Только я думаю, ни к чему нам туда. Все они друг друга стоят. Реальности.
– Пожалуй, да, – невозмутимо согласился Краснов. – Есть конкретные предложения, Поля?
– Есть. Можно уехать, эмигрировать.
– Куда же?
– В Париж. Попробуем пожить там. К тому же, под городом есть катакомбы. Вернее, были. В нашей реальности.
– Значит, должны быть и здесь. Хорошая идея, мне по душе. Ты, Моня, как?
Моня Цимес помолчал. Угрюмо поворошил палую осеннюю листву носком сапога.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
