— У таких женщин, как я, нет времени смотреть на звезды. Это дело мужчин.
Она говорила еще долго, так и не сняв кувшина с плеча.
— Но я слыхала, — продолжала она, помолчав, — будто бы звезда была. Так мне сказал Симх, сын Тимея. Кажется, кто–то слышал также голоса и пение. Я встретила их, когда выходила из пещеры. Я только потому туда пошла, что не могла уснуть. Я вспомнила, как мне было тяжко, когда я сама рожала. Прихватив кувшин теплой воды, немного оливкового масла и еще какого–то тряпья, я с трудом пробралась к выходу: повсюду вповалку лежали спящие люди, и мне пришлось буквально переступать через них. Кто–то ухватил меня за ногу… Мало было того, что я им прислуживала целый день! На мое счастье, он не стал поднимать крика. В пещере, о которой упомянул мой муж, мы держали животных: двух коз, яремного вола, ослицу. Там стояли и выделанные из колоды ясли. Из отверстия пещеры пробивался слабый свет. Не успела я войти, как услыхала детский плач. Ребенок родился перед моим приходом. Женщина стояла на коленях, склонившись над яслями, и что–то тихо говорила новорожденному. Тебя, возможно, удивляет, что сразу после родов Она могла уже встать и двигаться? Но мы, привыкшие к тяжелому труду женщины, знаем, что когда надо, силы берутся неизвестно откуда. В углу Ее муж разжег костер, но так как не было никакого сквозняка, вся пещера наполнилась тяжелым едким дымом. Ребенок плакал, потому что дым попадал Ему в глазки, и Мать тоже плакала, склонившись над Ним.
При виде меня Она испугалась: наверное, решила, что я пришла выгнать их из пещеры. Но как только Она поняла, что я хочу Ей помочь, страх на Ее лице сменился радостью и сердечностью, словно она и не помнила, что это я не пустила их на постоялый двор. Мой приход оказался как нельзя кстати, потому что Она была молода и неопытна. Ее надо было всему научить: как Ребенка купать, как давать Ему грудь, как заворачивать в пеленки; впрочем, Ей не во что было Его особенно заворачивать: Ее узелок был почти пуст. Едва выкупав Ребенка, сразу надо было стирать пеленки. Я все старалась Его укачать, но дым разъедал горло и щипал глазки. Младенец не переставая плакал. Я напевала Ему песни, которые обычно пела Иуде. Постепенно плач Малыша стал переходить во всхлипывание, а это означало, что Он засыпает. Я положила Его в ясли. У меня тоже разъедало глаза, и голова болела так, словно мне лоб стянули веревкой. Кроме того я еще выдоила козу: мне хотелось, чтобы Мать попила теплого молока. Когда я собралась уходить, Женщина подошла ко мне и сказала: «Спасибо тебе, сестра…» Потом обняла меня и прижалась щекой к моему лицу. Ее щека была мокрой от слез: Она плакала и смеялась одновременно. «Спасибо тебе, — шептала Она, — Он тебе отплатит…» Я подумала, что Она говорит о муже, который продолжал биться над тем, чтобы поддерживать огонь. В висках у меня шумело. Я вышла из пещеры, и на меня пахнуло свежим, резким, живительным воздухом. Я оперлась о скалу. Ночь подходила к концу и таяла в молочных испарениях. На траве поблескивал иней. Я чувствовала, что предстоящий день снова будет такой же тяжкий — без минуты отдыха. После бессонной ночи я не могла себе этого представить. Но вместо того, чтобы поспешить домой и хотя бы немного поспать, я все стояла под скалой, медленно вдыхая свежий ночной воздух.
Тогда–то я и заметила старого Тимея, который шел в сопровождении своих сыновей и еще нескольких пастухов. Вид у них был угрожающий: в руках они держали палки, а за поясом у них были заткнуты ножи.
«Это ты, Сарра? — произнес он, заметив меня. — Скажи–ка, правда, что в пещере, где вы держите скот, родился Ребенок?» У меня сперло дыхание. Вообще–то Тимей, несмотря на свой грозный вид, человек мирный. Но в его словах мне послышалась угроза. Может, они собирались напасть на людей, которых я не пустила на постоялый двор? Ребенок? Какое дело пастухам из долины до Ребенка двух бедняков, который родился в загоне для скота? «Нет! Нет!» — громко закричала я, думая, что моя ложь их остановит. Но как будто не веря мне, они прямиком направились к пещере. Тогда я с криком преградила им путь: «Чего вам от них надо? Я вас не пущу туда! Это бедные люди… Я не позволю их обидеть. Если вам нужны деньги, у меня есть два динария… Это немного, но все–таки…» — «Дурочка ты, Сарра», — Тимей презрительно фыркнул мне в лицо, потом взял меня за плечи и отстранил с дороги. Он вошел в пещеру, а за ним его товарищи. Только Симх на минуту задержался со мной и наспех рассказал о звезде, о голосах и о свете. Только я ему не поверила. Не дослушав его, я бросилась в пещеру. Войдя, я увидела, что мужчины стоят у входа, словно внезапно оробев, и водят глазами по низким сводам, по которым сочилась влага. Пришедший с ними рассвет осветил все уголки пещеры. При виде пришельцев Женщина испуганно вскочила на ноги. Теперь она стояла, прижимая к груди Ребенка. Так они и застыли друг против друга: Она и они. Потом я услышала голос Тимея и с удивлением увидела, как он опускается на колени и, словно бесценный дар, протягивает Женщине белый шар свежего сыра. Другие тоже опустились на колени. При виде этого лицо молодой Матери прояснилось. Она, видно, не совсем понимала, что за чести Она удостоилась от этих грозных незнакомцев в кожухах. Но как не ответить улыбкой тому, кто улыбнется твоему ребенку? Она сделала шаг вперед. Подобно священнику, который перед тем как принести жертву, показывает ее людям, Она протянула Своего Сына пастухам…
— Он действительно был такой здоровый и красивый? — спросил я.
— Ребенок некрасивым не бывает, — отвечала она. — но особым здоровьем Он не отличался, часто плакал, а вместе с Ним плакала и Мать. Он казался мелким и маленьким, как дети, что родятся раньше срока. У Матери не хватало молока, так что Он часто оставался голодный. В пещере они прожили несколько дней, пока наконец, постоялый двор не опустел, тогда они смогли переехать сюда. Было холодно, кожа у Ребенка потрескалась и болела. И глаза у Него еще долго болели от дыма…
— Твой сын сказал, — вставил я, — что Он развивался быстрее, чем обычный ребенок?
Она пожала плечами.
— Он развивался точно так же, как любой мальчишка его возраста. Он был самым обыкновенным бедняцким Ребенком, родившимся в холоде, голоде и нищете…
— Почему же они не создали для Него лучших условий? — воскликнул я, — раз уж они умели творить чудеса? Если Он сам одним ударом ноги мог высечь в скале источник…
— Источник? Мой сын солгал тебе, равви. Я не раз держала в руках Его ножки, нежные, розовые, обычные ножки ребенка, чувствительные к боли. Ударь Он такой ножкой о камень, Он бы поранился, плакал. Мать внимательно следила за Ним. Не высекал Он никакого источника на вершине горы. Его Мать, как и мы все, вынуждена была всякий день спускаться по воду к самому подножию горы.
— А как же монеты, которые посыпались из цепи?
— Это тоже неправда, — воскликнула она, — До чего лжив язык праздного мужчины! Монеты… Когда они уходили от нас, Его отец принес мне один динарий и сказал, что больше у него нет, но что вместо этого он может смастерить мне что–нибудь по хозяйству, потому что он плотник и ремесло свое знает. Я велела ему сделать стол — и он сделал. Вот тот, который рядом с тобой, равви…
Я посмотрел на стол: он был тяжелый, наподобие тех, что встречаются в крестьянских домах, что побогаче, только более тщательно сделанный.
— И это все, что тебе известно о рождении Иисуса из Назарета? — спросил я наконец.
— Все, равви.
— Бывал ли Он тут когда–нибудь после?
— Нет, никогда. Я только слыхала, что Он ходит по Галилее и учит…
Приближался вечер. Я решил, что переночую на постоялом дворе, а утром вернусь в Иерусалим. Женщина ушла. Я слышал, как она хлопочет по хозяйству. Маргалос, видимо, пристыженный словами матери, помалкивал и, сидя в сторонке, мурлыкал что–то себе под нос. Пустынный двор постепенно окутывали сумерки. Когда уже совсем стемнело, прибыл караван купцов, путешествующих из Хеврона в Дамаск. Я держался от них подальше: они не были похожи на людей чистых. Да и вообще этот темный сырой вечер в чужом месте навеял на меня чувство одиночества и оживил грустные думы. Я вспомнил о Руфи… Все мои чувства теперь неизменно преломляются сквозь страх за нее… Заметив, что старуха собирается уходить, я произнес:
— Ты идешь в сторону пещеры? Мне бы тоже хотелось взглянуть на нее. Проводи меня туда.
— Пойдем, равви, если хочешь.
Снова подул ветер, небо очистилось от туч, и на нем появились звезды. Женщина несла в сомкнутых ладонях масляный светильник. Она проводила меня до скалы, в которой виднелось низкое отверстие. Мы вошли внутрь. Пещера была пропитана запахом скота и сырой соломы. Женщина подняла светильник выше: на крестовинах стояли выжженные в колоде ясли, которые обдавал своим дыханием белый яремный вол.
— Это здесь, — сказала она.
