И вот наконец вожделенное Красное море, Шарм-аль-Шейх, предвкушение дайвинга. Египтяне, правда, очень долго искали для Веры подходящий по размеру водолазный костюм, а потом еще половина отеля сбежалась смотреть на нее, затянутую в черный, плотно прилегающий к телу латекс. Надо вам сказать, что Вера Степановна потрясала. Потрясала мощной грудью, другими, не менее впечатляющими частями тела, когда для пробы залезала в бассейн для тренировки во всем обмундировании и с баллонами за спиной, шумно вздыхала, всплывая наверх и освобождаясь от загубника.
– Доню, Верушка, может, не надо? – спрашивал несчастный муж, с опаской нарезая круги возле бассейна, но не рискуя приближаться ближе чем за пять шагов к краю.
– Надо, Виталий! – отвечала Доню и опять шумно погружалась в бассейн.
Наконец настал тот день, когда должно было состояться настоящее погружение – к чудесам Красного моря, к его фантастическим рыбам, дивным кораллам, огромным удивительным ракушкам и прочим прелестям. На бедного супруга было тяжко смотреть – от морской качки и непередаваемого ужаса он позеленел и тихо лежал на полу яхты столбиком, закатив глаза. Жизнерадостная Вера восторженно оглядывала морские просторы. Прибыв к месту погружения, все начали одеваться. Муж слегка ожил и по стеночке пополз к жене. Там он всем мешался под ногами и тихо завывал:
– Доню, пожалей меня, вдруг что случится? Я не переживу! Доню, не надо!
– Надо, милый! – отвечала Доню и тихо оттирала любимого плечиком в сторонку: – Ты пока посиди в тенечке под тентиком, отдохни.
– Доню, прошу тебя, не оставляй меня!
– Вы бы, сударь, не мешались попусту, а дали мне возможность проинструктировать вашу супругу перед погружением. А ну-ка идите на корму и молчите! – вмешался измученный причитаниями Виталия Антоновича инструктор.
Бедный супруг поплелся на корму и уже оттуда вытягивал цыплячью шею, высматривая свою бо€льшую половинку.
Вере Степановне не терпелось. Она вполуха слушала последние наставления. Темно-синяя прозрачная гладь моря манила тайнами, которые вот-вот должны были стать зримыми и доступными. К тому же к поясу дамы были прикреплены грузики для того, чтобы Вера тут же не всплыла наверх как пробка. Грузиков было много, и Веру уже шатало и клонило к земле, вернее, за борт. Наконец отмашка, и мужественная Вера Степановна скакнула за борт. Это произошло так быстро и неожиданно даже для нее самой, что от удивления она выпустила загубник и быстро пошла ко дну. Загубник со шлангом вился где-то вверху, изгибаясь причудливой змеей. Целая струя пузырей отмечала ее катастрофический путь вниз. Все – и инструкторы, и дайверы – в шоке стояли у борта и молча смотрели на небывалое погружение.
– Вера, любовь моя, я иду! – крикнул Виталий Антонович и рыбкой метнулся за тонущей женой вниз.
Поднять ее он не мог – вес жены и грузиков был настолько отличным от габаритов самого супруга, что ничего сделать было нельзя. Опомнившийся инструктор первым делом вытащил отважного супруга, который отчаянно сопротивлялся и пытался опять нырнуть за женой. Потом, уже втроем, инструкторы вытащили Веру на поверхность.
– Доню, моя Доню, – кинулся к ней Виталий Антонович, – слава богу, живая!
Доню выпустила струю воды изо рта, отплевалась и виновато пробасила:
– Как же я облажалась! Ну ничего, завтра опять попробую!
Странные истории
Мечта
Жил да был странный суслик с большими синими глазами. Он очень хотел увидеть море, хотя и не знал, что это, но он бредил морем. И однажды суслик собрался в дальний путь и пошел на его поиски. Долго скитался странный суслик по миру, истрепал свою красивую шелковистую шкурку, так что она висела на нем лохмотьями и от всей красоты у него остались только огромные синие глаза. Но один раз, подойдя к краю скалы, суслик наконец увидел море. Оно было огромным, безбрежным и красивым, как сама жизнь. И суслик остался на этой скале, чтобы каждый день видеть это море: то ласковое и тихое, как поцелуй мамы, то грозное и бушующее, как рык льва. Изо дня в день любовался суслик морем и был счастлив.
Но однажды к подножию скалы приплыл прекрасный дельфин. Его кожа серебрилась в лунном свете, и он казался каким-то сказочным, мифическим существом.
– Привет, – сказал дельфин.
– Привет, – ответил суслик.
– Что ты тут делаешь?
– Живу. На море смотрю.
– Хочешь, я покатаю тебя на своей спине по волнам?
– Хочу.
– Прыгай ко мне. Я поймаю, – предложил дельфин.
– Но я разобьюсь… – испугался суслик.
– Ты не разобьешься, я поймаю тебя! – успокоил дельфин.
– Нет. Я боюсь, – покачал головой суслик.
– Жаль, – ответил дельфин и уплыл.
Суслик долго смотрел на море и вздыхал, из его прекрасных глаз катились огромные соленые слезы. И тут суслик понял, что у каждого обязательно должна быть мечта: ведь если тебе больше не о чем мечтать, значит, ты уже не живешь… Собрал тогда суслик маленький мешочек со своим нехитрым скарбом да и ушел обратно, туда, где жил раньше. Когда же у суслика появились дети, он часто рассказывал им про море и дельфина, и в синих глазах маленьких сусликов великой мечтой плескалось синее-пресинее море.
Львиная страсть
Жил да был на свете мудрый и прекрасный лев. Ему было очень скучно, потому что он обладал даром пророчества и знал многое из происходящего на земле. Он видел, как сталкиваются и тонут корабли в море, как ликующие птицы танцуют в воздухе любовный танец и вдруг внезапно одна из них падает, подстреленная безжалостной рукой умелого охотника, а другая кидается на острые скалы грудью, чтобы покончить с безбрежной тоской отчаяния… Многое, очень многое видел мудрый лев, однако сердце его было холодным, как камень. Лев убивал животных, чтобы насытить себя, и никогда не плакал над своими жертвами, но никогда не убивал он ради развлечения. «Просто так устроена жизнь, – думал лев, – и в этом нет совершенно ничего противоестественного». Однажды он встретил грациозную серну и не убил её, потому что как-то совершенно «не вовремя» посмотрел в её прекрасные, влажные, полные страха глаза и влюбился. Серна же дрожала от ужаса.
– Не бойся.
– Почему?
– Я полюбил тебя.
– И ты не убьешь меня?
– Нет.
– Никогда?
– Н-никогда, – чуть-чуть запнувшись, ответил лев.
Серна посмотрела льву прямо в глаза и поняла, что он говорит правду. Ей льстило то, что такой могучий и сильный зверь отдал ей свое сердце, и она осталась. Лев сочинял ей стихи, и его гордый влюбленный рык разносился далеко-далеко, оповещая всех о великой любви, такой странной и неожиданной. По ночам они вместе смотрели на звезды, и серна засыпала, доверчиво положив нежную голову на сильное плечо могучего царя зверей.
Однажды, когда лев был на охоте, серна встретила прекрасного оленя с ветвистыми рогами и влюбилась в него. Олень тоже полюбил молодую грациозную серну. Они ушли вместе.
Когда лев вернулся, то сразу понял, что его обманули. О, этот рык был поистине страшен! Лев рычал так, что содрогались деревья, а окрестные звери тряслись от ужаса в своих ненадежных убежищах.
Прошло время. Лев охотился. Ему очень хотелось есть. Загнав молодую серну, он прыгнул и приблизил свою страшную пасть к ее шее, туда, где теплится и бьется под кожей кровь, пульсируя и перетекая упругой жизненной силой. Он посмотрел жертве глаза и увидел свою бывшую возлюбленную.
– Ты сказал, что никогда не убьешь меня, – прошептала в ужасе серна.
– Я солгал, – усмехнулся лев и впился ей в горло зубами. – Я солгал, любимая.
Последний подарок
Старой обезьяне было грустно и одиноко. Она стыдливо прятала свою потертую и облысевшую спину в тени листьев дерева, на котором притулилась, стараясь стать маленькой и незаметной. Она понимала, что зажилась в этом мире, но ничего не могла с этим поделать и влачила свое существование как умела. Молодые обезьяны не считались с ней, предпочитали дразнить и делать какие-то мелкие пакости. Стараясь не доводить молодое поколение до греха, обезьяна пряталась на окраине, в густых и разросшихся листьях вековых деревьев, которые помнила еще ребенком, а это было очень давно. Теперь ей с трудом удавалось добывать себе еду, так как старые лапы дрожали и иногда срывались с веток, не удерживая потяжелевшее и обрюзгшее тело, да и покрасневшие подслеповатые глаза подводили все чаще и чаще. А молодые шалуны, как нарочно, ловили момент, когда обезьяна с трудом добиралась до вожделенного банана или другого плода: они с хохотом срывали его, ловко выделывая кульбиты и мгновенно уносясь прочь. Что ж, молодость бывает жестока.
В животе постоянно ныло. Шел сороковой день засухи, в лесу почти не осталось еды. Многие умерли, кто-то ушел в поисках пищи в другие места. Оставались только пожилые обезьяны, которые не были способны на долгие путешествия, и матери с детьми. Маленьким обезьянкам было тяжелее всего. Глядя на своих мам печальными глазенками и молча перебирая потрескавшимися губами, они, обреченные, словно бы вспоминали вкус еды.
