— Ну и зря полагаете. Я могу за себя постоять, — спокойно возразил Капралов.
— Подумайте еще раз, не вспомните ли вы, случайно, с чем был связан визит этого якобы алкаша.
— Этого психа я не знаю и не представляю, что он от меня хотел…
— Жаль, очень жаль, — протянул Максим.
— У вас все? — раздраженно, если не сказать злобно, уточнил Капралов.
Томчак чуть заметно нахмурился. Марина тоже тревожно переводила взгляд с Томчак на Капралова и обратно.
Юный Константин вдруг поспешно подошел к Капралову и, с беспокойством поглядывая на взрослых, прижался к его боку. И в этом движении было не детское желание быть поближе к защитнику, а явное стремление самому защитить этого мужчину от нападок. Капралов покосился на Костю, усмехнулся и неловко обнял его негнущейся рукой. Мальчик с некоторой опаской, но весьма дерзко уставился на Томчака, дескать, дядя, давай-ка проваливай.
— Да, пожалуй, у меня пока все, — подтвердил Томчак. — Но не удивляйтесь, Александр Владимирович, если вас еще потревожат в связи с этим делом.
— Не удивлюсь, — кивнул Капралов.
— Желаю здравствовать, — бросил ему Томчак. — Марина Сергеевна, можно вас на минуточку?
Марина подошла к нему, и Максим что-то тихо и быстро заговорил ей.
Артем поймал на себе сверлящий взгляд Капралова и мысленно взмолился, чтобы Макс скорее выбрался отсюда. Больше Артем не мог выносить этой странной комнаты, этой новой Марины, ее угрюмого грубияна-соседа, и молчаливого вызова в глазах юного чернобрового блондина Кости.
Наконец, Томчак простился с Мариной, и друзья поспешно покинули квартиру на Центральной.
Артем тронулся в путь из Фанерного в Сосново с очевидным облегчением.
— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — спросил он Максима.
— Пока ничего. Тут вообще нечего было бы обдумывать, если бы… — Томчак замолчал на полуслове.
— Если бы слова Капралова не расходились настолько со словами Марины? Похоже, что он привирает.
— Вот именно. Хотя… — Максим устало вздохнул и закончил: — Если он почему-то не хочет признаваться в том, что имел сегодня разборку, то это не наша забота, потому что вряд ли его разборки имеют отношение к Казаковой. Она говорит, что Капралов заботливый друг и хороший сосед. Она ни в коем случае не считет его способным причинить ей неприятности.
— Если все буквально приходят в восторг от Марины, горят желанием помочь и не способны причинить ей неприятности, что ж тогда она живет в такой дыре, одна с ребенком, что ж она так напряжена и зажата, — с горечью проговорил Артем скорее про себя, чем для Максима.
— О-о, Темыч, ты в такие дебри не углубляйся. Мозги вскипят, а
так ничего и не поймешь, — усмехнулся Максим. — А почему она одна,
то тебе, должно быть, виднее. Сам же говоришь, что знал ее довольно
близко…
— Это было давно, — огрызнулся Артем.
Томчак многозначительно повел бровями, но ничего больше не сказал.
Дальнейшую дорогу из Фанерного до Алексашина друзья молчали. Каждый думал о своем. Когда Артем подкатил к подъезду Томчака, Максим протянул ему руку:
— Ну пока. Созвонимся на днях…
Артем молча кивнул и пожал его руку.
Максим вылез из машины, но прежде, чем закрыть дверь, наклонился и сказал то ли с издевкой, то ли с сочувствием:
— Знаешь, Артем, а кажется, ты кое-кому должен алименты лет за десять…
9
Гошка вышел из павильона и уверенно направился в соседний дворик. Именно там, на металлических конструкциях детских горок, башенок и лестниц его обычно ждала Алена.
Долго искать подружку не пришлось: она сидела на перилах верхней площадки одной из горок и курила.
— Я думала, ты ночевать там будешь! — недовольно сказала она, когда Гошка подошел.
— Я тебя днем больше прождал! — отрезал он.
— А что злой такой? Досталось?
Гошка промолчал.
Она спрыгнула сверху, подняв столб пыли, щелчком отбросила сигарету и взглянула на Гошку. Лицо ее страдальчески дрогнуло:
— Гошенька! Ой, как он тебя… — она осторожно прикоснулась пальчиком к его переносице. — Нос не сломан?
— Да хоть бы и сломан, что теперь?! — Гошка резко мотнул головой.
Он знал, как выглядит: только что, отмываясь от грязи и масла, любовался в зеркале своей распухшей физиономией и свежими каплями крови, снова закапавшей из носа, едва Гошка попытался как следует утереться полотенцем.
Аленка обхватила Гошку за шею и настойчиво притянула к себе его голову, внимательно рассматривая. Наконец она гневно топнула ногой:
— Так нельзя больше, Гоша! Он же убьет тебя когда-нибудь!
— А я и не собираюсь больше терпеть! Все, хватит! Уеду к чертовой матери!
— Ты это уже говорил, — с сомнением вздохнула Алена.
Гошка отцепил от себя ее руки, вскинул голову, уставился вверх. Ему было не до размытых пятен октябрьских звезд, ему начихать было на неожиданно теплую ночь. Кроме отчаяния и унижения он сейчас ничего не чувствовал.
Права Аленка. Он сто раз уже твердил, что сбежит от Сергея. Вот каждый раз после очередного крепкого тумака клялся, что завтра же уедет из Соснова, а то и вовсе подальше от Питера.
Но наступало завтра, и Гошка, подержав лед на очередном синяке или вымазав йодом ссадины, снова вытягивался перед своим толстопузым кормильцем в ожидании поручений и приказаний. Снова терпел.
Сегодняшний разнос доконал Георгия окончательно. Мало того, что до лица было не дотронуться, так еще работяги-механики подняли на смех… В другой смене мужики есть пожилые, душевные такие дядьки, языки не распускают, относятся к Гошке вполне по-человечески. А эти, молодые, всегда готовы позубоскалить насчет того, что хозяин, дескать, опять своего непутевого братца на каторгу сослал для трудотерапии.
— Раньше только говорил, а теперь точно уеду, — злобно бросил Гошка.
— Хорошее дело, — кивнула Алена. — Давно пора. Только на какие шиши?
Она всякий раз говорила это, и насмешливо, и сочувственно. Оба они были юными безденежными гражданами, и далеко не уехали бы ни вместе, ни порознь.
— Деньги будут, Аленка…
— И когда же? — кисло уточнила она.
— Сегодня, — Гошка вынул из кармана ключи. — Вот.
— И что это? От квартиры, где деньги лежат?
— Почти. Ключи от кабинетов в павильоне. А там и деньги лежат. Я много не возьму. Серега такую потерю переживет, не поморщившись. А мне в самый раз будет…
Аленкин взгляд стал серьезным. Она недоверчиво покосилась на Гошку, на его разбитое лицо, на ключи в его руке.
— Ничего у тебя не получится! — заключила она.
