— А генетика-то тут при чем?
— А генетика как раз очень даже при чем, она распространяет информационный подход на всю область живого. Генетический код — это сигнал, который передается сквозь время. А информация прошивает пространство. Получается такая информационно замкнутая цивилизация.
— Да уж куда замкнутей! Это точно.
— И поэтому в СССР так яростно боролись и с генетикой и с кибернетикой, называли их не иначе как буржуазными лженауками. Именно для того чтобы воплотить идею торможения, к власти пришли большевики. Вроде бы поначалу у них все получалось. Несмотря на всю их кажущуюся глупость, они непонятно по каким причинам победили и начали выполнять указания своих каменных руководителей. Но потом все пошло криво. Видимо, развитие остановить было уже невозможно.
Первый сбой произошел во время польской кампании, которой командовал Тухачевский. Он, конечно, поначалу ничего не знал о причинах революции и о ее истинных целях. Но тоже старался в меру сил. Сначала должен был разгромить Польшу, потом двинуть войска на Германию. Взять Берлин. Все к тому и шло. Ну и дальше большевики должны были взять под контроль сначала всю Европу, а потом и весь мир. И не допустить свободного развития науки, в частности компьютеров и генетики. Наступило бы новое средневековье и утвердилось жесткое иерархическое общество, в котором единственным источником информации является приказ сверху. А поскольку верховные вожди контролировались кремниевыми агентами, на самом деле мир оказался бы в их руках и они могли бы все устроить так, как считали нужным.
И все бы у них получилось как нельзя лучше. Но есть подозрение, что Тухачевского и еще нескольких красных командармов перевербовали. Я уже говорил, что среди этих кремниевых людей были серьезные разногласия, и существовала сильная группа либералов, которая считала, что затормозить развитие, как это хотели сделать консерваторы, уже нельзя, и потому не надо вмешиваться — человечество уже достаточно созрело для того, чтобы самоорганизоваться и продолжать развитие самостоятельно. Поначалу они проморгали большевиков, а потом расчухали, что все происходит не без влияния их соплеменников. И они сделали так, чтобы польская кампания провалилась. И Тухачевский им в этом очень помог. Внешне все выглядело как военный просчет, нехватка резервов и прочая мура, но на самом-то деле он был в тайном сговоре с Пилсудским. Поэтому контрнаступление поляков удалось, и Красная армия потерпела жестокое поражение. Просто Тухачевский героически отказался поддерживать консервативную линию, которую проводили Ленин и Троцкий. Но ставка-то делалась…
— На Сталина, ясное дело. Аркаша, я уже слышал о чем-то подобном. Ты вот не знаешь, а Сталин был динозавр. Когда в Донбассе в самой глубокой шахте докопались до кладбища динозавров, он не смог вынести надругательства над могилами предков и устроил “шахтинское дело”. Ну и потом действовал в том же духе. Просто он был последний динозавр, очень одинокий и несчастный.
— Нет, Сталин был не динозавр, он был кремниевый человек, которого отправили на Землю работать под прикрытием. Вождя изображать. Обрати внимание, как он двигается, даже в кино видно. Медленные, как будто затрудненные движения. Это потому, что он плохо приспособлен для существования в среде обитания человека. В реальности он двигался еще медленнее. Он должен был решить трудную задачу. Человеческие жертвы никакой роли не играли. Он ведь нечеловек, с чего бы он стал кого-то жалеть? Тухачевского и его подельников сдал кто-то из кремниевых людей. И их расстреляли. Но после первых неудач было еще несколько попыток установить тотальный контроль над Землей. И здесь все развивалось с переменным успехом. Вроде бы под контроль консерваторов попал Китай. И вообще постепенно эта зараза распространилась по миру. Одна из самых успешных операций — уничтожение Тьюринга. Его боялись очень. Он слишком близко подошел к созданию прототипа искусственного интеллекта. После его смерти таинственным образом пропали все его бумаги. Сталина убрали раньше — умереть он не мог, его именно убрали кремниевые либералы. Но это он организовал убийство Тьюринга. И только после исчезновения Сталина в СССР стали и генетику понемножку разрешать, и компьютеры строить. А Уотсон и Крик открыли структуру ДНК. Работа опубликована 30 мая 1953 года. Сразу после смерти Сталина. До этого ее обнародовать было нельзя. Сегодня, судя по всему, консерваторы совсем проигрывают, и “Зеленая книга” — самое сильное тому подтверждение. Но ее распространению очень сопротивляются, и в Советском Союзе она еще долго будет под запретом.
— Да, ребята, совсем у вас плохо с головой. Вы, похоже, и в самом деле сбрендили.
— Почему же? Разве не реалистичная картина?
— Просто голый реализм. Только Тьюринга-то зачем приплели? Вся его история слишком человеческая.
— Это на твой непросвещенный взгляд.
Аркадий посмотрел на меня загадочно. Улыбнулся и пошел за новой порцией пива.
Когда он вернулся, мы сделали еще по доброму глотку. Закурили. И тут я понял, что мне напоминает вся эта история про Сталина, который, оказывается, не динозавр, а, наоборот, каменный человек.
— Аркаша, а ведь это очень похоже на повесть Стругацких “За миллиард лет до конца света”. Там тоже некие природные силы борются с самыми сильными открытиями. Не дают человечеству увеличивать энтропию.
Аркадий посмотрел на меня. И назидательно поднял палец вверх:
— Вот видишь, самые умные и чуткие люди ощущают некое неконтролируемое воздействие на процесс познания. Просто не все понимают его причины. Но повесть Стругацких только подтверждает, что такое воздействие действительно есть.
— Да, случай это клинический, и без портвейна нам сегодня никак не обойтись.
55
Потом мы бродили по Мосфильмовской. Сидели на лавочке под рябинами, пока окончательно не замерзли. Портфель с тремя бутылками портвейна приятно тяготил. В его глубинах уютно позвякивало. Но мы почему-то откладывали начало процесса.
Я тяжело вздохнул:
— Сессия скоро.
— Не к ночи будь помянута.
— Я, наверно, домой переберусь. Надо же хоть что-то поучить, наконец.
— Да, теормех будет за три семестра. Мало не покажется.
— Но сегодня-то мы свободны как птицы.
— Можно подумать, вчера мы были шибко заняты.
Покурили. Я вздохнул еще тяжелей:
— Четвертый курс, это — почти старость. Я вот думаю, что сделал большую глупость, когда на дискретку пошел. Надо было идти к Рыбникову на историю математики. Там столько вещей удивительных. Вот греки, например, не знали нуля.
— Да ты гонишь.
— Зуб даю. Выучил бы фарси, поехал в Тегеран, сидел бы в библиотеке, Хайяма переводил или кого еще.
— Хайяма без тебя перевели. А тебя бы местные товарищи, как Грибоедова, затоптали. И привезли бы сироту на родину в цинковом ящике. Да и кто тебя пустит в Тегеран? Вот в Герат — добро пожаловать и безо всякого Хайяма.
— Ну не в Тегеран. Но все равно интересно.
— Конечно интересно. Писал бы труды про партийность в математике, как Рыбников.
— Экий ты зануда, и помечтать не дашь.
— Почему не дам? Валяй, мечтай.
Мы замолчали. Идти никуда не хотелось. Полная расслабленность и упадок сил. Аркадий очнулся:
— Пошли, что ли? А то совсем закоченеем.
— Пошли. Предадимся греху гортанобесия.
— Гортанобесие — это когда вкусно, а портвейн хлебать — это даже не чревоугодие, а мазохизм.
И мы пошли. Почти побежали, чтобы поскорее согреться. Портфель я нес, прижимая к груди, как младенца. Только нежнее.
Аркаша жил на 14-м этаже. Сосед его отсутствовал. И мы расположились вполне вольготно. Помыли стаканы, разлили портяшку. Тяпнули. Повторили. Еще повторили.
Разговор неизбежно свернул на Аполоныча. Я спросил:
— А ты помнишь этот рассказ Грина?
— Какой?
— Тот самый, про Дьявола Оранжевых Вод.
— Нет, я Грина вообще мало читал. Разве Грэма.
— Там один человек, необыкновенно деятельный англичанин, встречает другого — какого-то расслабленного — русского. И англичанин все время что-то такое затевает, куда-то едет, на обезьян охотится, а русский его все время подзуживает — типа соблазняет: зачем нам куда-то идти, давай в лесу останемся, просто ляжем и потихоньку кони бросим, а то люди, они плохие, обижают все время, с ними жить нельзя. А ситуация у них прямо аховая. Жрать нечего, как из лесу выбираться — непонятно.
