— Мы знакомые, вернее, бывшие знакомые Светы Красильниковой, — ответила она.
— Похороны десятого. Завтра. Их с Толькой вместе на Митинском. — Коротышка потер лицо ладонью. — Да.., жизнь наша... А вы, собственно, кто? Я имею в виду профессию.
— Я работаю в милиции. — Катя решила выложить пиковый туз своей личной колоды сразу.
— Ой! — Коротышка аж всхлипнул. — Следователь? Ты по их делу следователь?
— Нет. Я криминальный обозреватель нашего пресс-центра.
— А ты? — Кролик обернулся к Мещерскому. — Ничего, что я тыкаю? Хочется как-то сразу по рельсам свойским катиться. Ты тоже в погонах?
— Я вольный стрелок. Путешественник, — скромно похвалился Мещерский.
— Откуда куда?
— Да все больше из Вологды в Керчь.
— Он осенью в Африку собирается. В Серенгети, — вставила Катя.
— Бабки где берешь? — с завистью осведомился коротышка.
— Спонсоры помогают. У нас экологический тур — двое с «Гринписа», один от наших «зеленых».
Кролик Роджер внезапно подпрыгнул так, что Катя едва не уронила бутылку.
— Слушай, друг, да тебя мне Бог послал! У вас эмблема есть?
— Есть.
— Какая?
— Знак «Кока-колы», — честно признался Мещерский.
— Фу! — Коротышку перекосило. — Вы что, офонарели?
— Спонсоры. — Князь виновато улыбнулся. — Кто платит, тот и заказывает музыку.
— Ой-е! Да что кола! Ой-е! — Коротышка забегал из угла в угол. Внезапно он подлетел к одной из укрытых мешковиной округлостей и сдернул завесу. — Вот вам символ какой нужен, а не кока эта из задницы!
Катя из вежливости встала и подошла к конструкции: крупный шар, мелкий шар, нанизанные на палку. Что-то из мира атомов и электронов.
— Что это? — наивно спросил Мещерский.
— Это «Ящерица на сосне», — отчеканил коротышка горделиво.
— Да.., конечно.., в этом есть.., что-то есть... — забормотал Князь.
Катя посмотрела на конструкцию в кулак. Ей вспомнилась выставка в Доме художника, виденная ею несколько лет назад.
Там один Кулибин из Баварии выставлял свои скульптурные «грезы». Одна из них запомнилась Кате на всю жизнь: ржавая бочка с воткнутой в нее «виселицей» — шваброй, на конце которой болталась серая тряпка. Бочка вращалась, ибо, подобно Карлсону, имела скрытый моторчик, а отключенная швабра размазывала по лощеному музейному паркету цементную пыль. Композиция называлась «Балерина».
— Ну, старик, берешь «Ящерицу» эмблемой? — Лицо коротышки так и пылало от возбуждения.
— Не могу обещать. Конечно, она мне нравится, но... Так ты, Паш, анималист, я правильно понял? — Мещерский старался сменить тему разговора.
— Ну, смотря что под этим понимать. — Бровки Кролика Роджера взлетели вверх. — Чем больше узнаю людей, как говаривал классик, тем больше люблю собак. Да? Нет?
— А можно посмотреть другие твои работы? — умильно попросила Катя.
Он с готовностью сдернул все чехлы. Она добросовестно разглядывала: длинные, кое-как спаянные рельсы, медный круг на цепочке, куб на ножках и двузубая вилка с шариками на концах.
— Это «Черепаха на солнцепеке», это «Домик Соловья», это «Сердце Медведя».
— А это? — Мещерский указал на вилку.
— Это «Драконы, сплетающие хвосты» — эротический символ Древнего Китая, — пояснил коротышка.
— Мда-а, впечатляет, — хмыкнул Князь. — Эротика сейчас вообще в чести, даже у анималистов. Вот Лежерон Сантис Варрагос де Вьега из Колумбии, тот прямо заявляет о своем намерении создавать эпатирующие эротические образы в скульптуре.
Катя воззрилась на Мещерского — ну дает! Ну дает!
— Да... Его «Красавица и Чудовище» на выставке в «Галерее Семи» ушла за двести тысяч долларов, — продолжал Князь. — Представляете парочку — самку яванского питекантропа, подмятую двузубым динозавром? А его «Вервольд»? Этот человек, превращающийся в волка, уступлен японскому концерну «Вазда» в качестве эмблемы нового гоночного автомобиля за три миллиона долларов! И, наконец, «Единорог, доящий грудь девственницы» стал свадебным подарком деверя принца Чарлза герцогине Йоркской.
— То ж за бугром, — неопределенно хмыкнул Кролик Роджер. — Наши толстосумы ничего в искусстве не понимают. Им бы все больше мяса, натурализма. «Черепаху» одному продавал для фонтана. А он:
«Хрена мне в ней? Хрена? Ты бы мне лучше скакуна изваял, какого мэру Ново-Братеевска подарили, или бабу голую». Темнота же, Азия.
А вот на «Ящерицу» мою спрос был. Не хочу хвастать, но едва-едва вашим служебным клиентом не стал. Представляете? Выставлялась она у меня в салоне на Щукинской. Туда ребята с телевидения подкатили — щелк, щелк, вроде засняли. Потом сижу я здесь в мастерской, «Ящерица», голубушка моя, стоит, ребята расположились знакомые. И вдруг заваливается хмырь в красном пиджаке и белых кроссовках:
«Здрасьте, я Ваня Иванов с первого канала, у нас передача выходит в эфир „Мир земноводных“, хотим эмблемой вашу скульптурку взять». Я, мол, за ней и приехал. Я-то под шарами был, отдал бы не глядя!
Спасибо, Толька Лаврик, покойник: «А что у вас за передача? А какой телефон на студию? А где документы ваши?» Пиджак-то ноги в руки — и к двери. Жулик, ворюга! — Глазки Кролика Роджера так и вспыхивали. Я уж потом тут с ребятами мозговал: не мафия ли с Толькой посчиталась за то, что он мне «Ящерицу» сохранил? А? Как считаете?
Катя никак не могла понять, дурачок он или только прикидывается.
— Мафия? — Мещерский закусил губу, оттененную черной полоской усиков. — А что, какие-то проблемы? Были, Паш, да? Наезды? Может, на Светку глаз кто из крутых положил, не замечал?
Могиканин-Кролик, кряхтя, полез в холодильник за новыми бутылками.
— Я тебе вот что скажу. Тебя Серега зовут, да? А тебя? Катя, Катя-Катарина... Со Светкой нечисто дело. Не-чи-сто. Только молчок, между нами. — Он на миг зажмурил глаза. — Вы интерес в этом деле имеете или так, ради любопытства?
— Я, как криминальный обозреватель, веду самостоятельное расследование, — ответила Катя. — Об этом деле в газетах будет написано. Твою фамилию упомянем, работы перечислим, укажем адреса выставок.
В темных глазках Кролика Роджера сверкнул и погас огонек.
— Та-ак, лады. Лады.
— Слушай, а зачем вам цех гальванический? — Катя наконец-то задала вопрос, который мучил ее вот уже полчаса.
— Медью скульптуры покрываем. Видишь, оттенок какой? — Он ткнул пальцем в сторону авангардистской «Ящерицы». — Это медь. Я сам все делаю. Освоил весь процесс. Дешево и сердито.
— А медь где берете? — спросил Мещерский.
— Да лом подкупаем разный. Проволоку, болванки.
— И штыри, наверное, да? — как бы невзначай спросила Катя.
— И штыри... Хотя нет, почему штыри? — Кролик вдруг резко вскинул голову. — Хотите взглянуть, для чего мне Светка позировала?
— Конечно! — Лицо Мещерского отразило живейший интерес.
— Аида в гальванику!
Они вернулись к корыту с сульфатом меди. Катя косилась на него с опаской: Бог его знает, еще утопит, с собаками не найдут!
— Громоздкие у тебя, Паш, агрегаты. Это все привезти ведь надо! Транспорт сейчас кусается, — говорил Мещерский. — Тут, пожалуй, грузовик нужен.
— Мы с фирмой одной завязались, — пояснил коротышка. Он возился в углу, где стояли торчком гигантские картонки. Катя, приглядевшись, поняла, что это распрямленная коробка из-под большого телевизора «Самсунг», из коробки получилось нечто вроде картонных ширм, отгораживающих часть помещения. — Фирме зальчик отделывали, потолки навесные пришпандоривали — подрабатываем мы так иногда, — неслось из-за коробки. — А они нам «газельку» напрокат отстегнули. А ванну эту я на барахолке в Медведкове купил. На верхний багажник притаранил и сам довез за милую душу.
— Слушай, Паш, у тебя не «жигуль», случаем? — оживился Мещерский. — А то мне совет нужен.
— Не-а, у меня «москвичек», родительский еще. На «жигуль» бабок не накопил.
— У «Москвича» проходимость лучше, — гнул свое Князь. — А в общем, по нашему бездорожью вообще на тракторе надо ездить. По магистрали еще сносно, а как съедешь, то... Я тут на одном проселке в двух шагах от Каменска так застрял, что хоть криком кричи.
— Да, там места гиблые, знаю, бывал. Вот тебе и рядом с Москвой. Ведь не ремонтируют же ничего! — Коротышка, пыхтя, убрал самсунговые «ширмы». — Вот, любуйтесь, только она не закончена. У нас с Красильниковой еще два-три сеанса должно было быть.
Катя напряженно разглядывала конструкцию. Она выглядела гораздо более неуклюжей, чем прежние поделки, и состояла из двух предметов: жестяной овал на членистых ногах, к скругленным концам приварены длинные заостренные спицы, впереди овала в металлическую подставку вделали нечто вроде железного стебля с грубым подобием соцветия на верхушке.
— Это, наверное, «Медный цветок»? — осведомилась Катя осторожно.
— Это?! Это «Кентавр, преследующий нимфу»! — Коротышка обидчиво засопел и, словно для подтверждения своих слов, встал рядом с конструкцией. — Вот не думал, что моя аллегория так трудно угадывается! Мне казалось, что все лежит на поверхности!
