— Конечно.
— Мы заказали столик у Вано, — улыбнулся Князь.
— Мы?
— Я. Я заказал. Заеду за тобой в пять, ладно?
— Я буду тебя очень ждать. — Катя наклонилась и поцеловала Мещерского в гладковыбритую щеку, пахнущую туалетной водой «Дакар».
* * *
В прокуратуре они ждали полтора часа. Сидели на жестких клеенчатых сиденьях, глазели по сторонам и шептались. В учреждении — покой, тишина, перед праздником почти всех уже отпустили.
— Сереженька так к тебе относится, везучая ты. Жаль, конечно, что он ниже тебя, — говорила Ира.
— Я этого даже не замечаю.
— И правильно. Мал золотник, да дорог. Не то что мой! — Ира вздохнула. С тех пор как она развелась с мужем, у нее тянулся долгий и сложный роман с каким-то весьма крутым опером из министерства. Увы, он был женат уже третьим браком. — А Вадечка как твой поживает?
— Никак.
— Что такое?
— Он мне устроил сцену под праздник и хлопнул дверью, — сообщила Катя.
— Если делает сцены, значит, любит.
— Ну да! Я вообще-то не слишком на его счет обольщаюсь.
— Думаешь, изменяет? — осведомилась Ира.
— Конечно.
— А как ты реагируешь-то? — спросила Ира. — Ну, на предполагаемые Вадькины измены?
— Да вот уж год как ищу, с кем бы мне тоже ему изменить.
— А Сереженька?
— За него я замуж собираюсь. И потом, у нас с ним все чисто платонически. Даже не целовались ни разу по-настоящему. Правда-правда. Он рыцарь, Вадьке мешать не хочет. А я его берегу на потом, как срок наступит, когда нельзя уже будет откладывать. — Катя вздохнула.
На этом их разговор прервался — Иру вызвали к зампрокурора.
Через две минуты она вышла.
— Все. Мучения кончились.
Они поехали к Кате. Ужинали, болтали, танцевали. Без кавалеров это было восхитительно! Можно было даже рискнуть канканом, но на это безумство их все-таки не хватило.
В десять Ира начала собираться домой.
— Оставайся ночевать, куда в такую позднотень! — пыталась уговорить ее Катя.
— Ты что! — Ира испуганно замахала руками. — А если он позвонит, а меня дома не окажется, знаешь, что будет! Он такой импульсивный. Лучше не дразнить гусей.
Катя проводила подругу до троллейбуса и вернулась домой. Она долго плескалась в ванне, вылив туда половину бутылки пены «Сирень», затем завернулась в махровый халат, выпила на ночь яблочного сока и легла в постель.
Ее разбудил звонок в дверь. Она включила лампу. Электронный будильник показывал половину второго ночи. Господи, да что же это такое? Она с опаской заглянула в глазок. Потом помедлила и открыла дверь. На пороге стоял Кравченко с букетом белых роз в сверкающем полиэтилене. Они молча смотрели друг на друга. Кате было холодно в одной ночнушке — из двери дуло. Кравченко медленно протянул руку ладонью вверх. Она не шелохнулась.
— Восьмое марта уже наступило, — молвил он. Рука его зависла в воздухе.
— Через порог нельзя, — сказала Катя тихо. Он вздохнул с каким-то странным облегчением, шагнул к ней, с грохотом захлопнул за собой дверь. От него снова пахло дымом, бензином и кожей. Букет белых роз упал на ковер. Следом упали тапочки Кати и свитер Кравченко.
* * *
8 Марта они отмечали втроем в кабаке «Млеты», что на Каланчевке. Его хозяин, толстый Вано, держал свое маленькое заведение в образцовом порядке. Туда приходили только «друзья Вано». Там не было ни пиджаков от Версаче, ни галстуков «в собаках», ни бритых затылков. «Друзья Вано» в основном принадлежали к одной весьма серьезной конторе и не любили чужих и случайных.
У Вано играл маленький грузинский оркестр и была исключительно грузинская кухня. Мещерский и Кравченко заказали «Хванчкару», и все трое отдали ей должное так, что возвращаться домой пришлось в пешем строю. Заботливый Вано отобрал у Кравченко ключи от машины.
— Завтра отдам, бэспутный, — прогудел он. — Дэвушку бэрегите.
Катя послала ему воздушный поцелуй.
Глава 16
УБИЕННЫЕ МЛАДЕНЦЫ И ОТЕЧЕСКИЕ ГРОБЫ
К Могиканину договорились ехать после обеда. С утра у Кати, едва не опоздавшей на работу после праздничных приключений, нашлось срочное дело.
— Детоубийцу поймали в Сергиевске, — сообщил ей Горелов. — Звони Дроздовой скорее.
— Убийца — подросток? — удивилась Катя. — Почему им ППН занимается?
— Нет, не подросток. Но они там много чего знают и про мамашу, и про всю эту семейку, — пояснил Горелов.
Катя позвонила Вере Петровне Дроздовой — начальнику отдела по предупреждению преступности несовершеннолетних в Сергиевске.
— Сегодня в главк поедет Лена Суровцева. Она как раз этим делом занималась, все тебе расскажет, — сообщила та.
Лена Суровцева, капитан милиции и старший инспектор, была кругленькой ясноглазой блондинкой. В Сергиевске работала она десять лет, знала много чего интересного, и при случае из одних только ее рассказов можно было составить увлекательнейший сборник.
— Ну, Кать, давно у меня такого дела не было, — прямо с порога заявила Суровцева. — Ну, тварь, ну, тварь! Ей и казни-то, по здравом размышлении, нет. Пиши про нее все. С полной фамилией, с полным именем — пусть все знают, что это за тварь такая на белом свете существует. А началось все...
* * *
Катя достала блокнот и заскрипела пером. "...Во двор дома 23 по улице Липовой въехал мусоровоз. Водитель подогнал машину к контейнерам. «Ишь, сколько набили за праздник! И коробки тебе, и банки, и бутылки. А говорят, что плохо живут!» Он закурил сигарету, вылез из кабины посмотреть, как посноровистей подцепить бак автоматической «хваталкой».
Возле контейнеров громоздилась гора отбросов. «Ну, не мне ж этот хлам убирать, это пусть дворник озаботится!» Из-за мусорной кучи донеслось злобное рычание. Водитель вытянул шею, стараясь получше разглядеть, что там происходит. У полиэтиленового мешка грызлись три тощие облезлые дворняги. Четвертая, крупная, лохматая, с остервенением терзала полиэтилен. «Что там еще такое?» — подумал водитель. Отогнал собак палкой, наклонился над пакетом и..."
— Когда мы приехали на эту помойку, водитель сидел в кабине мусоровоза и плакал, всхлипывал, сморкался, — рассказывала Лена. — А в разорванном пакете лежало тельце годовалого ребенка. Полусъеденное собаками. Я как увидела его рыжую головку, меня как ударило. Знала я семейку одну, где рыжие рождались. Мамаша была там огненно-морковного цвета.
Решили к ней наведаться. Жила эта гражданка Телефонникова Серафима в соседнем доме, в квартире, больше похожей на свиной хлев. Года полтора назад троих ее детей забрали в детский дом, а ее прав лишили материнских. Ну, она тогда из Сергиевска сразу куда-то сгинула. Говорила, что к сожителю подалась — он на «химии» срок отбывал. Ну, я и подумала; а что, если она вернулась? Не ее ли это ребенок?
Приходим, стучим. Открывает нам какая-то пьяная татуированная рожа. Проходим в комнату — там прямо сцена из «Эмманюэль», только в алкашном варианте: бабы, мужики, все друг на друге вповалку. Разыскали в этом содоме нашу Серафиму. Она — в чем мать родила, пьяная, потом несет, как от козы. С ней тут же истерика началась. А следователь ее в оборот — все, мол, знаем, тело найдено, дружки твои тебя уже сдали. Она повыла-повыла, а потом: «Нежданный он был! Гулливый! Мне его кормить нечем. Орал круглые сутки. Надоел!» Это про ребенка-то! Убила она его вот как: налила воды в ванну и бросила туда. Стояла и смотрела, как тонул. Как захлебнулся, завернула в пакет и вынесла на улицу на мусорную кучу.
Катя застыла над блокнотом.
— Мальчик был, да? — наконец спросила она.
— Мальчик. Волосенки рыжие, как пух. Катя отвернулась к окну.
— Я вот только что не понимаю, — говорила Лена. Глаза ее сверкали. — Ну, дадут ей пятнадцать лет. Ну, будет она сидеть все эти годы. Но где гарантия, что она опять там с кем-нибудь не переспит и снова не родит ребенка? Опять родит на муки. Неужели с такими нельзя что-то делать, а? Приговаривали бы их, что ли, к стерилизации — хирург бы чего-нибудь поколдовал, и все. Над тремя детьми она измывалась, четвертого убила — и все говорят, казнить нельзя, она женщина, мать. Да какая, к черту, женщина?! Она тварь последняя. И если эту тварь раздавить закон запрещает, то надо хотя бы спасти ее потомство — и рожденное, и еще не рожденное. Лишить ее способности иметь детей — вот в этом и будет выражаться высший гуманизм! Ты, Кать, напиши так, ты умеешь верно подать мысль. Напиши про это.
— Я напишу. Лен. Обязательно.
Суровцева уехала, а Катя до самого обеда набрасывала статью. Ее душил гнев, и это было очень заметно по тексту. Обычно она избегала эмоций, но здесь... «Стерилизация — действительно то, что нужно. Лена сто раз права. Сто раз».
* * *
— Катенька, ты чего такая? — спросил Мещерский, подъехавший к трем к зданию главка. — Что-то случилось?
Катя вкратце рассказала.
Воспитанный Мещерский не назвал детоубийцу плохим словом, только спросил:
