планами властей по послевоенной перестройке Москвы.
Организации, на которые было возложено строительство небоскребов в столице, приступали к работе с волнением и замешательством. Что знали они, изнуренные войной управляющие промышленной экономикой советского государства, о строительстве небоскребов на стальных каркасах? Через неделю после выхода постановления Георгий Попов, первый секретарь Московского городского совета, решил выяснить это[412]. В надежде с самого начала согласовать все вопросы, связанные с проектом небоскребов, Попов провел 20 января 1947 года заседание, куда были приглашены представители всех ведомств, имевших отношение к затевавшемуся строительству.
Заседание у Георгия Попова
Первое заседание, посвященное небоскребам, началось со спора между Илларионом Гоциридзе, заместителем министра путей сообщения, и Поповым. В постановлении от 13 января говорилось, что Министерство путей сообщения возглавит строительство 16-этажного жилого дома у Красных Ворот – на участке, которым распоряжалось (фактически владело) само это министерство. Гоциридзе выступил с просьбой построить этот небоскреб в каком-нибудь другом месте. Он стал объяснять Попову, что Министерство путей сообщения уже решило построить на этом участке у Красных Ворот новое административное здание для самого себя, да и в любом случае из-за рыхлого грунта и уже существующей под землей станции метро это место совсем не подходит для строительства такого высокого и тяжелого здания.
Гоциридзе был вправе выступать с подобными экспертными оценками. Инженер по образованию, он занимался в 1930-е годы строительством московского метро, в том числе станции «Красные Ворота». И тем не менее Попов велел Гоциридзе сесть и не мешать заседанию[413]. Получен приказ – и на этом заседании предстоит не вносить изменения в постановление, которое уже одобрено и подписано, а выработать общие принципы строительства московских небоскребов. После утомительного спора с Гоциридзе Попов раздраженно заметил: «Это свидетельствует о том, какая любовь у Министерства путей сообщения к жилстроительству. Построить административный корпус они не против, а построить жилой дом они против»[414]. Попов, которому явно не давал покоя жилищный вопрос, еще вернется в этой проблеме чуть позже, но пока он предоставил слово Василию Бойцову, заместителю министра авиационной промышленности.
В отличие от своего коллеги из Министерства путей сообщения, Бойцов высказался коротко и по существу: в строительном отделе его министерства уже ознакомились с постановлением, но они все еще ищут архитектора, и – нет, руководство еще не побывало на месте будущей стройки на площади Восстания, где ведомству поручено возвести 16-этажное здание. Попов пожурил Бойцова: «Нужно, чтобы на площадке побывали сами товарищи из Министерства. Я уверен, что через месяц товарищ Сталин потребует отчет, так что нужно Вам самим там побывать»[415].
Попов был важным начальником: он занимал сразу две руководящие должности – в Моссовете и в Московском горкоме партии. Попов, родившийся в 1906 году в семье бухгалтеров, был человеком вспыльчивым и честолюбивым. В партию он вступил в двадцатилетнем возрасте, занимался комсомольской работой, выучился на авиаинженера и быстро продвигался по партийной карьерной лестнице в Москве[416]. Сталин увидел в Попове «дельного человека» и в 1941 году лично выдвинул его кандидатуру в Центральный комитет[417]. В декабре 1944 года Попов был назначен председателем исполнительного комитета Московского городского совета депутатов трудящихся. А в мае 1945-го, в возрасте 38 лет, стал одновременно и первым секретарем московской партийной организации. Занимая две эти должности, Попов являлся, по сути, мэром Москвы.
Однако эти полномочия еще не наделяли Попова такой властью, чтобы навязывать свою волю могущественным союзным министерствам, находившимся в столице. На том заседании, которое Попов созвал в январе 1947 года, он занял оборону и демонстрировал собравшимся собственную важность, постоянно подчеркивая свою близость к особе Сталина. То и дело ссылаясь на мысли и планы вождя, Попов подкреплял собственные доводы и заодно разъяснял участникам заседания, какой монументальный замысел стоит за постановлением Совмина о многоэтажных зданиях. По словам Попова, идея строительства небоскребов в Москве принадлежала самому Сталину. Он твердил: «Ведь товарищ Сталин что сказал. Он говорит – ездят у нас в Америку, а потом приезжают и ахают – ах какие огромные дома! Пускай ездят в Москву, также видят, какие у нас дома, пусть ахают»[418]. Забегая вперед, Попов призывал присутствующих представить себе такую картину будущего: «Вот приезжает в Москву человек с вокзала. Он будет видеть большое здание, поднимется к Красным Воротам – он будет иметь прекрасный большой жилой дом… Все участки выбраны такие, которые придадут городу силуэт, и будет подчеркнутая архитектура»[419].
В расшифровке стенограммы того заседания у Попова в январе 1947 года можно найти сочные фразы с яркими лирическими подробностями, которыми он описывал будущие впечатления людей от небоскребов. Это доказывает, что партийному руководителю приходилось всеми силами убеждать недоверчивых функционеров в важности поставленной перед ними задачи. Попов отвечал за жизнь большого, сложно устроенного города, в котором не было единого сильного планировочного ведомства, а потому царила вечная неразбериха из-за множества разных учреждений, занимавшихся градостроительными проектами и зачастую мешавших друг другу. Как прекрасно знал Попов, градостроительство в Москве никогда не шло простыми и прямыми путями. На том первом заседании, посвященном небоскребам, Попов подчеркивал, что важно учитывать нужды города в целом, однако представители министерств смотрели на дело иначе. Министры и их заместители, на которых непонятно почему взвалили новые строительные проекты, не имевшие почти (или вовсе) никакого отношения к их прямым ведомственным обязанностям, упирались как могли и искали способы примирить свои текущие задачи с внезапно поступившим приказом заняться монументальным строительством. Чтобы высотки могли воплотиться в жизнь, нужно было преодолеть мощный ведомственный эгоизм и побороть соперничество между интересами многочисленных московских организаций.
Прочитав собравшимся товарищам целую лекцию об эстетических и идеологических задачах, которые призваны выполнять сталинские небоскребы, Попов вскоре вернулся к практическим вопросам. На том первом заседании состоялось продолжительное обсуждение технических проблем, которые, как предвидели участники заседания, возникнут, например, при закладке фундаментов. Тревожил их и возникший в послевоенные годы дефицит стали, непромышленных подъемников, стройматериалов и необходимого оборудования. Образ идеального города, просматривавшийся за всем этим проектом, был, конечно, привлекательным, но в реальной жизни он сулил колоссальные трудности – не в последнюю очередь из-за недостатка слаженности, профессиональных знаний и конкретного опыта.
Многие из участников того заседания, созванного Поповым в январе 1947 года, впервые столкнулись с задачей столь масштабного высотного строительства. Были, конечно, и исключения: прежде всего в лице Бориса Иофана и Андрея Прокофьева – главного архитектора и начальника УСДС соответственно (оба они тоже присутствовали на заседании). УСДС получило задание построить 32-этажный
