Это был поэтический эвфемизм для незарегистрированных проституток, обслуживавших посетителей, которые не могли позволить себе дорогих, легальных проституток из Ёсивары. Неудивительно, что Харумэ чувствовала себя белой вороной среди высокородных женщин из Больших Внутренних Покоев. Конфиденциальная она или нет, но информация всегда распространялась. Достаточно ли сильно возмущало госпожу Ишитэру присутствие Харумэ, чтобы она могла ее убить? Есть надежда, что сегодня Хирата это выяснит.
— Каким образом Харумэ отобрали на роль наложницы? — спросил Сано.
— Бакуфу решило, что разнообразие пойдет на пользу наследственности Токугавы, — пояснила Шизуру.
Если дамы самурайских или благородных кровей не могут произвести на свет наследника, вполне можно попробовать крестьянскую девушку, перевел для себя Сано. И Харумэ удалось забеременеть, хотя отцовство не было установлено.
— А кто отец Харумэ? — спросил Сано.
— Дзимба из Бакуротё. Вы, может быть, знаете его.
— Да, знаю. — Этот человек был зажиточным продавцом лошадей, снабжающим конюшни Токугавы и многих могущественных кланов даймё, Сано тоже покупал у него лошадей.
— Когда посланцы сёгуна искали новых наложниц, они наткнулись на Харумэ, — продолжала госпожа Шизуру. — Она была симпатична, немного образованна и вполне умела себя вести. Она показалась многообещающей, и ее привезли в замок Эдо. Вот и все, что официально есть по Харумэ.
Позднее Сано съездит к родителям погибшей наложницы и узнает о ней больше. А сейчас, возможно, место преступления откроет какие-нибудь упущенные тайны.
— Я хочу еще раз осмотреть комнату госпожи Харумэ. Ее вещи еще там?
Госпожа Шизуру кивнула:
— Да. Пол вымыли, все остальное не тронуто — у меня пока не было времени отправить семье ее вещи. Кроме того, ее бывших соседок перевели в другие места. Комната свободна. Идемте.
Поднявшись, она повела Сано через Большие Внутренние Покои, которые постепенно просыпались. Дворцовые чиновники и стражники совершали утренние обходы. Служанки сновали по коридорам с чайными подносами и тазами с водой. За бумажными стенками шелестело постельное белье, слышались сонные голоса женщин. В воздухе висел кислый запах не проветренного после ночи помещения. Коридор перед комнатой госпожи Харумэ был безлюден. Сано поблагодарил госпожу Шизуру, открыл дверь и, войдя в крохотную каморку, закрыл ее за собой. Минуту он стоял, осматриваясь.
Сквозь ставни из реек пробивался дневной свет. Пол покрывали новые татами. Мебель стояла на месте, однако даже мыло не смогло заглушить застоявшийся запах крови и рвотных масс. Он представил лежащую на полу Харумэ, страшную в своей неестественной смерти. Ее дух, казалось, загрязнял воздух. Хоть Сано и не знал ее, ему виделась живая девушка, из небытия донесся ее веселый смех. По телу побежали мурашки, словно он увидел призрака.
Стряхнув наваждение, Сано принялся систематически обыскивать сундуки и шкафы. Во время прошлого визита он искал яд. Теперь же, осматривая вещи госпожи Харумэ, он задавался вопросами: какой она была, с кем дружила, чем дорожила и что сделала такого, чтобы ее убили?
Сано более внимательно осмотрел кимоно, по которым прежде лишь скользнул взглядом. Два из них были хлопчатобумажными, сильно помятыми, видимо, давно не ношенными — вероятно, она привезла их в замок с собой, сменив на шесть дорогих шелковых кимоно, которые, должно быть, получила по должности. Одежда отличалась экстравагантностью по цвету и покрою и отсутствием модной элегантности. Сано принялся разглядывать наиболее поразительный образчик вкуса Харумэ: летний халат, желтые лилии и зеленый плющ которого казались живыми на ярко-оранжевом фоне.
В железном сундуке лежала пачка бумаг, перевязанная потертой ленточкой. Сано перелистал их в надежде найти личные письма, но там были лишь программки из театра кабуки и иллюстрированные листки, которые разносят газетчики из Эдо. Была еще магическая формула счастья из храма Хакка в Асакусе — молитва, отпечатанная на дешевой бумаге. Должно быть, Харумэ хранила все это как память о праздничных выездах из замка Эдо. В выдвижных ящиках Сано нашел сосуды с пудрой, румянами, косметическими средствами, аляповатые пояса, украшения для волос в виде цветов, игральные карты, дешевые безделушки, старую деревянную куклу с волосами из веревки — вероятно, еще детскую игрушку. Сано разочарованно вздохнул. Все здесь говорило о том, что Харумэ была простой молодой женщиной без особых интеллектуальных запросов и связей. Для чего же кому-то потребовалось уничтожить это «пустое место»?
Возможно, верна версия судьи Уэды и истинной целью убийцы был нерожденный ребенок — наследник Токугавы. Если родители Харумэ не дадут каких-то новых нитей, следствие по ее делу окажется в тупике.
Укладывая вещи обратно в шкаф, Сано поднял синюю шелковую сумочку с вышитыми белыми пионами и красными шнурами. В ней что-то лежало. Открыв сумочку, Сано достал оттуда сложенный кусок небеленого муслина. Развернув материю, он обнаружил пучок черных волос и три ногтя с омертвевшей кожей по краям, явно вырванные из пальцев. Сано скривился от отвращения. Он не помнил, чтобы у трупа Харумэ отсутствовал хотя бы один ноготь, да и доктор Ито наверняка не упустил бы это при осмотре. Где Харумэ взяла эти жуткие вещи, и для чего они ей понадобились?
В голову пришел возможный ответ, но Сано отверг его как неприличный, и вопрос, какое отношение к убийству имеет его находка, так и остался открытым. Снова завернув ногти и волосы в муслин, он вернул сверток в сумочку, которую засунул в свой кошель на поясе, чтобы потом хорошенько над этим подумать. Затем приступил к тщательному повторному осмотру вещей госпожи Харумэ. Что еще он мог пропустить?
Когда он складывал оранжевое кимоно с лилиями и плющом, в правом рукаве что-то хрустнуло. Отвернув обшлаг, Сано заметил подпоротый шов. Его охватило волнение. Он сунул палец за материю и достал листок тонкой бумаги. Крошечные розовые лепестки, вложенные внутрь, легкий аромат духов и паучки иероглифов, которыми была покрыта одна сторона листка, безошибочно выдавали его принадлежность женщине. Сано поднес бумагу к окну и прочел:
«Ты не любишь меня. Как бы мне ни хотелось в это верить, я не могу больше отрицать очевидное. Ты улыбаешься и говоришь правильные вещи, потому что я требую послушания. Но когда я прикасаюсь к тебе, твое тело напрягается от отвращения. Когда мы вместе, твой взгляд отрешен, словно мыслями ты далеко от меня. Когда я говорю, ты не слушаешь.
Есть кто-то другой, кто тебе милее? Увы! Моя душа болит от ревности. Но я должна знать: кто украл твою любовь?
Порой я готова броситься тебе в ноги и молить о любви. Иногда хочу ударить тебя за то, что ты отвергла страсть моей души. Горе мне! Если я совершу сеппуку, мне не придется больше страдать!
Но я не хочу умирать. Я хочу увидеть, что ты тоже страдаешь. Я могла бы ударить тебя ножом и смотреть, как по капле вытекает кровь. Могла бы отравить тебя и наблюдать за твоими муками. Когда ты будешь молить о пощаде, я лишь засмеюсь и скажу: „Вот каково это чувствовать!“
Если ты не будешь любить меня, я тебя убью!»
На письме не было ни даты, ни обращения, но подпись, казалось, выпрыгнула из текста и повисла прямо перед глазами Сано. Ужас тупой, холодной тяжестью лег на его плечи, подобно снегу, который выпал на Эдо несколько лет назад, ломая крыши и засыпая улицы. Автором письма была Кэйсо-ин.
Эта новая зацепка развернула дело об убийстве в другом, опасном направлении. Сано понял, как ошибался, представляя масштаб расследования. Значит, связь между Харумэ и матерью сёгуна выходила за рамки отношений между хозяйкой и сопровождающей дамой. Заверения Кэйсо-ин в материнской любви к Харумэ были чистой воды обманом. Сано полагал, что старуха глупа, а она обвела его вокруг пальца, скрыв свою ненависть к госпоже Харумэ. Теперь Кэйсо-ин в числе подозреваемых в деле об убийстве.
Письмо было написано ее рукой. Правительница Больших Внутренних Покоев имела доступ в комнаты всех женщин, а также шпионов, поставлявших ей информацию обо всех сторонах их жизни. Она могла увидеть тушечницу, когда ее доставили в замок Эдо, прочитать сопроводительное письмо и получить идеальную возможность для убийства, вина за которое падет на кого-то другого. У нее были слуги, чтобы найти редкий яд, и богатство, чтобы его купить. Теперь Сано имел достаточно оснований для серьезного расследования в отношении госпожи Кэйсо-ин — и мог предъявить ей обвинение в убийстве.
Сано видел дополнительную причину, по которой Кэйсо-ин могла желать смерти Харумэ, — еще более сильную, чем безответная любовь. Кэйсо-ин узнала о беременности Харумэ, которая имела для нее особое значение. Теперь дела лейтенанта Кусиды, супругов Мияги и госпожи Ишитэру отошли на второй план. Но улика, попавшая в руки Сано, обладает опасной мощью обоюдоострого клинка. Она открывает новое направление в расследовании, проливающее свет на убийство госпожи Харумэ и способное спасти Сано от смертного приговора за провал следствия. Но продвижение в этом направлении в любом случае может уничтожить его.
