Когда, после того как им двадцать раз бил их смертный час и они двадцать раз закрывали лицо руками, кудахча, точно перепуганные курицы, барышни де Жердьер ступили наконец наземь у перекрестка лесных дорог, где остановились автомобили, — они некоторое время пребывали в изумлении и не сразу могли прийти в себя. Берта де Вранкур и мадам Мирмо, уже прибывшие к месту сбора в сопровождении Андрэ де Клерси, поспешили им навстречу, поздравляя их с совершённым подвигом. Барышни де Жердьер удивлялись ему не меньше, чем дикости места. Они очень редко выходили из своего сада. Старые деревья, осенявшие этот лесной уголок, производили на них необычайное впечатление. Присутствие Андрэ и Пьера де Клерси успокаивало их только наполовину, и они не решались отойти от автомобилей. Но все-таки отважились углубиться по мшистой тропинке, которая вела к развалинам. Мадам де Вранкур, уже бывавшая в Ронвиле, знала эту тропинку и взялась быть проводником маленькому отряду.
Двигались гуськом, медленно, из-за старых ног барышень де Жердьер. Сзади шел один из шоферов, неся вместе с Андрэ и Пьером де Клерси корзины с провизией. Время от времени тетя Тина и тетя Нина взвизгивали. Так шли лесом около четверти часа. Вдруг деревья расступились; тропинка становилась шире и кончалась обширным открытым пространством.
В один голос тетя Тина и тетя Нина воскликнули:
— Тина, видишь лестницу?
— Ах, Нина, лестница!
От того места, где стояли путники, прямо перед ними расстилалась неровная, бугристая, широкая поляна, на которой в старину были расположены знаменитые Ронвильские сады. От этих садов не оставалось ничего, кроме пространства, которое они когда-то занимали. Оно тянулось в лесной глуши, поросшее дикими травами и кустарником, полное колючек и камней, под голубым летним небом. Но в самом конце почва резко возвышалась, переходя в длинную террасу, прочно построенную и частью еще окруженную полуразрушенными перилами. Наружная стена этой монументальной террасы, сложенная из огромных глыб червоточного камня, производила впечатление редкого величия и мощи. К краям террасы вели две широкие лестницы, поднимаясь мягкой дугой, красиво изогнутые и благородной архитектуры. Посередине стены витые колонны обрамляли портик, который вел в нечто вроде дикого грота, с фронтоном, украшенным маскаронами и сталактитами.
Тетя Тина и тетя Нина снова воскликнули в один голос:
— А грот!
Дребезжащие голоса старых дев одиноко прозвучали среди этой величавой тишины. Андрэ и Пьер, Берта и Ромэна молчали. Вид этого разрушения вызывал в них печальное чувство. Две лестницы, грот, терраса — вот все, что осталось от Ронвиля. От самого замка сохранилось только несколько кусков почерневших стен, горестно вздымавшихся на фоне мощной и живой зелени леса.
Они еще острее ощутили эту тоскливость, когда взошли по широким, поросшим травою ступеням лестницы и очутились на площадке. Шагая среди почернелых камней, тетя Тина и тетя Нина сокрушались. Вот во что обратился этот Ронвиль, о котором их старые мозги хранили такое волшебное воспоминание!
Где теперь просторные гостиные, многочисленные комнаты, и поместительные службы, и театральный зал, где они еще помнили расписные галереи и занавес с изображениями арлекинов и пастушков? Все это исчезло. Ах, недаром они так боялись огня, малейшего шума печей, малейшего потрескивания дров, и ламп, и спичек! Пожар, который вот так, до основания, уничтожил великолепный Ронвильский замок, мигом проглотил бы Ла-Фульри. И, волнуясь, нервничая, тараторя, они бродили меж трав и колючек, всплескивая руками в митенках и покачивая старыми головами в цветочных наколках.
Когда шофер явился сказать, что корзины с завтраком в гроте развязаны, пришлось кликать тетю Тину и тетю Нину, которые уже поссорились из-за ронвильских воспоминаний и попрекали друг друга плохой памятью. С барышнями де Жердьер, возбужденными движением и опьяневшими от воздуха, не было сладу. К счастью, от прогулки у них разыгрался аппетит и они были все-таки рады немного посидеть. В глубине грота как раз имелась грубая скамья, на которой они и расположились, в то время как Берта де Вранкур и Ромэна Мирмо размещали на стоявшем тут же большом каменном столе привезенные припасы.
Пока Андрэ де Клерси помогал мадам де Вранкур укладывать на тарелку сандвичи, Пьер смотрел на мадам Мирмо. Ромэна занялась фруктами. Медленно, серьезно, она посреди большого каменного стола сооружала из них пирамиду, искусно чередуя груши с персиками, виноград с винными ягодами. Следя за возрастанием пирамиды, тетя Тина и тетя Нина издавали восхищенные клики. Ромэна с важной уверенностью трудилась над своей хитрой задачей. Пьер де Клерси страстно следил за тем, как эти красивые руки в красивом порядке располагают красивые плоды. Наконец сооружение было как будто закончено. Оставалось только положить сверху тяжелую гроздь черного винограда. Держа гроздь в руке, мадам Мирмо колебалась. Наконец она решилась и осторожным и смелым жестом возложила на вершину возведенного ею здания вакхический венок.
Она отступила на шаг, чтобы оценить работу:
— А в самом деле, совсем не так плохо; это напоминает корзины с фруктами, которые можно видеть в итальянских садах и которые словно приготовлены нимфами[36] для трапезы Помоны[37]; но так как Помона давно уже не посещает римских садов, то их красивые плоды превратились в камень и мрамор, тогда как наши, по-видимому, превкусны.
С этими словами она из сочной пирамиды ловко вынула персик и, смеясь, вонзила в него зубы. Андрэ де Клерси подошел к столу.
— Действительно, ваша итальянская корзина заслуживает всяческих похвал, и разрешите мне вам сказать, что она должна доставлять большое удовольствие тени первого маркиза де Ронвиля, того, который выстроил замок. Вам, может быть, неизвестно, что этот Ронвиль был послом в Риме. Папа оказывал ему большое внимание и часто брал его с собой на прогулки по своим романским виноградникам и виллам. Ронвиль не раз упоминает в своих дипломатических депешах об этих папских прогулках и подававшемся на них угощении в виде фруктов и сластей. Он сообщает по этому поводу чрезвычайно любопытные подробности. Я как раз недавно просматривал эти старые бумаги в министерском архиве, но никак не предполагал тогда, что попаду в Ронвиль и буду завтракать в диком гроте, который строил маркизу, судя по архитектуре, какой-то итальянский зодчий.
Мадам Мирмо подняла глаза к своду, все еще украшенному остатками живописи и арабесками из раковин.
— В самом деле, этот грот совсем итальянский! Почти совершенно такой же имеется около Витербо, в садах моей подруги, княгини Альванци, только там он полон плещущих вод; мы же, к счастью, захватили шампанское. Месье де Клерси, передайте-ка мне, пожалуйста, эту бутылку.
