говорили об стихах его и просили что-нибудь прочесть в большом свете. У княгини Зинаиды Волконской бывали литературные собрания понедельные. На одном из них пристали к Пушкину с просьбою, чтобы прочесть. В досаде он прочел “Поэт и чернь” и, кончив, с сердцем сказал: “В другой раз не станут просить”».
Эти слова Шевырева даже дали повод ряду пушкинистов «скорректировать» утверждения о безусловно положительном отношении поэта к салону Волконской. В подтверждение предъявляется письмо Пушкина к Вяземскому около 25 января 1829 года, в котором он пишет о «проклятых обедах Зинаиды». О частых посещениях Пушкиным салона Волконской на Тверской писали многие, в том числе жандармский полковник Бибиков, доносивший об этом «по начальству» в начале ноября 1826 года, ну и конечно, Вяземский, Киреевский и другие.
А помимо Пушкина и перечисленных литераторов бывали здесь Чаадаев, Жуковский, Баратынский, Языков, Загоскин, Погодин. Гостей радовали своим пением не только сама княгиня, но и граф Миньято Риччи и его жена Екатерина Петровна, урожденная Лунина.
Это была колоритная пара. Екатерина Лунина (1787-1886), единственная наследница богатого состояния, еще в детстве обнаружила хорошие вокальные данные. А в 1809 году после окончания Филармонической академии в Болонье она удостоилась звания первоклассной певицы и золотого лаврового венка - редкой награды для вокалистки русского происхождения. С успехом выступала в европейских столицах, пела перед королями и императорами, заслужив, в частности, похвалу Наполеона. Кроме того, она была еще и композитором, играла на арфе и клавесине. А вот красоты Бог ей не дал, наделив Лунину довольно заурядной внешностью. Граф Федор Головкин даже писал о ее «безобразии», способном «обратить в бегство кого угодно». И в то же время это был один из лучших голосов Европы, а его обладательница имела стотысячный годовой доход в приданое. К ней много раз сватались (чуть ли не двадцать три раза), но она всем отказывала, даже испанскому гранду, пока, наконец, сердце Луниной не поразил красивый итальянец граф Миньято Риччи (1792-1877). Он был на пять лет ее моложе - но чего не сделаешь ради денег! Любви все возрасты покорны. Венчались они в 1817 году в Риме, а в Москве супруги жили в усадьбе Луниных на Никитском бульваре.
У Волконской супруги пели нередко дуэтом. «Чудесно поет этот Риччи... Любо слушать мужа с женой. Когда она была брюхата в первый раз, Миттерних сказал ей: “Дети кричат, рождаясь в свет; но я уверен, сударыня, что ваше дитя будет петь!”», - вспоминал Александр Булгаков. А Михаил Бутурлин припоминал, что «графиня Риччи славилась когда-то певицей из аматерок первого разряда, но в мое время она была далеко не молода и артистическая звезда ее померкла. Голос, хотя еще обширный, высказывался визгливостью и был не всегда верной интонации. Граф Риччи, десятью, если не более, годами моложе своей жены, был флорентиец без всякого состояния. Певал он с большим вкусом и методом, но басовый голос его был не силен, отчего нельзя ему было пускаться на сцену. Был он превосходный комнатный певец и особенно хорошо певал французские своего сочинения романсы».
Но оказалось, что спелись они не навсегда. Граф Риччи очень хотел вступить в русское подданство, дабы иметь право владеть имениями своей супруги в России. Не сложилось. Осенью 1828 года последовал развод, граф покидает Россию и едет на родину. Вскоре вслед за ним уезжает и Волконская, что сразу сделало ее в глазах света главной причиной развода Луниной и Риччи. Брошенная супругом княгиня осталась в Москве. Жила она уже неподалеку - в Козицком переулке (№ 5), вместе со своей матерью, устроив у себя салон. Баснословные капиталы ее таяли, превращаясь в дымку воспоминаний, что вынудило ее переехать из Москвы в имение своих родственников Прозоровских-Голицыных близ Раменского. Прожила она почти век, но уже в 1845 году жила в крайней бедности. «Она слишком любила пение; эта страсть и была причиной ее разорения», - отмечал современник.
Риччи же продолжал радовать пением Волконскую в Италии. Пробовал он себя и в переводе. Он перевел на итальянский язык стихотворения Пушкина «Демон» и «Пророк». Автору он писал в 1828 году: «Вы. оказываете честь своей дружбой Вашему переводчику и, прежде всего, истинному почитателю Вашего великого гения».
Был у Волконской еще один страстный поклонник - молодой и пылкий Дмитрий Веневитинов, архивный юноша из Кривоколенного переулка. Он посвятил голубоглазой княгине «Элегию»:
Волшебница! Как сладко пела ты Про дивную страну очарованья, Про жаркую отчизну красоты! Как я любил твои воспоминанья, Как жадно я внимал словам твоим И как мечтал о крае неизвестном'. Ты упилась сим воздухом чудесным, И речь твоя так страстно дышит им! На цвет небес ты долго нагляделась И цвет небес в очах нам принесла. Душа твоя так ясно разгорелась И новый огнь в груди моей зажгла. Но этот огнь томительный, мятежный, Он не горит любовью тихой, нежной, — Нет! он и жжёт, и мучит, и мертвит, Волнуется изменчивым желаньем, То стихнет вдруг, то бурно закипит, И сердце вновь пробудится страданьем. Зачем, зачем так сладко пела ты? Зачем и я внимал тебе так жадно И сует твоих, певица красоты, Пил яд мечты и страсти безотрадной?
Волконская замолвила словечко за Веневитинова - для него нашлось тепленькое местечко в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел. Но вот несчастная судьба: останься он в Москве - прожил бы дольше. В ноябре 1826 года при въезде в Петербург Веневитинов был арестован по подозрению в причастности к заговору декабристов. Проведя три дня под арестом, он заболел. После этого в марте, возвращаясь легко одетым с бала, Веневитинов сильно простудился и вскоре умер. «Как вы допустили его умереть?» - передавали современники
