— Милый ты мой, до чего же я рад!
— Но-но! Не так сильно. У меня тут дырка.
— Неужто подранили? Извини. — Поль разжал объятия, потянул приятеля за стол. — Хочешь, доктора своего кликну? Есть тут у нас асс. Не хуже вашего Бори. Хоть аппендицит, хоть что другое вырежет…
— Нет, Поль. У меня к тебе разговор. Буквально минут на пять.
— Господи, Вадик! Ну какие могут быть разговоры? В кои веки-то свидились! Ты посмотри, какие вокруг яства.
— Уверен, все добыто честным и непосильным трудом?
— Ясен пень! А ты сомневаешься? Раздраконили один складик бульдожий. Ты же знаешь, как они жируют. Мы бормоту гоним, а они до сих пор вина марочные трескают! Надо было тебе Егоршу с собой прихватить. Он хоть и чумазый, а винцо хорошее, я знаю, ценит.
— У Егорши зубы болят.
— Так это ж от зубов и от всего на свете! Лучше любого полоскания! Ты погоди… Я тебе сейчас такого налью — обалдеешь! Вон того с вишенкой. И девочку в момент организуем. Не обдергайку какую-нибудь, — ясен пень, королеву! Если хочешь, конечно.
— Не надо, — Вадим поморщился. — Давай начнем с разговора. А там поглядим. Может, и до вина дело дойдет.
— Какой приятный мальчик! Прям обожаю!..
К Вадиму сунулась дамочка в трусиках и бюстгальтере. Пьяное раскрасневшееся личико, оплывшее тело, грязноватые подтеки ресничной туши. Чуть пониже левого угла губ красовался фрагмент какого-то салатного угощения, но сама девочка собственной непривлекательности явно не ощущала — атаковала фронтально и напролом. Шагнув к гостю, попыталась обнять, но Вадим перехватил ее за потный стан, с силой усадил на чужие колени.
— Остынь, маркиза. Не до тебя.
— Медведь! Если этот фраерок…
— Не тявкай! — оборвал заступника Поль. Взмахом отмахнувшись от горланящей оравы, ткнулся разгоряченным лбом в лоб однокашника. — Ладно, Вадя. Хочешь говорить, — пошли. Пусть пока побузят без нас.
Они выбрались в коридор, касаясь стен, двинулись вперед. Шагать было непросто. Приходилось внимательно глядеть под ноги, стараясь не наступить на лежащих. И все же временами спотыкались и наступали — на чьи-то ноги, может быть, даже головы. В одном из попутных кабинетов тоже гуляли. Чей-то хриплый голос тщетно пытался запеть:
— Как-то раз прищурил глаз
И увидел нос свой,
Весь покрытый оспой.
А прищурился сильнее
Разглядел и шею,
Ох, какая шея, братцы, у меня!..
Поль захлопнул дверь, разом оборвав пьяную разноголосицу, кивком указал на диван.
— Мой кабинет, Вадя. Здесь тихо, так что присаживайся.
Прежде чем сесть, Вадим приблизился к огромному трюмо и вновь промокнул платком странные царапины. Подобная процедура начинала его утомлять. А хуже всего было то, что лицо, по всей видимости, стало чуточку опухать. Не занес ли он часом какой инфекции?… Отвернувшись от зеркала, Вадим окинул скептическим взором пыльную, заставленную фасонистой мебелью комнатку, не без яда в голосе произнес:
— Стало быть, теперь это уже клуб воинствующих поэтов?
Поль устало мотнул космами, почему-то уселся прямо на пол. Ноги сложил по-казахски.
— Брось, Вадик, надоело! Наперед знаю все, что скажешь. Поэты, чокнутые и так далее… Не надо!.. Нормальные парни, нормальные девочки. Хочется жить — вот и живем. Не так уж долго и осталось. Ну, тряхнули немножко блатарей, что в том плохого? Что делать, если душа просит!
— Ага, вроде хлыстов, значит. Предаюсь томящего мя ради духовного очищения.
— Пошел ты!..
— Пойду, когда закончим разговор, — Вадим вздохнул. — Не то время, Поль. С «бульдогами» надо бы повременить, понимаешь? Дело в том, что мы пытаемся устроить переговоры с Китом.
— Переговоры? С Китом?
— Вот именно. И потому не следует давать ему лишних козырей.
— Это каких еще козырей?
— А таких… Ты не маленький — сам все прекрасно понимаешь. «Бульдоги» — его главная опора. Это он ведь их подпаивает и подкармливает, опять же марихуаной снабжает. А они ему рыжье гонят, девочек. Кто-то на днях к Ганисяну наведался. Картины взяли, побрякушки. Думаю, тоже их работа.
— Тогда чего ты мне лапшу на уши вешаешь? — Поль вскинул голову. — Что-то я, Вадя, недопонимаю. Они же главные мародеры в городе! Да их же за это вот так надо! — он стиснул кулак. — Чего тут коллизии разводить? Хочешь, начнем вместе! Обещаю, уже через неделю в Воскресенске не останется ни одной патлатой морды!
— Не хочу.
— Почему?!
— Да потому, Поль. Все это пьяная болтовня и не более того. Начнем по-серьезному воевать, — океан крови прольем. И как всегда больше достанется гражданским. А тот же Кит, не сомневайся, «бульдогов» обязательно поддержит. Вот и выльется твоя неделька в год, а то и поболе.
— Эх, моя бы воля, да дотянись я до Кита!..
— В том-то и загвоздка, что не твоя воля, и руки у нас коротки. Одно дело — патрули по улицам гонять, совсем другое — воевать в открытую. Ты сам знаешь, что это уже не гоп-компания. У «бульдогов» и оружие, и склады, и даже свои идеологи.
— Тогда к чему ты призываешь? — глаза Поля несогласно потемнели. — К бездействию?
— Нет, Поль. Я взываю к твоей интуиции. А это так — информация к размышлению, — Вадим призадумался, глядя на лоснящееся лицо однокашника. Увы, кажется беседа оказалась не слишком плодотворной. Он это чувствовал. С Полем следовало работать тоньше, деликатнее.
— Ну?
— Что, ну?
— Ты вроде насчет вина хвалился? С вишенкой. Не передумал еще угощать?
* * *
Вадим дал добро, и великое свершилось. Поманив притихшего и ставшего удивительно покладистым подростка в главный и единственный кабинет башни, Панча не без некоторой торжественности выбрал из груды оружия револьвер поменьше, хмурясь и шепча губами, прочитал на его стволе марку и название.
— Вот, Шуркаган, первое твое боевое оружие!
Скакнув от порога, Санька робко и все еще не веря в привалившее счастье, протянул руку. Чуть поколебавшись, Панча отдал ему револьвер. С Вадимом они говорили недолго, но оба пришли к единому мнению: малый калибр, револьвер-самовзвод, лучше импортный и полегче. Одно дело — пулять из Кольта или Макарова, усилие при спуске у которых достигает нескольких граммов, и совсем другое — добротный револьвер. С этой игрушкой особенно не набалуешься, и самопроизвольные выстрелы напрочь исключены. Всякий раз, чтобы выстрелить, Саньке придется чуточку поднатужиться. Может, для прицельного боя это не столь уж хорошо, но для личной безопасности десятилетнего пацана вполне подходяще.
— А патроны? — Санька успел уже выщелкнуть барабан и теперь жадно заглядывал в ствол. — Без патронов-то как?
— Заряжай, — Егор со вздохом выложил на стол коробочку с блесткими патронами.
— Такие маленькие? — в голосе Саньки проскользнуло разочарование, но он тут же забыл обо всем, с увлечением взявшись снаряжать револьвер.
— Первое, — голосом самозванного учителя начал лекцию Панча. — Никогда не наводи оружие на людей.
— На людей? — Санька удивился. — А как же тогда в них стрелять? В людей?
Вопрос был сугубо практического толка, и Панча озадаченно потер переносицу.
— Люди людям — рознь, — рассудительно произнес он, поставив ударение в слове «людям» на последнем слоге. — Я говорю, в смысле — не играйся без причины. Будет, стало быть, ситуация щекотливая, — наводи, а нет, зря не балуйся.
— Это понятно… — Санька щелчком поставил барабан на место и тут же навел револьвер на Егора. — А ну-ка, ручонки вверх, чумазоид!..
Егор тотчас отобрал у него оружие. Рассердился он не на шутку.
— Все… Урок отменяется!..
— Ну, Егор! Ну, миленький! Я же пошутил. Чес-слово, больше не буду!..
А через несколько минут они уже тренировались в нижней части башни, и, расставив ноги, мучительно щурясь, Санька целил из револьвера в прибитую к стене коробку из-под сигарет.
— Ох, тяжелый! Прямо плечо ноет…
— А ты как думал, постреленок! — сложив руки за спиной, Панча начальственно прохаживался возле двери. — Слушай пока и запоминай. Это штука — американского производства, модель «Патфиндер», калибр двадцать два. Всего-навсего. Тридцать восьмой или сорок пятый тебе в момент выстрела будет и не удержать. Мал еще.
— Ну да?
— Вот тебе и ну да… Стреляй, чего тянешь?
— Я сначала отдохну, — Санька со смущенной улыбкой опустил руку. Скрипнули ступени, сверху спускался больной и изможденный Лебедь. Увидев у парнишки оружие, вздрогнул.
— Видал? — Санька хвастливо продемонстрировал ему револьвер. — Вадим разрешил. Самый настоящий! Калибр двадцать два, модель — «Патфигнер»!.. Кстати, Егор, а как это — двадцать два? В смысле чего двадцать два, патронов-то всего шесть!
— Это, как бы тебе сказать, — Панча наморщил лоб, но на помощь ему неожиданно пришел Лебедь.
