— …А какой гармаш нам попался тогда! Голодный, прямо жуть! Нипочем не хотел отставать. Были бы на лошадях, может, и сумели бы оторваться, а так влипли. Мы мечемся, и он с нами. Только скоростенки-то разные! Вожачок наш к востоку, стало быть, поворачивает, а паук уже там — и сеть готовая под ногами, мы назад, а паучище и тут успевает.
— Как же он так бегает?
— Так вот и бегает. Лап-то у него, считай, раз в пять поболе нашего. Высмотрит сверху, куда движимся, обгонит — и давай на пути ловушку выплетать. Он на эти пакости большой мастер. И ведь в минуту может такой невод раскинуть, что диву даешься. Шмыга тогда вляпался с перепугу. Недоглядел и ногой запутался. А паутина, пока свежая, она ж липучая, зараза. Все равно как к смоле пристаешь. Мы его тянуть начали, а гармаш по ветками, по веткам — да и на головы нам — раз!..
— Прямо на головы?
— Ну, мы-то успели отскочить. Родя — тот из автомата полоснул вовремя. Считай, тем и спас братву. Только Шмыгу этот стервец успел все же укусить. Сначала аркан на шее стянул, а потом клацнул челюстью — и хана!
— А вы что? Так и глядели?
— И ничего не глядели! Лупили со всех стволов. Только что толку? Ты видел, как взрослый гармаш бегает? Вот и попробуй угоди в него. Мизинец дам на отсечение, что с трех рожков не попадешь ни разу.
— Да уж, резвый стервятник. Это я тоже помню…
Потрескивали уголья, Артур продолжал слушать, наблюдая, как, пузырясь и шипя, нанизанные на берестяные палочки грибы, вянут и жухнут, распространяя вокруг солоноватый пряный запах. Время от времени к ним протягивалась чья-нибудь мохнатая пятерня, и самодельные шампуры заботливо переворачивались.
— …Или, к примеру, мокрицы. Тоже ловил их как-то. На вид, конечно, гадость, но вполне съедобны. Главное — подольше варить. Подливать водицы и мешать себе. И не смотреть, что трепыхается, потому как тварь эту сколько ни бей, все одно — не убьешь. Так живую и держать в кипятке до полного приготовления.
— И что? Живую потом есть?
— Нет, конечно. Не бессмертная же она. В конце концов тоже концы отдает. Может, через час, а может, через два.
— Ага… Стало быть, как трепангов?
— Ну, это я не знаю. Трепангов не пробовал, рассказываю, как было. Такими же вот ветками протыкали и привязывали к дужке котла. Чтобы, значит, не дергались. И ведь некоторые, что поздоровей, умудрялись еще вылезать!
— Вот ведь мерзость! Неужто ели эту гадость?
— С голодухи, брат, еще и не то сгложешь. Ту же плесень или тех же крыс.
— А что? У крыс мясо очень даже нежное. На зайчатинку похоже. Только шкурку снимать неудобно.
— Вот и жри своих крыс. А я лучше студень с перчиком да из телятинки. Или помидоры с укропчиком и сметанкой…
— Со сметанкой… Раскатал губешки! Когда ты ее в последний раз видел-то — сметанку!
— А вот и видел!
— Не, мужики, крысы — ерунда. Что в них мяса? С наперсток! Свища бы разок пожарить — это да!
— Изжарь, попробуй!..
— А мы вот в прошлом месяце на вампиров вышли. В деревеньке одной останавливались. Тихо там, чистенько. И семейство такое пухломордое. Нас шестеро было, и их столько же. То есть, это вместе с бабами и детьми. Словом, ночью расселились по соседству и на печь. Пару часовых на крыльцо выставили — все, как положено. Короче, уснули, а утром цап-царап! — нету часовых. Хорошо еще — рано проснулись. Сразу за оружие — и в избенку к деревенским. И такой, значит, видим пейзаж. Кругом кровища, а на половицах ребятенок волосатый. Сидит и язычком по полу — быстро так, как собачка. Глянул на нас, оскалился и в окно. Кабан его очередью подцепил, так что ты думаешь! — с пулями в спине уковылял!
— А другие куда подевались?
— Видимо, раньше снялись. И часовых с собой уволокли. Тел-то мы так и не нашли.
— Слышь-ко! Может, и в Берлоге живут такие же? Пластают нашего брата и высасывают втихаря кровушку.
— Черт его знает…
Кто-то дернул Артура за ногу. Он с ленцой повернул голову. Ну, конечно же, Суслик. Многозначительность в глазенках, загадочные пассы руками. После той выходки с письмами Суслик проникся к Артуру странной любовью. И даже не любовь это была, а какая-то рабская преданность. Сам себя и записал в рабы. Потому что самостоятельно Суслик никогда не жил да и жить не умел. Человеку его нервного склада требовалось чье-то хозяйское покровительство. Вот и нашел покровителя — сильного, зубастого, готового постоять за себя и за того парня. То есть, в тот роковой момент песенка Артура была, конечно, спета. Не выручил бы даже Щеголь. Потому что кодла — это кодла. Кинулись бы разом и смяли. Но не кинулись. Потому как свищ подоспел. Очень даже вовремя. А после того, как Артур отогнал чудовище от деревни, отношение к нему вновь переменилось. Так оно и бывает в любой компании. Из грязи в князи и обратно. Вчера топтали, чтобы сегодня лобызать. Ничего вечного и так далее. На какое-то время он стал чуть ли не героем. Лесная братва не боялась ни вампиров, ни волосатиков, но свищи были их ахиллесовой пятой. Ну, не брали этих монстров пули и все тут! А Артур вышел на него, как мужик, — один на один! И даже лапу сумел отстрелить. Щеголь ее подобрал потом в качестве трофея для Кита. Словом, все тогда ему простилось. И брагой лишний раз угостили, и по плечам похлопали. Не каждый день уходили живыми от свищей!..
Подцепив один из шампуров, Артур неспешно отошел от костра. Суслик, ковыляющий следом, немедленно сунулся в ухо губами, с горячей почтительностью зашептал:
— Кабан снова под нас копает. Щеголя уламывает разоружить тебя. В смысле, значит, пулемета. Дескать, с ним ты в любой момент фортель можешь выкинуть. А до Горки целых два дня пеху… И еще Мишка-Подсолнух грозился, в сумку ко мне залезал. Я его предупредил, а он сказал, что чихать на тебя хотел.
Артур посмотрел на Суслика долгим взглядом. «Я его предупредил, а он чихать на тебя хотел…» Вот и гадай-думай после такого! Предупредил он, а чихают почему-то на тебя. Что это за предупреждение такое?… Вот, мол, дождешься, скажу брату старшему, так, что ли?… Заборзел Суслик. Ох, заборзел… Перестал бояться, что в общем-то неплохо, но и наглостью какой-то преисполнился. Дерзость заспинную полюбил, наушничество. А чуть что — запросто ссылался на Артура.
— Что с Кабаном делать будем?
— Будем? — Артур удивленно шевельнул бровью.
— Ну да! Копает ведь, паскуда!
— Пусть копает, мне-то что?
— А я думал…
— А ты не думай, — у Артура зачесались руки. Не слишком сильно — этак на средней величины затрещину. В самом деле, что-то ведь надо делать с такими. С теми, значит, кто наушничает и одновременно почитает тебя за хозяина и опекуна. Отогнать пинком? Противно. А слушать и кивать — не противно?…
— Ладно… — выдавил он из себя. — Что-нибудь придумаем.
У Суслика в готовности вскинулась голова, глаза просияли восторгом и преданностью. Он ждал. Команд, повелений, приказов.
— Ты это… Тихо и незаметно собирай манатки. А поутру двинем отсюда.
— Насовсем? — даже на Суслика это произвело впечатление. — А куда?
— В город, — Артур снизил голос до шепота, покосился в сторону сидящих у костра. — Здесь уже недалеко. Особенно, если по прямой. Короткий марш-бросок, и будем дома.
— По прямой… По прямой нельзя, — испуганно залепетал Суслик. — Там же это… Синее Болото.
— Ничего, — Артур хмыкнул. Живы будем — не помрем, а суждено утонуть, так и так утонем.
Не слушая больше Суслика, он неторопливым шагом вернулся к костру. Взглянув на шампур в руках, без особого удовольствия принялся глодать остывшие грибы.
* * *
Обойти часового не составило труда, но только шагах в ста от лагеря Артур позволил себе чуточку расслабиться. Достав кружку, приблизился к ручью, зачерпнул, но тут же и выплеснул. От ручья тянуло ядовитым смрадом. Артур перепрыгнул водную дорожку, зло сплюнул. А ведь ничего не скажешь по виду. Вода — как вода. Блесткая, прозрачная, — все камушки на дне видать. А на деле — вонь. Не зря лесная братва окрестила ручей Гнилым. Гнилой и есть.
Артур присел на трухлявый пень, озабоченно взглянул на часы. Шестой час, как договаривались. Пора бы и Суслику объявиться. Поминали именно об этой поляне. Впрочем, своим часам Артур не особенно верил. Могли и врать. Но привычка сверяться со временем сохранилась. К слову сказать, в Бункере распорядок поддерживали строгий, — все шло и раскручивалось четко по расписанию. Даже пробудившись среди ночи, каждый мог точно сказать, сколько проспал и сколько еще коротких минут осталось до подъема. То же было и днем, поскольку временными интервалами начинал интересоваться желудок, а этот будильник работал у всех исправно. Завтрак, обед, ужин… Жили не умом, — инстинктами. И только здесь, наверху, вдруг выяснилось, что со временем происходят явные нелады. То есть, суточный цикл на первый взгляд сохранился прежним, но это только на первый взгляд. Как говорила лесная братва, появились «резиныши» — дни, в которых блеклое сияние неба растягивалось чуть ли не на все сутки. А порой случались такие же безразмерные ночи. Щеголь авторитетно говорил что-то про озоносферу, и ему не перечили. Звучное словцо воспринималось с тем же пиететом, что и «радиация». Артур давно заметил: людям важна не столько причина, сколько ее название. Все равно, как с безымянной природой. Определят тебе, что это лиственница, это липа, а это осина, и на душе спокойнее. А ведь ничего не изменилось. Незнание по сути осталось незнанием.
