на берег Волхова и бросали с моста в воду. А жён и детей вязали за руки и за ноги опако, младенцев привязывали к матерям и бросали с высоты в реку, где она и зимою не замерзала. Опричники ездили на лодках по Волхову с кольями и баграми, с секирами. Кто из вверженых в реку всплывал, того кололи, убивали. Сии убийства продолжались шесть недель, — рассказывал Естафей, — в тое время дворецкий Салтыков разворовал казну церковную, сосуды, чудотворные Корсунские иконы.
Иов тогда плакал. Ему было страшно только от одних перечислений злодейств державного василиска. Помнил Иов, что в анодике Кириллова белоозёрского монастыря было записано, что, находясь во мраке от Бога, Иван Грозный и его сын Иван уничтожили в Новгороде многие тысячи горожан и крестьян.
«Во мраке от Бога — что это? — размышлял Иов. — Может, и не василиск Иван Грозный, а иное чудовище. Всевышний велит убивать василисков и тех, кого порождают василиски. Так не сие ли повеление Божие было исполнено теми, кто там, в Угличе, лишил жизни малого василиска Дмитрия. И тогда грешен ли поднявший руку на чудовище? Бог превыше всего, — заключил патриарх. — А что же гнев народа? Почему были растерзаны толпой дьяк Михайло Битяговский, его сын со товарищами да горожане? Не был ли управляем тот гнев народа чёрной силой «во мраке от Бога»? Не бессудная ли это расправа, не разбой ли? Суд людской требует, чтобы добродетели и злодеяния — всё легло на чаши весов».
Иов, как судья, призванный Богом, раскладывал по чашам всё, что могло стать оправданием или уликой тем, кто, по его мнению, был замешан в угличской истории. Но вольно или невольно он всё-таки больше думал о Борисе, соизмерял его благие деяния с благими деяниями Ивана Грозного. Немало их, благих деяний, в пользу России было у Ивана Грозного. Он завоевал много земель.
Начал строить белокаменную Москву, преобразил Кремль. Только власть Иванова была во всём расточительна и губительна, страхом держал он народ в повиновении, опричниной. Казна Иванова пустовала. Царская отчина — 36 городов с весями из-за нищеты люда, из-за постоянных войн приносила доходу в царскую казну лишь шестьдесят четыре тысячи рублей. А в Фёдорово время, при ослабления тягот крестьянам, умом и промыслом Бориса и Григория Годуновых, от прилежания людского царская казна получила двести тридцать тысяч рублей. Да с других мест в государеву казну под печать Бориса Годунова поступало до полутора миллионов рублей золотом в год. Никогда ещё Российская держава не была так богата.
В Фёдорово время Русь надёжно защищала свои рубежи от нападения врагов, процветала торговля, развивались ремесла. Мирными были отношения с соседями. Даже крымский хан лишь один раз побеспокоил набегом, да ушёл ни с чем. И всё благодаря мудрому правлению Бориса. И самостоятельность православной церкви, конец шести веков зависимости от Царьграда — не заслуга ли Борисова? А строительство Москвы, какого она при Иване Грозном не знала?..
Иов дрогнул сердцем, перекрестился. «Господи, прости раба своего за словоблудие мерзкое. Убит малолетний отрок, царевич Рюрикова племени. Как можно чем-то затмить сию смерть?»
И патриарх забыл о добродетелях Годунова, он видел лишь соучастника преступления. И он же, Иов, станет его главным судьёй. Так велит совесть, так повелевает Господь.
Между тем время далеко перевалило за полдень, солнце клонилось к горизонту, и приближалось время отдыха. Впереди показались главы Успенского собора Борисоглебского монастыря близ Дмитрова. Потом открылись его крепостные стены, наближаясь, поднимались ввысь, росли. Иов забылся от грустных размышлений, любуясь боголепием окружающей природы, видом Божьей обители. Он настроился на то, чтобы отслужить молебен в Успенском соборе в память о царевиче Дмитрие.
Возле самого монастыря он встретил Шуйского и его людей из комиссии. Они прибыли в монастырь значительно раньше патриарха. И теперь, совершив короткий отдых, уезжали в Углич. Кортеж патриарха был для них неожиданностью. И когда его карета остановилась у ворот монастыря, митрополит Крутицкий Геласий первым поспешил к Иову.
— Да вознаградит тебя, святейший владыко, Всевышний за твои деяния. Догадываюсь, держишь путь в Углич.
— В Углич, брат мой Геласий.
— По чьей воле, святейший владыко, ежели сие не тайна?
— Токмо по воле Господа Бога, брат мой.
К патриарху подошли князь Василий Шуйский, дьяк Елизар Вылузгин, окольничий Андрей Клешнин. Патриарх осенил всех крестным знамением:
— Будьте верны в своих помыслах Господу Богу, дети мои. Аминь.
Князь Василий посмотрел на патриарха угрюмо. Он был не в духе. Умный, но изворотливый и коварный по натуре, Шуйский и сейчас, казалось, что-то замышлял против Иова. И патриарх не ошибся. Шуйский сорвал на Иове свою досаду:
— Владыко святейший, зачем ты дал государю совета отправить меня в Углич? Сие не воля царя, а твоё понуждение.
Вопрос с вызовом был неприятен патриарху. И сам он по себе рождал встречный вопрос: кто уведомил Шуйского, что он направлен в Углич по совету патриарха? Почему Шуйский досадует, когда может сильно ущемить Годунова, если в Угличе выявится злой умысел. А Шуйский ждал ответа. И патриарх сказал:
— Ты волен, князь, на меня досадовать. Но, помня о твоей чести духа, о неподкупности и справедливости, я и просил государя...
Шуйский, казалось, был удовлетворён ответом Иова. И всё-таки характер проявил:
— Бог свидетель, я любил царевича Дмитрия. Но тебе, святейший, не надо было делать из меня дьяка Разбойного приказа.
— Упаси Боже, князь. Но от такой чести не отказывался даже князь Фёдор Мстиславский, которого намерен был послать в Углич правитель. — Иов вспомнил Мстиславского не случайно: соперничал с ним Шуйский. И теперь из кожи постарается вылезти, лишь бы в чём-то превзойти соперника.
— Спасибо за доверие, святейший владыко. Да позволь нам отправиться в путь, — произнёс князь Василий более доброжелательно и поклонился патриарху. И все поклонились.
Патриарх сделал усталый жест.
Вскоре лишь пыль лёгким облаком поднималась над дорогою, где катили кареты Шуйского со товарищами.
Иов въехал в монастырь. Его встретил архимандрит Алексий с братией. Встреча была торжественной. Монахи вынесли святую икону святые мощи, хоругви. Возле собора расположился хор. Монахи исполняли тропарь — Песнь хвалебную святого епископа Мидиоланского: «Тебе Бога хвалим... с нами Бог... Тебе Господа исповедуем». Патриарх любил эту песнь, сам исполнял её во время праздничных литургий. И хотя он смертельно устал, сказывались две бессонные ночи и душевные страдания, Иов всё-таки не смог отказать монахам присутствовать на молебне в его честь. Он сошёл из кареты, благословил Алексия, сказал
