ему:
— Брат мой, веди службу, как задумал, — и направился к открытым вратам собора.
* * *
...Патриарх Иов прибыл в Углич только на пятый день пути. Он вынужден был задержаться в Калязине более, чем рассчитывал. Силы старца оказались не беспредельными, и он слёг.
Кортеж патриарха появился в Угличе майским полднем двадцать пятого числа. Слуги государевы уже зачищали допыт. Князь Василий Шуйский в тот же день навестил патриарха, который остановился в палатах угличского архимандрита Арсения.
Был Василий Шуйский смиреннее, чем при встрече в Борисоглебском монастыре. Иов даже удивился перемене. Разговаривал князь вяло, словно засыпая. И слова ложились несвязно. И всё же, ещё не выслушав до конца, патриарх понял по поведению Шуйского одно и главное: события в Угличе развивались так, что в них не мог быть замешан правитель Борис Годунов. И вся вина в смерти царевича Дмитрия ложилась на его дядю князя Михаила Нагого и на мамку царевича боярыню Волохову. Да и коноводом расправы над служилыми людьми явился опять-таки боярин Михайло Нагой. По его наущению угличские горожане расправились с дьяком Михаилом Битяговским, его сыном Данилой и товарищем Данилы Никитой Качаловым. Князь Нагой стал виновником смерти угличских дворян, жильцов, посадских людей и пономаря.
— Справа такая, что Михайла Нагой и Битяговский долгие дни сварились из-за царевича, — рассказывал Шуйский. — Дьяк Битяговский требовал, чтобы князь удалил от царевича злостного ведуна Андрюшку Молчанова, коего сам привёз с чёрным умыслом из села Чертанова. Битяговский и Нагой многажды дрались меж собой, лики кровенили, потому как князь денно и нощно зелье смертно пил и со многими ведунами гульбища устраивал, наговоры на государя клал. А ещё чернокнижием блудодействовал, моренья промышлял. За что ещё при государе Иоанне Васильевиче на кол едва не угодил.
Иов слушал внимательно, косноязычие Шуйского не помешало ему высветить суть. Обычно добрые глаза патриарха налились свинцовой тяжестью гнева. Всё услышанное от князя Василия было чудовищным и непростительным. Миловать князей Нагих было невозможно, потому как и брат Михайлы Григорий был виновен в злодействе.
— А како же падучая себя показала? — спросил патриарх.
— Ноне в апреле два припадка уже приключались с отроком. В первом разу царевич кинулся на мамку боярыню Волохову и покусал её вельми. Все руки в кровь и за щёки — дважды. И глаз перстом указательным пытался достать, да токмо утопил его. А второй раз, как падучей прийти, кошку ухватил да, катаясь с нею долго по земле, удушил — и отнять не смогли. А как расправился с кошкой, камень схватил с куриное яйцо и проглотить пытался.
Иов понял, что Шуйский говорит правду. Сам не мягкосердый, князь был в смятении. Однако патриарх нашёл нужным утвердиться в том, что сказал Шуйский через клятву.
— Князь Василий, волею Всевышнего аз веду тебя в собор.
Шуйский не спросил, зачем он должен идти в храм, лишь склонил голову, показывая готовность. Он помог патриарху облачиться в мантию. И вскоре они отправились в собор Святого Преображения.
В просторном храме было необыкновенно тихо и ни души из прихожан. Один церковный служка передвигался как тень, доливая масло в лампады. Горело несколько свечей перед образами. Иов поднялся на амвон, раскрыл двери в алтарь и жестом показал Шуйскому, чтобы он вошёл в святая святых.
Князь догадался, для чего патриарх привёл его в собор. На сердце у него стало зябко, будто выставили его на сквозняк. «Нет, нет, только не сие испытание», — крикнула его душа. Но другой, более мудрый, искушённый, голос шептал, чтобы шёл на испытание подняв голову. И Шуйский поднял её. Он смотрел на патриарха без страха. «Пекись о себе, слуга Божий Иов. Ты далёк от Дмитрия, ты и при жизни не ласкал его. И коль поднялся бы на престол сей скимен, не сносить бы тебе головы, погрыз бы молодыми зубами, как матку Волохову. А Борис? Что ж, с ним князья Шуйские никогда не обнимались. Но в Думе вместе сидят, государством управляют вместе. — Тут Василий лукавил. Да заседали бояре Шуйские в Думе, в приказах служили при должностях, но власти у них было мало. А к ней тянуло. Власть, она как сладкая девка: пока не вкусишь, будет манить. — Да ничего, у нас есть кой-какие козыри. А теперь показывай, патриарх, свою власть».
В алтаре Иов повернулся к Шуйскому, поднял крест.
— Волею Всевышнего тебе, рабу божьему боярину Василию, повелеваю: встань на колени! — Василий послушно опустился. — Целуй крест: всё, что рек в палатах архимандрита, сущая правда. И не ревнуй злодеям, не завидуй, делающим беззаконие. Уповай на Господа и делай добро. Живи на земле и храни истину. — Иов подставил Шуйскому крест для целования.
Шуйский ещё делал поклоны, крестился и шептал:
— Блажен человек, которому Господь Бог не вменит греха и в чьём сердце нет лукавства. — И поцеловал крест.
— Аминь! — ответил Иов.
— Да падут делающие беззакония, низринуты и не смогут встать.
— Аминь!
— От всякого злого пути удерживаю ноги мои, чтобы хранить слово твоё.
— Аминь.
— Вымыслов человеческих ненавижу, а Закон твой люблю!
— Аминь. Да будет дважды закреплена твоя клятва.
— Время Господу действовать. — И Шуйский ещё раз поцеловал крест.
Иов положил на голову князя руку.
— Я спокоен за тебя и за твоё дело, сын мой. Встань. — Иов медленно вышел из алтаря.
Василий поднялся на ноги, но головы поднять не мог. Ложь обременяла его. Он брёл с опущенной головой за патриархом, и в груди у него жгло, будто там на огне плавился кусок свинца.
В соборе ещё было обозначено место, где стоял гроб с телом царевича. Иов подождал возле этого места Шуйского, и, когда он приблизился, Иов повернулся к нему и спросил:
— Здесь стоял гроб убиенного раба божия Дмитрия?
Князя Василия будто чем-то тяжёлым ударили по голове. «Убиенного» было произнесено с такой верою в злодейское деяние над царевичем, что никакого сомнения у князя не оставалось: Иов раскрыл его клятвопреступление. Не в силах вынести разоблачения, Василий рухнул на каменные плиты собора, из груди вырвались рыдания, и он стал биться головой о холодный камень.
Иов сквозь стиснутые зубы прошептал:
— Кайся, раб божий, кайся! Да будешь не прощён, пока не услышит тебя Всевышний. — И всё той же медленной поступью Иов удалился из собора, унося ещё одну долю чужого греха.
«Господи, да не постыжусь,
