- Необразованы крестьяне, неграмотны! - стоял на своем Норов.
- Верно, но и то отчасти... - и тут нашелся министр. - Грамотных по селам и деревням России отыщется немало, которые неграмотным могут в часы редкого досуга святоотеческую книжку почитать, Евангелие, Жития святых. А всеобщая-то грамотность зачем крестьянам? Желаете ученость им привить? Чтобы немецких и англицких философов читали? Нет, если сей блажью забьем мы головы крестьян, то отобьем у них охоту к тяжкому труду полевому, когда в страду без передыху работать надо и спать не боле четырех часов. Возгордятся, заумничают, хозяйство бросят да и... сопьются. Опять же Россию уничтожим.
- Нет, воля и образование лишь поспособствует развитию хозяйства, как у англичан! - с азартом воскликнул Норов.
- И здесь я очень сомневаюсь. Чтобы умело пахать и сеять, книжек не надобно. Свое дело крестьяне знают, и крепостное право тому делу не помеха. Могу представить вашему величеству справку о том, сколь многие крестьяне крепостные до того разбогатели, что скупают у помещиков своих землицу, для обработки которой прикупают и крепостных - на имя помещика, конечно. Водяные мельницы заводят, постоялые дворы на дорогах почтовых, засевают земли хмелем, льном и коноплей, обширные луга под сенокосы отдают внаем односельчанам. А сколько хлеба на рынок возят, и он потом за границу купцами иноземными увозится. Многие крестьяне промышляют ткачеством, целые деревни ткут полотна, сукна и миткали на продажу, и часто слышим, что эти крепостные уж землепашество забросили и свои земли отдают в аренду. Большинство же процветают крестьян совсем неграмотны. Так разве кому-то помешал помещик? Нет, ему нужен работящий, умный, богатый крепостной. Зато на казенных землях, где не помещик, а государственный чиновник Бог и царь, отцовской заботы крестьянин не ощущает. Чиновнику ведь безразлично, как живется хлеборобам. Скажу еще, что помещичьи х крестьян всего лишь треть от общего числа. Было б больше - куда вольготней бы жилось крестьянству!
Норов вновь поднялся. Он больше не находил резонов. Речь Ланского казалась веской, убедительной, правдивой.
"Да ведь и я когда-то думал точно так, сомневаясь в необходимости отмены крепостного права!" - пришла ему на ум успокоительная мысль. Он улыбнулся и сказал перед тем, как покинуть зал:
- Да, вы меня почти что отговорили от моей затеи. Надобно ещё подумать да хорошенько взвесить все "за" и "против" прежде, чем кидаться в омут неизвестности, предпринимая реформу, последствия которой столь неопределенны!
Едва заметная улыбка скользнула на лице Ланского:
- Главнейшее из свойств монархов - быть мудрым, предусмотрительным и осторожным. Старина - надежная опора и для государей.
Норов, уходя, кивнул. Спешно поднялись министры и поклонились, а когда дверь за императором закрылась, раздался вздох облегчения, многие сановники, точно мешки с отрубями, обессиленно попадали на стулья, кто-то вытирал ладонью пот со лба, кто-то нервно всхлипывал, кто-то откинулся на спинку стула, держась рукой за левую часть груди.
- Вящее тебе наше спасибо, умница ты и Цицерон российский! - громким шопотом обратился к Ланскому, гордому победой над самим царем, один из министров. - Не ты б - попали бы мы, точно куры в ощип!
И министры один за другим не преминули горячо поблагодарить министра внутренних дел за то, что он спас их от разорения, а страну от междоусобицы, и Ланской, имевший больше трех тысяч душ, без сопротивления, скромно принимал эти благодарности, думая про себя, что с этим императором ещё как можно уживаться и ладить.
Сам же Норов в дурном расположении духа, недовольный собой, два часа провел закрывшись в кабинете. Ему было стыдно, будто рядом с ним находился Серж Муравьев-Апостол и с укоризной качал головой, упрекая на бессилие, проявленное в таком важном вопросе, как освобождение крестьян.
"Но ещё не поздно! - явилась спасительная мысль, разом успокоившая Норова. - Поезжу по России или затребую рапорты от губернаторов о положении помещичьих крестьян. Вот тогда и будет предлог вернуться к моей затее вновь. Ну, конечно - так и сделаю!"
Потом Норов вкусно пообедал в обществе одних лишь фрейлин, часто улыбаясь очаровательной Саблуковой. Вечером в Эрмитажном театре в том же обществе слушал "Орфея и Эвридику" в исполнении заезжей итальянской труппы, ночевать же отправился на Каменный остров. Саблукова приняла его в платье яблочного цвета, с накинутым на плечи шантилли, черным, с гирляндой смородины, в своей спальне ровно в полночь, а скоро и платье, и шантилли уже лежали скомканные на спинке кресла. Спустя два часа красавица-фрейлина, ласково провоодя ладонью по груди лежавшего на спине Норова, с улыбкой восхищения прошептала ему по-русски:
- Как жаль, что вам, ваше величество, приходится уделять так много внимания государственным делам в то время, как иные стороны жизни остаются в забвении у такого прекрасного мужчины, как вы.
- Что делать, я же государь! - вздохнул Норов. - Впрочем, ещё не поздно, я исправлюсь, дорогая.
Он был несказанно доволен собой.
9
КИТАЙСКИЙ БОГ
Александр был крайне недоволен собой. Он полулежал на сиденье коляски, мчавшейся на север, медвежья шкура накрывала его, спасая от холодного ветра, от дождей, а потом и снега, но не погода саднила его сердце.
"Черт знает что такое! - часто повторял про себя Александр. - Просто черт знает что! Казнокрадство в армии, неправый лихоимный суд, нищие военные поселяне, которых нещадно убивают, если они попытаются добиться правды. Но ведь и я сам стал убийцей! За что застрелил я тех несчастных, которых сам невольно и вывел на большую дорогу с топорами! И для чего раздал поселянам так много денег? Ведь все эти ассигнации, это серебро отберет у них полковое начальство, а за мной, возможно, уже отправлена команда! Ах, как я неосторожно поступил, вмешавшись не в свое дело! Как не в свое? Россия - моя страна! Нет, нет, уже не моя! Я - не император!"
Он боялся останавливаться в уездных городах, но ночевал и на постоялых дворах, догадываясь, что погоня в первую очередь станет искать его там, а поэтому ночлегом Александру и его слугам становились крестьянские дома и почище и побогаче, где хоть и водились клопы - признак достатка, - зато не было вшей и блох - признака нищеты. Зима уже обелила снегом поля, ветви деревьев, и Илья не раз говорил Александру, что надо бы остановиться где-нибудь да поставить коляску на полозья, сняв колеса, но Александр, боясь быть пойманным, все торопил и торопил Илью.
Однажды днем где-то позади послышался приближающийся стук копыт, лай собак и звук рогов. Александр, весь сразу помертвевший от страха, у Ильи спросил:
- Кто там... Илюша?
Кучер обернулся, вгляделся вдаль, сказал:
- А верховые! Рядом же с ними пешие бегут, собаки тож. не заню, что и думать.
- Уйдем от них?
- Навряд ли - шибко поспевают!
"Ну, конечно! - защемило сердце. - Перед судом придется отвечать! Уличат и опозорят. Главное же - монастыря мне больше не видать!"
Верховые нагнали коляску скоро. Александр, лежавший ни жив ни мертв под полстью, услышал, как кто-то голосом звучным и густым, как церковный колокол, спросил:
- Эй, кучер, кто там у тебя такой?
- А барин мой, - спокойно отвечал Илья. - Их высокородие, господин офицер. Капитаном будет...
- А ну-ка, пусть твой барин, китайский бог, личико свое покажет! Ездит по дорогам вотчины моей родовой и князя Евграфа Ефимова Реброва-Замостного не пропускает!
Александр, с великим облегчением поняв, что не команда, посланная вслед за ним, нагнала его коляску, сбросил с себя медвежью шкуру и увидел толстого румянощекого и пышноусого барина лет шестидесяти с пуховым картузом на голове и в овечьем полушубке нараспашку. Но едва сам их сиятельство князь Ребров-Замостный присмотрелся к лицу Александра, как глаза и рот его широко открылись, он зачем-то схватился за картуз, точно боялся, что он слетит на землю, и с полушутливым-полусерьезным восторгом, воскликнул:
- Китайский бог! Да сие ж сам их величество император Александр Первый! Его, его лицо! Князь Ребров-Замостный врать не станет, он памятлив да на глазок приметлив! Видал я государя в Петербурге, на балу у их величества во дворце бывал, беседовал с ним пять аль даже семь минут! Он, он родимый!
Александр никогда прежде не видел этого человека, хоть тоже был памятлив на лица, не слышал он и княжеской фамилии "Ребров-Замостный", но тем не менее сильно испугался, и когда барин склонился с седла в глубоком поклоне, Александр забормотал:
- Сударь, вы ошиблись! Я - капитан Василий Сергеич Норов, еду в отпуск из полка. Вот, полюбопытствуйте! - и поспешно достал из кармана отпускной билет. Но Ребров-Замостный запротестовал:
- Нет, ваше величество, и смотреть не стану! Вы всякую бумагу вольны с собой возить, но мои верноподданнические очи обмануть бумажкой никак нельзя! Вы - император, а посему я спешу вас пригласить в свое имение, тут недалече. Погостите у меня денек-другой, а потом катитесь по собственным своим наинужнейшим императорским делам. Токмо в сей момент спешу я в собственный лес. Обложили там егеря мои медвежью берлогу, вот и хочу я себя потешить, медведика поднять, а после уложить его, чтобы на крутом берегу реки отведать жареной медвежатинки. И вас прошу, государь император, принять участие в сем увлекательном, возбуждающем в мужах отважные чувства, действе.
