Провинции обеднели и стали пустынными, но ближе к Вормсу местность заметно оживлялась. На улицах толпились торговцы, в некоторых тавернах не было места, чтобы поставить лошадь на ночь, а на обочине крестьяне продавали продукты прямо с тележек. Выбор был не очень богатым, но и не столь скудным, как во Фъеллхавене. Если человек располагал достаточным количеством талеров, то он мог купить себе мяса, фруктов или вина, а когда рядом не было ордынцев, то и оружие, женщину на ночь, а еще тайны.
Зигфинну нравилось, что он перестал быть одиноким всадником. За свою жизнь он привык к придворной суете и радовался компании. Принц болтал с рыночными торговками, пил со слугами и даже помог одному купцу, продававшему ткани, починить колесо у телеги. И только когда неподалеку проходили ордынцы, Зигфинн отступал в тень, чтобы они его не увидели.
Такое поведение не особенно бросалось в глаза, потому что так поступало большинство окружающих его людей. С Ордой не стоило связываться, не стоило говорить без приказа, а взгляд нужно было опускать к земле. Полуразложившиеся головы на обочине дороги свидетельствовали о том, что лучше придерживаться подобной тактики.
Иногда, в основном в сумерках, на горизонте появлялся силуэт Фафнира, а ночью его огненное дыхание озаряло тьму, словно молния. В такие моменты даже в самых отдаленных селениях люди умолкали, надеясь, что чудовище не обратит на них внимания. Правление Хургана исказило их сознание, и они покорились.
Зигфинн думал, что до Вормса ему ехать еще дня два, как вдруг перед ним появились первые скопления домов, таверны и конюшни, расположенные в пригороде. Судя по всему, столица росла, распространяясь вглубь страны, словно опухоль, переползая через холмы и долины, и сейчас занимала треть территории бывшей Бургундии. Вормс был больше Рима, Византии и Александрии.
Но он уже и не был настоящим городом. Раньше города строили надежно, с хорошими улицами и сточными канавами, теперь же внешние кварталы состояли из наспех сооруженных глиняных хижин без окон. Застройки велись без плана, и домики, казалось, боролись друг с другом за место под солнцем. Люди жили в условиях, в которых не стали бы жить и свиньи. Повсюду стояла чудовищная вонь, а дороги не знали брусчатки. Если вы не хотели заразиться проказой или другой хворью, распространявшейся от сидевших вдоль дороги нищих, лучше было просто не дышать. Соскочив с лошади, Зигфинн повел ее под уздцы по переулкам города, бывшего когда-то самым красивым на континенте. Здесь повсюду бродили ордынцы, но они вели себя с необычным равнодушием. Как и подозревал принц, в своей цитадели они не ожидали сопротивления и поэтому оставались спокойными.
Зигфинну хотелось осмотреться, чтобы понять, что тут и как. Он купил у пекаря полбуханки хлеба, заплатив больше, чем от него требовалось, и незаметно задал пару вопросов о том, как ему добраться до бургундского замка. Торговец помрачнел.
— Не называйте его так. Это оскорбляет память королей.
Зигфинн не понял.
— Почему я не должен называть замок его именем?
— Бургундского замка больше не существует, господин. Вам нужен замок Драконья Скала.
Принц не выказал удивления.
— Вы можете помочь мне? Покажите дорогу туда.
Торговец ткнул пальцем над головами людей.
— Не заблудитесь.
Наверное, Зигфинн не замечал этого раньше из-за тумана, висевшего над городом, или просто обращал внимание только на то, что было вокруг, но сейчас он увидел вдалеке строение, не заметить которое было просто невозможно.
Драконья Скала.
Замок был больше любой другой городской постройки. Его отличала странная, необычная архитектура. Казалось, он возвышался до самого неба и стоял на деревянных подпорках, в сотне мест утвердившихся на земле, словно лапы паука или кисти с огромным количеством пальцев. Центральный корпус удерживал два боковых крыла дворца, будто человек с двумя тяжелыми бокалами вина в руках. Башни, похожие на гигантские копья, устремлялись к облакам. Издалека замок напоминал сидящего на ветке дракона, который расправил мощные крылья. Это было ужасное зрелище, вызывавшее страх и благоговение одновременно.
До замка был еще день пути, но он казался настолько близким, что Зигфинну почудилось, что он стоит прямо перед ним. Любой житель Вормса видел этот замок, с какой бы стороны от него он ни находился. Неудивительно, что люди тут всегда сутулились и старались не поднимать глаз.
После всего услышанного принцу стало ясно, что он нашел то, что надлежит победить, чтобы сделать мир таким, каким он был раньше.
— Хурган, — прошептал Зигфинн.
Лагерь, в который поместили Брунию и других женщин, находился в двух днях езды от границы королевства и, значит, не очень далеко от Вормса. Впрочем, шансов сбежать отсюда все равно не было. Сотня ордынцев охраняла такое же количество женщин, которые целый день работали на полях, а вечером сортировали собранные овощи, очищая их, а затем их отвозили на приграничные пункты. Рахель рассказала Брунии, что в приграничных зонах таких лагерей было больше сотни.
Ночью женщины спали в больших шатрах, когда-то принадлежавших, по-видимому, римлянам. Стены не защищали ни от холода, ни от сырости. Все, что рабыни собирали на полях, есть было запрещено, и они получали только то, что не подошло бы солдатам-пограничникам. Женщины запивали протухшей водой подгнившие овощи, и если кто-то, изголодавшись, не очищал продукты от гнили, то мог серьезно отравиться.
Однако задача лагеря состояла не только в поставке продуктов. Речь шла о том, чтобы сломить женщин, заставить их утратить волю к жизни. Юношей демоны Утгарда превращали в ордынцев, а души женщин должна была изменить тяжелая работа.
Первые две ночи Бруния не могла уснуть. Она слишком боялась мира рабства. Принцесса видела, как женщины становились врагами своим же соратницам, ревностно охраняя то немногое, что у них было. Все имущество у принцессы отобрали по прибытии в лагерь, оставив только платье. И половинку амулета. Она спрятала амулет там, где ордынцы искать не стали, и впоследствии зарыла украшение под дерном, собираясь достать его, как только придет время.
Бруния плохо себя чувствовала. Ее мучили не только угнетение и разлука с Зигфинном. Что-то происходило в ее теле. Может быть, оно протестовало против плохой еды или непривычно тяжелой работы. Иногда у нее кружилась голова, а ночью она беспокойно металась на лежанке.
Так произошло и сегодня.
Усталое тело молило о сне, но душа не отвечала на эти мольбы. В темноте палатки, которую Бруния делила с тридцатью другими женщинами, слышались тихие всхлипы и стоны. Только сейчас рабыни могли отдаваться своей печали, не вызывая ярости ордынцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
