Петли протяжно заскрипели, когда Катька налегла на ручку. Захотелось оглянуться, не подтягивается ли преступник на этот заунывный скрип.
— Тише ты…
— Н-ну, что?
Они опять стукнулись лбами, мешая друг другу разглядеть внутренности поддувала.
— По-очереди! — рявкнул Максим шепотом.
Катька округлила глаза:
— Кир-пич…
Казалось, вот сейчас она кинется выцарапывать Симрику глаза.
Данила сглотнул. Героически отодвинул Катьку плечом. Постучал по кирпичу. Подумал. И сунул руку между кирпичом и железной стенкой печки.
— Ну? Что? — Катька тряслась от нетерпения и рыла кроссовкой пол. Если Даник еще минуту промолчит, подумал Максим, она до Австралии докопается. А преступника они пропустят. Может, он уже стоит вон там, за окном, и на них смотрит… За окном в это время прозвучал торжествующий волчий вой. Не иначе опять мастера оборотня выпустили. Даже если кто-то и таился у окна, от такого вопля окостенел и дал им шанс убежать. Максим на цыпочках подкрался и выглянул: ничего подозрительного видно не было. Даник продолжал на коленках отирать печку, вывернув и засунув руку в ее нутро. Катька готова была его растерзать на месте.
— Что-о?!
— Есть.
— Что есть? Урою!
Даник подергал рукой: судя по всему, застрял он в печке капитально.
— Оно, — сообщил он, хлопая глазами. Максим сделал попытку подлезть внутрь с фонариком. Поддувало маловато было — больше одного не вмещало. Разглядел он только кирпич. Ничего кирпич, старинный.
Ну да, он находился в привилегированном положении. Он почти вычитал из преступского дневника, что там, в этой печке, спрятано. И выводы сделал. Но что это за белорус, что руками не пощупает?!
Даник дернулся. Вытащил пыльную донельзя красную руку и стал на нее дуть.
— Холодное, высокое и царапается, — наконец изволил поведать он. Катька немедленно сунулась на его место. Еще эта застрянет!
— Там мыши, — пригрозил Максим.
— Я их люблю, — пропыхтела Катька. Похлопала ресницами, и выражение лица у нее стало, как у огорошенной обезьянки. — Чего там? Торчит чего-то… нос… холодный.
— Чей нос?
— Ну этого. Что в печке.
— Там что, труп?
— Сам ты…
Катька отдула от губ налипшие волосы; сильнее извернулась, просунув руку в печку до плеча, щупала-щупала и сдалась.
— Ну, что там? Долго будешь молчать, как партизан? — накинулась она на Максима. — Чего там ребрышки?
Даник приоткрыл рот. А Максим ничего путного ответить не успел. Потому что явственно услышал за окном хруст веток и шаги.
Он поспешно сунул фонарики под заранее присмотренное старое ведро. Сыщики, как застигнутые врасплох мыши, кинулись под свои веники.
— Дышать по моей команде…
"Покойники с косами стоят — и тишина…"
Ключ скрежетнул в замке. Хотя его и ожидали, звук наждачкой прошелся по нервам, заставил вздрогнуть каждую жилочку. Непроизвольно дернулись, собираясь бежать, ноги.
— Ой, — сказала Катька.
Данила взял ее за руку. То ли хотел ободрить, то ли сам боялся. Но Катька ободрилась.
— Тихо!
Замок не открывали тысячу лет. Он так скрипел и сопротивлялся, что, не будь заняты игрой, сбежались бы все на свете. Максим еще раз про себя порадовался, как все точно он рассчитал следом за преступником. Игра. Все при деле, под ногами не путаются… и можно никому не объяснять, куда идешь… Да и спать в это время уже хочется… Дверь не поддавалась. Ключ перестал скрежетать.
— У-шел… — одними губами шепнула Катька.
Они испытали одновременно и облегчение, и разочарование. Но тут зашуршали кусты под окнами и медленно, зловеще пошла в сторону ими лично отломанная на окне доска.
Сыщики перестали дышать. А неизвестный одним ловким движением перемахнул подоконник. Доска задвинулась, отрезая им путь к спасению. В бараке стало темно.
Двигаясь все так же уверенно (а по скопившейся тут пыли не скажешь, что у него богатый опыт!), преступник поскользил вдоль стены плавным ниндютским шагом. Не скрипнула ни одна половица. Мгновение — и он уже у печки. Еще мгновение… визг несмазанных петель заслонки… И громкое:
— Не шевелиться! Вы окружены!
Максим ткнул преступника ручкой между лопаток. Тот застыл, как добрый дурень, даже не делая попыток к сопротивлению. Собственно, очень трудно сопротивляться, стоя в полуприседе, с руками, по локоть засунутыми в поддувало. Да еще сжимая ими огромный и достаточно неудобный предмет.
— Шевелиться не буду… — произнес преступник задушенным голосом.
Максим удовлетворенно спрятал ручку в гнездо под обложкой тетради. Осветил преступника извлеченным из-под ведра фонариком, давая друзьям возможность им полюбоваться.
— Ага. Так я и думал, — произнес Даник удовлетворенно. Катька была уверена, что ничего такого он не думал, и вообще о личности преступника она первая догадалась. Но не стала ничего говорить: больно уж торжественный выдался момент.
— Можете присесть, — вежливо сказал физруку Симрик. — Прежде, чем сдать вас органам правопорядка, я бы хотел, — он оглянулся на друзей и поправился, — мы бы хотели задать вам несколько вопросов.
Злодей выдернул из печки руки, заставив Катьку отпрыгнуть, и медленно сел на пол.
— Итак, я сейчас изложу факты, а вы подтвердите или опровергнете их.
— Пусть сначала достанет, а то я умру от любопытства.
— Не буду, — сказал преступник. — У меня руки дрожат.
— Хорошо, — кивнул Симрик строго, — изъять вещественное доказательство мы можем и потом.
— Ничего хорошего, — шепотом фыркнула Катька, но смирилась и плюхнулась на продавленный стул, а Даник угнездился на постаменте "Девочки…"
— Итак, 18 апреля сего года вы и…
Максим последовательно излагал события, сверяясь с тетрадью, и его, затаив дыхание, слушали не только друзья, мемуар Генаши не читавшие, но и сам автор. А когда пересказ завершился, сказал с не приличествующим пойманному злодею презрением в голосе:
— Чужие дневники читать стыдно.
Во второй раз за этот день Максим густо покраснел.
— Я полагал, что он никому не нужен, — немного смущенно признался он. — Валяется среди мусора. Давно, так как страницы покоробленные и сырые. И коричневые от старости.
— Или потому, что их облили газировкой.
Сыщики открыли рты.
Ируська, мстительная Ируська!
— Я должен был об этом догадаться! — готов был рвать на себе кудри Максим. — Она влезла в окно, опрокинула газировку. Утащила дневник и, когда ее спугнули, кинула в кустики?!
— Или спрятала. Да не переживай так!.. — сказал преступник, видя, что Симрик собирается стукнуться головой о стену. — Я гнался за ней…
— И Виолка вас увидела!
— Трижды идиот! Откуда после ужина светит солнце?
Даник быстро прикинул:
— Со стороны тропинки, чуть слева.
— Тогда она видела только обведенный светом силуэт. Я должен был сообразить! Мужчина в белом! В зеленом! Дурак!
— Мы все про это не подумали. И после ужина сюда не ходили.
— Я думал, это Ируська, — подал голос разоблаченный злодей. — Она сидела под кустом. И вдруг бросилась бежать.
— Не от вас — от привидения, — успокоила его Катька. — Вот так и размножаются ежики.
На нее посмотрели в ошеломлении.
— Ну, сплетни. А теперь давай дальше.
— Я… — сказал Симрик. — Я приношу свои извинения. Но там даты не стояли. Я только в конце понял. Ну, что в этом году писалось. И что этот кто-то — в лагере, среди нас. Я ожидал, когда вы начнете действовать.
— Ну, начал, — скорбно произнес физрук. — И что в этом хорошего?
— Так что там спрятано-то? — возмутилась Катька. — Говоришь, что спрятано, а самого важного не говоришь. Издеваешься, да?
Симрик, наученный горьким опытом, отодвинулся.
— Я бы хотел уточнить еще несколько обстоятельств.
Даник поймал и придержал шипящую Катьку.
— Об этом в дневнике не было. Я это вывел логически. И хочу себя проверить.
Физрук развел руками: чего уж теперь…
— Насколько я понимаю, вам никак не удавалось эту вещь извлечь.
Генаша хмыкнул. Ну да, мало, что она тяжеленная и развесистая. Так еще днем и ночью кружатся здесь кто попало. Простите.
Симрик с вежливым кивком принял извинения.
— Я и Степе жаловался. Когда приходил он.
Максим больно стукнул себя по лбу.
— Ой… я ведь слышал. Но думал, это из-за какой приставучей девчонки. Я так увлекся… Вы здорово пишете.
Тут Катька просто взвыла.
— Идиоты в простынях, — не мог утешиться Гена. — Любочка с балетом! Ируська…
— А Валькира с ней справилась.
Сыщики вспомнили и захихикали.
— Не могу я детей бить, — и Андреевич замолчал.
Да, это было просто ужасно, что сделали с человеком. И друг висит над душой. И клад не достать, и Ируська. Понятно теперь, почему тот, первый, физрук умер. Если такая жизнь… тут бы всякий умер.
