— Вот бери ложку, как я, — не сдается Лео. — Бери-бери! — он протягивает Маше ее королевскую ложечку с позолотой — одну из немногих вещей, что я забрала с собой из той, прошлой, жизни. — Наполняй ее кашей. А теперь смотри на кашу внимательно. Там полным-полно крошечных фиксиков, которые спешат починить твой животик! Давай, в ротик их побыстрее!
Машка съедает ложку каши.
— А теперь защитный слой! — командует она, и они с Лео съедают еще по ложке. — А теперь все, больше не буду, — и Машка убегает из-за стола.
Атмосфера этого субботнего утра — такого обычного и такого особенного — остается со мной и после завтрака.
Мы с Лео отвозим детей к моей маме. Эти выходные мы будем бездетными. И даже совесть не мучает: нам надо покрасить стену в кабинете. Детям незачем дышать краской.
Прошло меньше недели со дня побега, а моя жизнь так волшебно, так непостижимо изменилась. Теперь я каждое утро просыпаюсь в прекрасной квартире, а не в стеклянном дворце, в котором и чихнуть-то было страшно. У меня появилась работа: вместо опостылевшей верстки — концентрированное творчество. А рядом — Лео. Почти все время, когда я не обнимаю его, не целую, не чувствую внутри себя, я представляю, как обнимаю, целую и чувствую его. И каждый раз желание вспыхивает во мне с новой силой.
Никогда не думала, что держать себя в руках может быть так сложно, почти больно. Я же не нимфоманка, не сексоголик... Но как же до бесстыдного сильно, мучительно мне хотелось прошлой ночью, чтобы ладони Лео оказались у меня под пижамой, а потом... В общем, ночами, лежа на большой кровати Лео между детьми, мне не спалось. Совсем. Ни минуты.
И все же что-то в этих чудесных изменениях не давало покоя. Даже не их зыбкость, а что-то другое… Но я не позволяла сомнениям прорастать. Только они подползали ко мне, я давала им отпор: прыжки с детьми на кровати, битва с Лео полотенцами, песни погромче с кисточкой вместо микрофона — все подходило.
— Кому ты благодарна? — прерывает мои мысли Лео, сидя за моей спиной в кресле с блокнотом в руке.
Я стою перед разукрашенным шкафом, в котором когда-то пряталась. Грызу кончик кисточки, склонив голову набок: пытаюсь понять, закончена ли на сегодня моя работа. Такое ощущение, что я что-то забыла.
Мои джинсы — в краске. Ладони — в краске. И, судя по горьковатому привкусу, губы тоже в краске.
— А?
— Кому ты благодарна? — терпеливо повторяет Лео.
— За что?
— За что угодно. Быть благодарной — одна из величин в формуле счастливой жизни.
Я тяжело вздыхаю. Улыбаюсь шкафу. Вот сейчас у меня точно нет поводов вздыхать — дурацкая привычка.
— Я благодарна маме за все на свете. И особенно за то, что смотрит моих деток. Это очень важно, когда самые дорогие люди находятся в надежных руках… Я благодарна папе за прекрасные воспоминания о моем детстве. Благодарна моим малышам: они открыли мне, насколько глубокой, сильной и непостижимой бывает любовь, — на этом моменте у меня начинают наворачиваться слезы. — Благодарна Шефу за то, что он помог мне с работой в кафе. Благодарна Богу за моих деток и за то, что он их оберегает. За деток я еще благодарна Тарасу. И я благодарна тебе, Лео, за то, что нахожусь здесь и говорю эти слова.
Гигантское дерево, нарисованное на шкафу — по половинке на каждой створке, начинает плыть перед глазами. И тогда я прячусь: открываю шкаф и захожу в него, будто в дерево.
— Ты снова это делаешь, — бормочу я из шкафа.
— Что? Ну что я делаю?! — с волнением спрашивает Лео, неверно расценив мою интонацию.
— Ты делаешь меня счастливой, — отвечаю я.
Лео открывает створки шкафа, протягивает мне руку.
— Хватит прятаться, Анна.
Я вылезаю из шкафа к нему в объятия. Прижимаюсь щекой к его плечу. Лео касается губами моего виска. Я слышу, как сильно колотится его сердце.
— Эта квартира похожа на квартиру твоей мечты? — спрашивает Лео. Мне кажется, его голос дрогнул.
— Возможно, — прикрыв глаза, я глажу его руку. Нежное, дразнящее прикосновение: от локтя к кисти, до самых кончиков пальцев. А затем — снова, дразня еще больше, распаляя притихшее желание. — Я не думала о твоей квартире в таком ключе. Но по ощущениям она очень близка к моему идеальному образу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Лео затаил дыхание.
— Тогда оставайся здесь, со мной.
Примечание 1
Ее пальцы замерли.
Затем переплелись с его пальцами.
— Лео...
Он уже понял по интонации, сочувствующей, сожалеющей: это отказ. В груди заныло.
— Почему нет, Анна? Тебе же надо где-то жить. А здесь хватит места нам четверым, — Лео сделал крошечную паузу. — Здесь мы будем счастливы.
Но, похоже, в Анне кипели слишком сильные эмоции, чтобы слышать язык пауз.
— Я не могу, — она выскользнула из его объятий.
— Что значит «не могу»?
Его тело будто сковало льдом: не двинуться. Даже слова приходилось выцарапывать из горла.
Самое важное уже сказано: нет. Лучшее, что Лео мог теперь сделать, это уйти, дать им обоим передышку. А потом просто продолжить. Будто ничего и не было. Ждать следующей возможности. Двигаться по плану.
— Лео, я живу в прекрасной квартире — твоей квартире. И занимаюсь работой, которую дал мне ты. Ничего не напоминает?
…Ведь его план был рассчитан на три месяца. А все случилось в два раза быстрее. Еще есть время. Надо просто уйти…
Лео не сразу понял, о чем говорила Анна. Ее слова были неожиданными и болезненными, как удар под дых.
— Ты сравниваешь меня со своим мужем?
— Со своим бывшим мужем! И… нет… конечно же, нет, — Анна закрыла лицо ладонями. — Просто мне нужно снова научиться дышать. Самой. Без трубок и аппаратов. Мне нужна свобода. Я только сбежала из-под опеки одного мужчины не для того, чтобы оказаться под опекой другого.
— Я... — Лео потер лоб. — Но я не хочу тебя ни в чем ограничивать.
— Дело не в этом!
— Не уверен, что понимаю тебя.
Ему показалось или Анна боится? Не его, нет. Он же не давал повода. Но на всякий случай Лео отошел к окну. Так ему и самому стало проще. Пусть внутри его все еще ломался лед, там, за стеклом, сияло солнце.
Из подъезда вышел Гера — в растянутой майке, обвисших на коленях штанах. Что он говорил? Счастье ― как гора. И на этой горе долго не протянешь: воздух разрежен, дышать трудно. Флажок поставил — и назад.
— Благодаря тебе я научилась понимать, чего хочу, — после паузы голос Анны стал строже. — Почвы под ногами, самостоятельности, независимости. Разве это понимание — не самая важная ступень обучения?
Лео обернулся — и сразу стало сложно думать. Анна, взъерошенная, с легким румянцем, с блеском в глазах, стояла так близко — только руку протяни.
— Ты оборачиваешь мои уроки против меня, — уже спокойно произнес он: просто констатация факта. — Хорошо, что ты достаточно разобралась в себе, чтобы это понять. Но почву под ногами можно обретать и рядом со мной. — Лео глубоко вздохнул, поправил очки на переносице. — Обещай хотя бы подумать над моим предложением, — он выдержал паузу, чтобы его голос прозвучал твердо. — Пожалуйста.
Анна робко улыбнулась. Шагнула ему навстречу.
— Я подумаю! Вы очень добры, специалист по счастью.
— На самом деле, как раз сейчас я очень зол. Просто хорошо это скрываю, — Лео притянул ее к себе и крепко обнял.
Но как бы ни были крепки объятия, теперь тепло Анны не растапливало лед. Ее обещание ничего не значило, как и любое обещание, данное под давлением или из жалости. Отсрочка — только и всего. Надо продумывать следующий шаг, разрабатывать другой план. Но как это сделать, если все мысли в голове зациклены на ее «нет»?
Больше Анна не нуждалась в муже. Этого Лео и добивался.
Только что делать с тем, что больше Анна не нуждалась и в нем?
Примечание 2
Тарас сунул ладонь в карман — проверил, на месте ли ключ. Глянул из машины на окна восьмого этажа — темные.
