Такого тринадцатилетний парнишка не видел и не слышал нигде. Ни в рассказах священника о древних временах, когда по всей Европе железным маршем шагали ромейские когорты. Ни в словах купцов, шедших что с юга, что с севера. Ни даже в фантазиях своих сверстников, представлявших себя славными воинами, сокрушающих любых врагов. Нет, это было нечто иное…
Стройные колонны по пять человек в ширину шагали нога в ногу по влажной дороге под чёткий барабанный бой. Все равны как на подбор. Впереди шли, как показалось Борьке, ребята, лицами не сильно старше него самого. Все они были одеты в суконную одëжку вороного, чëрного цвета. На ногах добрые сапоги чуть ли не по самое колено с блестящими шпорами. Они не просто шли, они чеканили нога в ногу строгий марш. А что это у них лежит в правой руке, опираясь на плечо? Борька никогда такого не видел. Сложно было сказать вот так сразу, но, как ему показалось, они шли с какими-то, невероятно схожими друг на друга, странными копьями из дерева и железа. Их, в вороных одёжках, было всего шесть рядов. За ними лишь немного менее стройным маршем шли около двух десятков рядов в точно таких же, но серых одеждах. На них не было высоких сапог со шпорами, но были такие же странные копья. В их числе молодых было уже значительно меньше, чем в первых. Большинство являлись, по сути, уже взрослыми мужчинами, хоть от чего-то не имели бород.
За ними из леса вышли конники. Не больше сотни, они, одетые и вооружённые заметно разношёрстнее, чем «чёрные» и «серые», также старались идти ровными рядами. Но разве заставишь бестолковую скотину идти нога в ногу? Вдруг, Боря понял, что конники эти — сотня дядьки Григория. А вон и он сам, во главе своей сотни!
Далее двигались многочисленные телеги, крытые белоснежной парусиной. Борьке казалось, что удивляться больше нечему, как вдруг, подходя к деревне, колонна сменила строевой шаг на обычный походный, а барабан заиграл что-то, похожее на мелодию. И тут вся пешая колонна запела в один голос…
Слышишь, как птицы кричат на заре,
Плачут о горе на нашей земле?
Встанет ли солнце в назначенный час—
Это зависит сегодня от нас.
Счастье зависит сегодня от нас.
Несмел рассвет, кровав закат, и ветер зол и рьян,
И поднял меч на брата брат, и льется кровь славян.
Разрывается снаряд, ночи без сна.
Лица яростью горят, вера сожжена.
В нашем доме не спят, в дом пришла война.
Пройдут тяжёлые года, осядет горький дым,
И песни главные споём мы за столом одним
Про великие бои прошлых веков,
Те, где предки полегли, где пролили кровь,
Где прогнать мы смогли общих нам врагов.
Интерлюдия. Александр.
Отлично! Наше продвижение в первый день превзошло даже самые смелые ожидания. По правде говоря, двигались мы не весь день. Вся моя небольшая армия, состоящая из тридцати гвардейцев, ста двадцати ополченцев и семи десятков конников Григория отправилась в путь лишь в обед, когда план окончательно сработал и ловушка для воеводы захлопнулась. Он поверил в подлинность письма, написанного якобы шведским королём и сейчас разорял близлежащие к детинцу подворья горожан. Он готовился к тому, чтобы закрыться в крепости с почти тысячей своих солдат и ждать, когда придёт Олаф, чтобы сдать ему город за обещанное щедрым королём в замен. Вот только для меня это — отличный повод выступить «за правое дело», раз и навсегда покончив с Михаилом и со всем гадюшником, что разросся в полку, вместе взятым.
Следуя составленному плану, мы двигаемся не напрямую в Новгород, а описывая крюк на северо-запад. Сделано это не просто так. Дело в том, что все пять моих сподвижников-помещиков живут именно в это секторе. А их поддержка понадобится мне, чтобы склонить чашу весов влияния в мою пользу.
Одна из задач похода — спровоцировать такие народные волнения, которые были бы выгодны как мне лично, так и моим либерально настроенным соратникам. А сделать это я решил самым радикальным, но при этом действенным способом — через свободолюбие людей, а точнее самой массовой части населения, крестьян. Да, пока что крестьяне не успели вкусить всех тяжестей крепостничества, поскольку оно само ещё не обрело столь бедственный оборот. Но при этом ещё живущее поколение помнит времена полной свободы крестьян, когда они не были прикреплены к своей земле и когда никакие помещики и вотчинники были не вправе решать их судьбы. На это я и решил сделать ставку…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сейчас мы, под барабанный бой и песню группы «Арктида», так подходящую по смыслу, входили в очередную деревушку, помещик в которой был занесён в мой чëрный список. В этот список я заносил тех вотчинников, которые выделялись особой неприязнью к крестьянам. Тех, с кем следовало расправиться, но при этом создать из запуганных ими крестьян самых разъярённых несправедливостью бунтовщиков. За сегодняшний день мы уже побывали в одной из таких деревень. И сейчас солдаты знали, что делать.
Колонна подошла к двухэтажному особняку помещика. Я двигался среди всадников, но когда пришло время, не спеша проследовал к началу колонны.
— Стой! — Скомандовал Иван, шедший во главе взвода гвардейцев. Барабанный бой резко стих и повисла звенящая тишина. Толпа крестьян, вышедшая поглазеть на ранее невиданное, кучковалась по обочинам, не решаясь что-либо сказать или, тем более, сделать.
Я выехал перед строем и, осмотрев крестьян, точно таких же, как и в предыдущем селе, взял самодельный, но весьма эффективный рупор из бересты и, приложив его ко рту, заговорил отрепетированную речь:
— Крестьяне! Меня зовут Александр и я — помещик из села Борки, что в десяти верстах от сюда, ближе к озеру Ильмень. Должно быть, вы слышали о нём. — По толпе прошёлся редкий шёпот. Действительно, молва о селе, в котором людей за одну осень прибавилось едва ли не в двое, шла уже давно. — Мои крестьяне — свободные люди. Они работают и получают за то от меня плату. Они пашут и сеют только на своей земле, а оброк мне платят скромный, ничуть их не отягощающий. Правильно я говорю? — Обратился я к ополченцам.
— Так точно! — Стройно и бодро ответили они.
— Астафий, иди сюда, — Позвал я кузнеца, который за зиму успел стать десятником в ополчении. — Скажи людям, хорошо ли ты живёшь?
— Хорошо, командир! — Бодро отозвался он. — Вельми хорошо! Как Александр пришёл, так он и кузнецу мою перестроил и людей мне дал, и железа с углëм. А платит мне за труд мой вельми щедро.
— Вот! Кем он был столько лет и зачем? Слаб душой и моралью закован! Кем он стал после всех перемен? Сам теперь он диктует законы, встав с колен! — Я монотонным речитативом зачитал ещё один куплет из песни группы, по которой очень фанател в прошлой жизни. После чего я кивнул Астфию и тот, коротко поклонившись, вернулся в строй.
— Они служат в моём ополчении. Опять же, за плату. Я сделал их свободными, дал им возможность жить, а не выживать. Я стремлюсь к тому, чтобы мои люди были сыты. Чтобы на их столе всегда был хлеб, а в избе — мир и тепло. — И снова по толпе прошёлся шëпот. Но уже другой, более активный. — А что ваш помещик? — Я указал на величественный дом, за слюдяными окнами которого явно кто-то двигался. — Добр ли он с вами? — Несколько самых смелых с дальних рядов отрицательно побормотали, большинство же лишь печально опустили головы. — Даёт ли хлеб в голодный год за просто так, чтобы вы не голодали? — Теперь уже больше людей гораздо смелее говорили твёрдое «нет». — А платит ли он вам за ваш труд? — И вот, на волне возмущения, большинство уже не просто говорило, а кричало об отсутствии справедливости. — В таком случае, почему же он до сих пор не предстал перед лицом справедливости⁈ — Толпа уже откровенно бесновалась, выкрикивая что-то нечленораздельное, но явно радикальное. Я кивнул Ивану и тот принялся раздавать указания своим бойцам.
— Первый десяток — берите лестницы и через забор. Второй и третий — оцепить периметр. В случае сопротивления — огонь на поражение.
— Есть! — Стройно ответили сержанты и устремились выполнять указания.
