— Эй, мил человек! — Окликнул меня какой-то бойкий старичок. — А далеко-ль вы путь держите?
— Мы идём в Новгород, попутно чиня справедливость и освобождая крестьян из рук алчных помещиков. Там, в городе, воевода продался свейскому крулю и стал грабить горожан почем зря. А как этот круль к стенам города подойдёт, так воевода ему ворота и откроет. И станет свей землю Новгородскую в свою веру обращать огнём и мечом, священную православную веру уничтожая. — Люди завороженно слушали, как вдруг за забором поместья раздалось несколько выстрелов. Народ испуганно загомонил. — Сохраняйте спокойствие! — Прокричал я. Спешившись, я снял с лошади своё ружьё без штыка и показал людям. — Это — ружьё. Оружие, которое стреляет с помощью пороха. Как пушка, только меньше. — Я дал знак и из повозок принесли глиняный горшок на деревянной палке. Солдат, встав в двадцати шагах от меня, вытянул палку в сторону и, зажмурившись, отвернулся. Я привычно прицелился и, почти сразу нажав на спуск, легко поразил цель, от которой салютом полетели осколки. Народ вновь глухо загомонил, а кто-то даже перекрестился. Те же, кто обратил внимание, что подобными ружьями вооружены все солдаты, за исключением конницы Григория, то ли от восторга, то ли от ужаса открыли рты.
Тем временем из калитки под руки вывели помещика. Толстый и бородатый, он, сверкая разбитым носом и харкая кровью, проклинал всех и вся. Когда его проводили мимо меня он, взглянул мне в глаза, притормозил. Гвардейцы с новой силой толкнули его в спину, после чего он засеменил вперёд.
— Командир, штурм проведён успешно. Все целы, ликвидировано трое мужчин, оказавших сопротивление. — Отрапортовал Иван.
— Вооружены?
— Так точно. Двое с саблями на нас выскочили и один из лука стрелял, да больно косо. Ребята его почти сразу и сняли.
— Хорошо, молодцы. — Кивнул я.
— Служу отечеству! — Выкрикнул лейтенант, ударив кулаком в грудь.
Тем временем помещика уже поставили к забору. Он еле стоял на ногах, пошатываясь. Мне даже на мгновение стало его жалко. Впрочем, вся эта жалость мигом исчезла, как только я вспомнил рассказы крестьян о его зверствах и беспределе, который он чуть ли не ежедневно учинял. Нет, в новом мире таким людям не место.
— Крестьяне! — Вновь обратился я к народу. Скажите мне, хотите ли вы впредь видеть этого человека вашим помещиком?
— Нет! — Нескладно, но уверенно прокричала собравшаяся толпа. Я кивнул лейтенанту и тот, подозвав троих гвардейцев, стал отдавать им указания, выстраивая напротив осуждённого.
— Теперь для вас настанет новая жизнь! — Я поднял к небу сжатый кулак и люди, повторив мой жест, восторженно загомонили.
— Это бунт? — Растерянно спросил помещик, снова взглянув на меня.
— Готовсь! — Крикнул Иван и три гвардейца взяли ружья на изготовку.
— Нет, — Коротко, но достаточно громко бросил я.
— Цельсь! — Последовала вторая команда.
— Это революция.
— Пли!
Глава 18. «Набирая обороты»
17 апреля 1506 года.
Жизнь сына Новгородского ремесленника Борьки в последние дни менялась с ранее невиданной быстротой. Сначала удар в спину от своих же воинов, которые должны были защищать жителей города но, по всей видимости, продали свою верность и, пограбив горожан, отбирая чертовски дефицитный хлеб, заперлись в детинце. Как отец проклинал их… Таких слов Борис ранее и не слышал.
Потом они, собрав пожитки, перебрались к брату матери в деревеньку недалеко от города, в котором в последнее время отнюдь не всё гладко. В деревне Борьке не очень понравилось. Как-то всё очень медленно и неспешно. Хотя хлеба было в общем-то в достатке, но вот остальных благ и Борису и, наверняка, остальной его семье, не хватало. Но виду никто не подавал.
Однако их размеренная жизнь в деревне не продлилась долго. Уже вечером дня, когда они прибыли, в деревню вступили таинственные «тëмные кафтаны», как их окрестил по началу Боря, в сопровождении с дядькой Григорием и его сотней.
Сын ремесленника тогда очень сильно удивился, наверное, всему, что было при них. Начиная с железной дисциплины и походного строя, напоминавшего сплошной тëмный гранит, заканчивая, как выяснилось, очень даже красивыми, тëплыми и качественными, хоть и небогатыми «мундирами». Позже Борька узнал, как на самом деле называется их одежда из чëрного и серого сукна. Мундир имел глубокие карманы, шёл сплошным слоем до колен, а на поясе перевязывался кожаным ремнëм, на котором у воинов висели бумажные свëртки, о предназначении которых Борька пока не имел ни малейшего представления. У воинов в чëрных мундирах всю голень закрывали высокие сапоги. Те же, кто носил мундиры серого цвета, на ногах имели не сапоги, а башмаки, но и те весьма неплохие, какие Боря видел разве что на ногах некоторых немецких купцов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но больше всего Бориса удивила не одежда воинов, а их оружие. У них не было ни мечей с саблями, ни луков или самострелов. Даже щитов он не видел у пехотинцев. Зато у всех, как на подбор, были удивительные, незнакомые Боре штуковины. Приклад, как у самострела, а в остальном — сплошные новшества. Стальная трубка, закреплённая в деревянном основании и необычные штуковины ближе к прикладу. А на конце — острый, в две пяди, плоский клинок, прикреплённый к той самой стальной трубке. Было ещё много маленьких деталей, которых Боря то ли не заметил, то ли не придал им значения. Ну, подумаешь, чудные копья, мало ли чего немецкие оружейники удумают? Но когда Борька сначала услышал, а после и узрел истинную силу этих штук, именуемых ружьями, он, как все собравшиеся селяне, удивлённо ахнул.
Как оказалось, эти «ружья», которыми были вооружены все поголовно пешие воины, стреляли также, как стреляет пушка: небольшой металлический шарик вылетает из ствола от взрыва пороха. Конечно, Боря не видел, как стреляет пушка, но представление о порохе имел и о стрельбе из пушек слышал как от дядьки Григория, так и от отца, что по осени ходил биться со свеями. Однако пушка — большая, тяжёлая приблуда, а ружьё — вот оно, два аршина в длину, казалось, подъемное даже для Борьки, который хоть и отличался не дюжей силой среди ровесников, но всё же никак не мог считаться взрослым.
А с теми воинами пришёл таинственный для Борьки и для всех остальных собравшихся Александр. Только для отца Бориса он не был незнакомцем, потому как осенью он, как и Борькин папенька, также выходил против шведов и, как сказывал отец, «бился вельми добро, да много русских душ спас, да нехристей погубил не мало». Ещё он рассказывал, что когда воеводу в большой сече ранили, Александра, хоть тот дворянином тогда не был, за его ум и воинскую справность сотники да десятники, посовещавшись, назначили войском командовать. А после похода, когда царское войско свеев в конец разбило, бают, что сам царь этому самому Александру дарственную на село выписал. То самое, Борки, куда за последний Юрьев день, как рассказывали, стеклось несколько сотен крестьян. Ранее невиданные числа для выхода крестьянского.
Но, в общем, до того дня как для Борьки, так для его отца история Александра и села его представлялась очень смутно, возможно даже сказочно, лишь из рассказов не очень знающих людей, которые, как водится, любят преувеличивать. Знал Боря и про игру заморскую, что учинял не раз этот иноземец рядом с торговой площадью, где ранее самые добрые вои на кулаках силами мерились. А однажды они с папенькой даже пришли поглядеть на эту игру. Правда, не с удобных скамей, а из-за забора, потому как все места к тому моменту были уж давно заняты.
Но в тот день, когда он со своими людьми к деревне пришёл, Боря узнал, как всё есть. Ему казалось, что Александр этот чудные вещи говорит, однако слушал его, как и все, с интересом недетским. Говорил он, дескать, действительно крестьяне его свободны и за труд он им честным серебром платит. И что они же у него в ополчении служат, за что свою копейку также имеют.
Потом говорил про то, что воевода в конец обезумел и продал землю Новгородскую свеям. Что готов он впустить нехристей в город, как только те появятся. Правда, Борька слыхивал, что свеи — те же латиняне, а нехристь — лишь круль их. Однако что латиняне, что язычники ни у Борьки ни у остальных православных тёплых чувств не вызывали. Народ поохал, повздыхал и, конечно, поверил. Ну как же не поверить, когда уже столько вестей о погромах за второй стеной пришло. Да и пехотинцы его выглядели ну очень уж убедительно.
