— А человечество, — пробормотал мистер Паркер Пайн, — так неблагодарно.
— И вообще — что такое честность? — вопросил француз. — Это нюанс, условность. В разных странах ей придают разное значение. Вот араб, например, не стыдится воровать, не стыдится лгать. Для него лишь важно, у кого он ворует и кому — лжет.
— Да, это лишь точка зрения, — согласился Карвер.
— Что демонстрирует превосходство Запада над Востоком, — сказал Бланделл. — Вот когда у этих бедолаг будет образование…
— Вы знаете, все это — вздор, — вяло включился в разговор сэр Доналд. — Ребят учат массе никому не нужных вещей. Я же хочу сказать, что ничто не в состоянии изменить нас.
— То есть?
— Ну, я хочу сказать, например, что вор всегда останется вором.
На мгновение воцарилось гробовое молчание. Затем Кэрол возбужденно заговорила о москитах, отец поддержал ее.
Сэр Доналд, несколько озадаченный, повернулся к своему соседу, мистеру Паркеру Пайну:
— Похоже, я что-то ляпнул, да?
— Любопытно, — сказал мистер Паркер Пайн.
Если и произошло короткое замешательство, один человек совершенно его не заметил. Археолог сидел молча, с каким-то мечтательным и отсутствующим взглядом. Когда наступила пауза, он вдруг заговорил:
— Вы знаете, я с этим согласен — во всяком случае, с противоположной точкой зрения. Либо человек в основе своей, честен, либо — нет. От этого никуда не уйти.
— По-вашему выходит, что честный человек, не устояв перед неожиданным искушением, не может превратиться в преступника? — спросил мистер Паркер Пайн.
— Это невозможно! — заявил Карвер. Мистер Паркер Пайн вежливо покачал головой.
— Я бы этого не сказал. Видите ли, следует учитывать великое множество факторов. К примеру, предел стойкости.
— А что вы подразумеваете под этим своим пределом стойкости? — заговорил впервые молодой Херст. Голос у него оказался глубокий и приятный.
— Человеческий мозг устроен так, что может выдержать какую-то определенную нагрузку. Подчас достаточно пустяка, чтобы ускорить кризис, который и превращает честного человека в нечестного. Вот почему большинство преступлений нелепы. И причиной их, в девяти случаях из десяти, и является то самое пустячное перенапряжение — та самая последняя капля, которая переполняет чашу терпения.
— Вы уже ударились в психологию, друг мой, — заметил француз.
— Будь преступник психологом, из него бы получился такой преступник! — сказал мистер Паркер Пайн. Он с любовью поразмышлял над этой идеей. — Если подумать, по меньшей мере девять человек из десяти можно заставить, применив соответствующий стимул, действовать так, как вам того хочется.
— Объясните, будьте добры, что вы имеете в виду! — вскричала Кэрол.
Возьмем пугливого человека. Прикрикните на него погромче — и он повинуется. Или возьмем несговорчивого. Отпугните его от пути, противоположного тому, которым, как вам хочется, чтобы он пошел, и можете не сомневаться в успехе. Наконец, самый распространенный тип — тип людей, поддающихся внушению. Это те, которые видели автомобиль, потому что они слышали рожок автомобиля; которые видят почтальона, потому что слышат грохот почтового ящика; которые видят нож в ране, потому что им сказали, будто какого-то человека пырнули ножом; или которые услышат звук выстрела, если им скажут, что кого-то застрелили.
— Не думаю, что подобное можно было бы проделать со мной, — скептически возразила Кэрол.
— Ты слишком умна для этого, доченька, — поддержал ее отец.
— А ведь все, что вы говорите, — истинная правда, — задумчиво произнес француз. — Предвзятая идея, она в состоянии обмануть чувства.
Кэрол зевнула.
— Пойду-ка в свою пещеру, я смертельно устала. Аббас Эффеиди сказал, завтра мы отправляемся очень рано. Он поведет нас к жертвеннику — что бы это ни значило.
— Это место, где приносят в жертву прекрасных молоденьких девушек, — улыбнулся сэр Доналд.
— Боже, надеюсь, что нет! Ну, всем спокойной ночи. Ах, моя сережка!
Полковник Дюбоск взял подкатившуюся к нему по столу сережку и вернул девушке.
— Они настоящие? — спросил вдруг сэр Доналд. Забыв на мгновение об учтивости, он уставился во все глаза на две большие жемчужины в ушах Кэрол.
— Да, настоящие, — ответила она.
— Обошлись мне в восемьдесят тысяч долларов, — с гордостью заявил ее отец. — А она так небрежно с ними обращается. Хочешь разорить меня, девочка?
— Я бы не сказала, что ты разоришься, даже если тебе придется купить мне новую пару, — с нежностью сказала Кэрол.
— Да, пожалуй, нет, — согласился ее отец. — Я мог бы купить тебе три пары таких сережек, и это нисколько бы не отразилось на моем счете в банке. — Он чванливо оглядел присутствующих.
— Ничего себе! — обронил сэр Доналд.
— Ну, джентльмены, пожалуй, мне пора, — сказал Бланделл. — Спокойной ночи.
Молодой Херст ушел вместе с ним.
Оставшиеся четверо улыбнулись друг другу, будто думали об одном и том же.
— Ну-с, — протянул сэр Доналд, — приятно знать, что денег ему не жалко. Боров, который гордится своим кошельком! — со злобой добавил он.
— У них много денег, у этих американцев, — сказал Дюбоск.
— Бедному трудно понять богатого, — деликатно заметил мистер Паркер Пайи.
Дюбоск засмеялся.
— Зависть и злоба?! — предположил он. — Вы правы, месье, нам всем хочется быть богатыми, чтобы покупать жемчужные сережки. Кроме, разве что, вас, месье.
Он поклонился доктору Карверу, мысли которого блуждали где-то далеко-далеко. В руках он вертел небольшой предмет.
— А? — встрепенулся он. — Нет, должен признаться, обладать жемчужными россыпями я не жажду. Деньги, разумеется, никогда не помешают. — Тоном голоса он отвел деньгам надлежащее место. — Вы вот взгляните на это, — продолжал он. — Это нечто такое, что в сто раз интереснее жемчуга.
— А что это такое?
— Цилиндрическая печатка из черного гематита, а на ней выгравирована сценка представления: одно божество представляет просителя другому божеству, восседающему на более высоком троне. Проситель в качестве подношения несет козленка, а от святейшего бога на троне лакей опахалом, из пальмовых листьев отгоняет мух. Краткая надпись гласит, что этот человек — вассал Хаммураби, так что получается, печатка была сделала ровно четыре тысячи лет назад.
Он вытащил из кармана кусок пластилина, прилепил немного на поверхность стола, смазал вазелином и приложил сверху печатку. Затем перочинным ножом аккуратно поддел квадратик пластилина и показал остальным.
— Видите? — сказал он.
Описанная им сценка отчетливо предстала их взорам.
На мгновение всех захватило очарование прошлого. И тут снаружи донесся грубый, лишенный всякой музыкальности голос мистера Бланделла.
— Послушайте, вы, черномазые! Перетащите-ка мои вещи из этой чертовой пещеры в какую-нибудь палатку! Эти невидимки так кусаются, что я глаз не сомкну.
— Невидимки? — вопросил сэр Доналд.
— Вероятно, песчаные мухи, — произнес доктор Карвер.
— Я предпочитаю «невидимки», — сказал мистер Паркер Пайн. — Это более емкое название, наводящее на размышления.
На следующий день, после всевозможных восклицаний, в путь тронулись рано. «Розово-красный» город и впрямь казался капризом, придуманным Природой, когда она пребывала в самом экстравагантном в цветистом настроении. Шли медленно поскольку доктор Карвер не отрывал глаз от земли, иногда останавливаясь, чтобы поднять какой-нибудь небольшой предмет.
— Сразу видно — археолог, — сказал полковник Дюбоск, улыбаясь. — Ни небо, ни холмы, ни красоты природы его не трогают. Он идет, опустив голову, и что-то высматривает.
— Да, но что именно? — спросила Кэрол. — Что это за вещицы вы подбираете, доктор Карвер?
С улыбкой археолог показал ей два-три грязных черепка.
— Этот мусор?! — презрительно отозвалась Кэрол.
— Гончарные изделия интереснее золота, — сказал доктор Карвер.
Кэрол с сомнением посмотрела на него.
Они круто повернули и прошли две или три вырезанные в камне гробницы. Подъем был довольно трудный. Проводники-бедуины шли впереди, без особого труда взбираясь на крутые склоны и даже не глядя в глубокую пропасть. Кэрол страшно побледнела. Один из проводников наклонился и протянул ей руку Херст прыгнул и оказался рядом с ней, отгородив ее своей тростью, будто перилами. Она одарила его благодарным взглядом, а мгновение спустя уже стояла в полной безопасности на широкой каменистой тропе. За ней неторопливо последовали другие. Солнце уже поднялось высоко, давала о себе знать жара.
Наконец они вышли на широкое плато, откуда к вершине вел легкий подъем. Бланделл сделал знак гиду, что они поднимутся сами. Бедуины устроились поудобней у камней и закурили. Через несколько коротких минут остальные взобрались на огромный квадратный камень на вершине.
