Жарне кивнул, тихонечко открыл дверь опочивальни Анны-Франсуазы — и через несколько минут вернулся, ведя за руку Джованну. Той было страшно. «Пошли со мной», — сказал герцог и быстрым шагом направился к своим апартаментам. Джованна семенила следом, Жарне остался у дверей своей подопечной.
Апартаменты герцога располагались достаточно далеко от библиотеки. Он намеренно разнёс спальню и рабочий кабинет, так как во время работы не любил отвлекаться, а кровать всегда манила его поваляться хотя бы несколько минут, ничего не делая, и обычно он не мог противостоять подобному искушению. Герцог сел на стул около высокого трюмо и приказал: «Говори. Если утаишь хотя бы одну деталь, если забудешь о какой-либо пылинке, падение которой имело значение во всей этой истории, ты отправишься к Жюлю. Он женщин любит, только не в том смысле, который вам, шлюхам, привычен. Говори».
Джованна некоторое время молчала, а потом тихо заговорила. Она рассказала всё — от первого до последнего шага. Она рассказала, как Анне стало интересно, что же так нахваливают служанки в господине Арсени, как они подсматривали за его омовением, как Анна приказывала ей, Джованне, соблазнить учителя, но затем взялась за это сама, и как Джованна с пажами и конюхом стояли за дверьми, и как всё было потом.
Когда она закончила, герцог помолчал, поцокал языком. «Давай-ка теперь подумаем, — сказал он, — кто во всём этом виноват. Выскажи своё мнение». Джованна не решалась заговорить. «Давай», — приказал герцог. «Месье Арсени», — чуть слышно пробормотала итальянка. «Да, он виноват. Но он — лишь следствие, а мы ищем причину. Почему моя дочь загорелась идеей посмотреть на его мужское достоинство? Не от тебя ли шли все эти слухи? Не ты ли сообщаешь ей все дворцовые сплетни, а потом вместе с ней хихикаешь над ними?» Джованна потупила взгляд: да, во всём произошедшем была и её вина. Она могла спасти и госпожу, и учителя, если бы согласилась сама соблазнить его. И это от неё Анна впервые услышала о легендарной мужской силе Арсени.
«Видишь, — сказал герцог, — я не ошибся. Твоё молчание — знак твоей вины. Но я знаю, как любит тебя Анна, и понимаю, что она пострадает значительно сильнее сегодняшнего, если я заберу тебя от неё. Тем не менее оставить твоей вины без внимания я тоже никак не могу, поэтому раздевайся». Джованна посмотрела на герцога. Она не сразу поняла, что ей приказывают, и никогда ранее ничего не слышала о сексуальных наклонностях герцога, поэтому совсем не знала, чего ожидать — то ли её будут пороть, то ли насиловать, то ли просто герцогу приспичило посмотреть на неё более внимательно, нежели прежде. «Полностью?» — спросила она. «Да». Она расстегнула застёжки на платье, сняла сначала нижнюю часть, затем верхнюю, затем лиф и панталоны и осталась нагая, лишь в туфельках. Она не пыталась прикрыть рукой ни грудь, ни промежность, просто смотрела на своего господина и ожидала его решения.
«Хороша, — сказал герцог, потом добавил: — Подойди сюда». Она подошла чуть ближе. Ещё. И ещё чуть ближе. И ещё. Он протянул руку и провёл по её бедру, а потом привстал, спустил штаны и снова сел на стул. «Приступай», — сказал он, откинувшись на спинку, и Джованна приступила.
Это не было наказанием, это был просто секс. Обыкновенный, без жестокости и извращений. Герцог мог получить его от Джованны в любое время, просто приказав ей, — но он знал, что Джованна проговорится Анне-Франсуазе, и дочь не простит ему соблазнения её личной служанки, а дочь была главным в жизни герцога, как бы холодно он ни относился к ней с видимой стороны. Теперь же герцог понимал, что Джованна не посмеет сказать Анне ни слова, чтобы не напоминать о чудовищном происшествии. Джованна попросту была одной из немногих нравившихся ему служанок, которых он ещё не пробовал на вкус.
Она ушла от него под утро, и ей было вполне хорошо, хотя герцог был уже не юн и не отличался физической красотой. Его импульсивность никак не отражалась на манере любви. Впоследствии Джованна не раз приходила к герцогу по ночам — и однажды понесла ребёнка, но об этом так никто и не узнал ввиду событий, до которых наша история ещё не добралась.
Утром герцог пришёл к Анне-Франсуазе. Она уже не спала, но Жарне запретил ей вставать с постели. Утром он провёл какие-то интимные процедуры, а Шако напоил девушку обезболивающими растворами. Теперь она полулежала на подушках и читала; де Ври решил временно приостановить занятия. Дорнье уже приступил к поискам нового учителя-гуманитария.
«Ну что?» — спросил герцог нарочито грубо. «Всё хорошо, отец, я почти оправилась». — «Зачем ты это сделала?» Она посмотрела ему в глаза и поняла, что он всё знает — или догадался, или Джованна рассказала, или кто-то из пажей, или конюх. «Мне было интересно». — «Ты не могла подговорить служанку?» — «Нет, я должна была проверить сама». — «Я знаю, — сказал герцог, — что ты давно уже не девственница, но я и не планировал выдавать тебя замуж, оперируя твоей непорочностью как аргументом. После моей смерти тебе достанется значительное состояние и высокий титул, ты без проблем найдёшь себе мужа в высших кругах — какого только пожелаешь. Хотя ты должна понимать, что я планирую прожить достаточно долго и надеюсь увидеть внуков. — Анна-Франсуаза кивнула. — На этот раз тебе повезло, — продолжил он, — но мне важно знать: ты поняла свою ошибку? Ты поняла, где грань между риском и реальной опасностью? У тебя появилось чувство края?» Он ждал ответа.
«Не знаю, отец», — честно ответила она. «Это хорошо, — сказал герцог. — Такого ответа я и ждал. Тем не менее ты будешь наказана. Мне нужно, чтобы ты запомнила этот инцидент не только из-за Арсени. Поэтому, как только Жарне разрешит, тебя выпорют, причём серьёзно, без дураков и девочек для битья. Я никогда не применял к тебе физической силы, потому что наказание вызывает в первую очередь страх и желание избежать его путём вранья. Но сейчас ты выросла, ты умна и своевольна, и потому хорошая порка просто закрепит уже изученное — как повторение урока английского».
«Да, отец», — снова кивнула она. Он встал. «И ещё, — сказал он, — я приказал заново переплести все учебники и книги, которыми пользовался Арсени. Я надеюсь, новые переплёты сотрут память о нём в этом дворце. Его вещи уже сжигаются по моему приказу — только книги я сжигать не могу, потому что понимаю их ценность».
Герцог не упомянул, во что он приказал переплести книги. Но он планировал сделать это позже, чтобы Анна-Франсуаза успела подержать их в руках. Он полагал, что это станет дополнительным уроком.
Анна-Франсуаза же продолжала жить дальше — но несколько иначе. Случай с Арсени несколько усмирил её, сделал спокойнее, аккуратнее, вдумчивее. Анна перестала ежеминутно бросаться в пекло, искать приключений на собственную голову (и не только на неё) — она за одну эту ночь стала женщиной не в физиологическом, а в духовном плане. Поэтому в какой-то мере Арсени можно было назвать дефлоратором — ментальным.
Герцог выполнил своё обещание. Как только Анна-Франсуаза смогла ходить не прихрамывая, как только Жарне печально сказал: можно, как герцог отвёл дочь на конюшни (не прилюдно же обнажать дворянскую спину и ягодицы), привязал её к скамье, достал кнут и всыпал по пятое число — до кровавых полос. Анна держалась стоически, лишь иногда постанывая от боли. После экзекуции Жарне обработал её спину бальзамом, хотя некоторое время девушке было не очень приятно надевать платье и весьма больно сидеть.
«Усмирение» Анны-Франсуазы повлекло за собой значительные изменения в её вздорном и взбалмошном характере. Она перестала ввязываться в авантюры, способные навредить ей самой, но при этом в девушке проснулась изысканная, острая жестокость, которую многие слуги почувствовали на себе. Ей нужно было как-то отводить душу, вырываться из обыденности дворцового существования, из рамок своего высокого положения, и если раньше она делала для этого что-то запрещённое, опасное, то теперь она стала отводить душу на слугах. Ровно в течение двух месяцев после приснопамятного наказания Анна была тише воды, ниже травы, но в один из дней она наказала Джованне привести к ней слугу-мужчину, готового подвергнуться порке за некоторое вознаграждение. Найти такого было нетрудно: многие дворовые не раз попадали под горячую руку хозяина или управляющего; мелкой работы у месье Жюля хватало. Перетерпеть небольшую порку от слабой девушки, да ещё и за деньги, — что могло быть проще.
Первую жертву Анны-Франсуазы звали Андрэ. Это был один из молодых учеников садовника, крепкий парень, в основном таскавший тачки с землёй и не допускающийся к более тонким работам. Андре приказали раздеться догола, Анна изучила его комплекцию и прочие детали тела, затем уложила лицом вниз на скамью и довольно долго порола коротким кожаным кнутом. Андре было практически безразлично: Анна не умела бить сильно и тем более не имела навыка причинять боль. За экзекуцией последовала оргия с участием Андре, который, правда, не мог при необходимости лежать на спине, и Джованны.
