— И все-таки Ваши утверждения нуждаются в доказательствах, — уже не так уверенно говорит Вова и нервно отхлебывает кисель.
Жека внимательно смотрит на Вову и ест его глазами. Он просто физически чувствует, как напряглась Вовина холка и запульсировал его двойной пах. Первый пах кричал Вове: «Признайся, сволочь. Отдай деньги». Второй пах ему громко противоречил: «Молчи, дурак. Лишишься дачи».
— А вот пусть, Вова, эти ребята из СБ вам что-то и доказывают, — заупокойным голосом вещает Жека, выдержав классическую паузу, — они будут что-то такое говорить вам и говорить, будут убеждать вас в чем-то и убеждать. А вы, Вова, с паяльником в жопе будете спокойненько так задавать им свои умные вопросы и все на свете аргументировано опровергать.
— Сдаюсь, — бледнеет Вова, перед ним вдруг всплывает фотография выставленной на продажу дачи с заколоченными крест-на-крест окнами, — но как Вы обо всем этом догадались? С точностью до рубля? Я же выстроил очень сложную схему дистрибьюторских денежных взаиморасчетов, а Вы, по этому малоинформативному отчету сумели догадаться? Гениально!
— Да уж, что есть, то есть, — плотоядно улыбается Жека, — но здесь, Вова, уместно было бы вспомнить анекдот времен борьбы с алкоголизмом. Вы помните это чудное время, Вова?
— Нет. А что, разве такое было? Неужели кто-то рискнул когда-то замахнуться на самое для нас святое? — Все еще не приходя в себя, проговорил Вова.
— Было, оказывается, и такое. Конечно же, вы этого не помните. Нас ведь с вами, Вова, в ту далекую и дикую пору алкоголь еще не интересовал. По взрослому. Мы тогда им только баловались. По детски. А у народа в ту пору были серьезные проблемы. А когда у народа проблемы, он всегда сочиняет анекдоты. Один из них мне как-то какой-то старпер и рассказал. Вам его, рассказать, Вова? Или вам уже не до анекдотов? Напрасно, чувство юмора нельзя терять ни при каких обстоятельствах.
— Да, конечно, мне сейчас уже не до анекдотов. Думаю о том, как выкрутиться. Но все же интересно: где же это я все-таки прокололся? Анекдот — это, насколько я понимаю, ключ к разгадке?
— Именно так, Вова. Именно так. А суть этого короткого анекдота состоит в следующем. Приходит как-то Иван Иваныч утром на работу в свой родной цех, а секретарь партийной организации ему прямо так и заявляет: «А ведь вы вчера пили, Иван Иваныч! Вас вчера видели в сквере с початым пузырем. Надо бы вам завязывать с этим делом. У нас тут, понимаете ли, новое мышленье образовалось — боремся мы нынче с пьянством и алкоголизмом. Еще раз узнаем про ваше пьянство — лишим вас прогрессивки!» На следующий день к Иван Иванычу опять подходит секретарь и снова говорит ему: «А ведь, несмотря на наше предупреждение, вы ведь все равно вчера опять выпили, Иван Иваныч! Поэтому мы приняли решение — лишить вас премии!» «Как? — удивляется Иван Иваныч — Откуда вы узнали? Я же пил дома, в темноте и под одеялом?!» «Пили вы, Иван Иваныч, на этот раз действительно дома, может быть даже и под одеялом. Но писали-то вы, извините, со своего балкона. Соседи могут вам это подтвердить».
— Все равно ничего не понял, — трясет Вова своей обдолбанной головой, — я, вроде бы, с балкона не ссу никогда. Не имею такой привычки. Да и ни с кем на эту тему не трепался… Если вы это имели в виду. Так как же Вы все-таки узнали?
— Элементарно, Ватсон, — говорит Жека голосом Ливанова в роли Шерлока Холмса. — К вашему абсолютно идиотскому отчету каким-то образом прилипла та самая схема дистрибьюторских денежных взаиморасчетов… Вы, Вова, видимо с маленького перепугу (или же с большого бодуна?) наградили меня каким-то своим, секретным экземпляром годового отчета, к которому вы, видимо, опасаясь что-нибудь забыть, и приложили когда-то сдуру эту злополучную схему. И, наверное, в силу своей постоянной обдолбанности, совсем забыли об этом обстоятельстве. Вот она. Но не вздумайте тут же хватать ее со стола и есть. Я уже снял с нее ксерокопию, пока вы стояли в очереди.
— !!!! — бледнеет Вова.
— Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Хи-хи-хи! — заливается Жека — ошибка резидента! Я бы, конечно, и без схемы обо всем догадался. Только времени мне пришлось бы затратить побольше. А тут такая удача.
— Вот не зря все время чувствую: не хватает мне Вашей люберецкости. А Вы, к сожалению, редко к нам наезжаете! — быстро оправился от нанесенного удара Жека.
— Не переживайте, Вова, теперь будем наезжать гораздо чаще, — успокаивает его Жека.
— Только деньги я не смогу сразу отдать. Надо же еще мне дачу успеть продать. А сейчас, сами понимаете, не сезон. Вы, кстати, когда от нас уезжаете?
— Хотел сегодня же съехать, но по вашей милости придется остаться хотя бы до завтра. А завтра — первой вечерней лошадью… До завтра-то вы, надеюсь, успеете?
— Постараюсь успеть. К Вашей первой вечерней лошади.
— Да, и из полагающейся мне суммы не забудьте вычесть стоимость моего сегодняшнего обеда. Нам, как говорится, чужого не надо. На эти пересчеты добавлю вам еще немного времени. До отправления «Красной стрелы». Успеете?
— Успею.
— Будьте так добры. Уж вы постарайтесь, пожалуйста. Не разоряйте фирму на командировочные расходы. Честь имею!
— Честь имею!
— Ой, ли?
— …
Далее, они молча опустошают содержимое тарелок и кружек. Затем, они встают в полупоклоне, как это повсеместно принято у уважающих себя маркетологов и расходятся в разные стороны, больше даже не взглянув в сторону друг друга. А чего смотреть-то? Чего лишний раз пялиться? Закончился обычный разговор обычных маркетологов по обычному для них вопросу.
Жека выходит из «Блиндональдса» и впивается взглядом в ночной Питер. Питер, смежив веки, равнодушно засыпает. Жека, оскорбленный таким невниманием к маркетологу, приехавшему из самих Люберец, нервно прикуривает сигарету и глубоко затягивается. Сигарета неожиданно гаснет. «Проклятый климат!» — думает Жека. И по привычке бросается бычком в Питер. На тебе! Питер не просыпается. Еще более уязвленный Жека нервно идет по улице Жуковского и с огорчением сворачивает на Литейный. Улицы города выглядят пустынно. Люди старались как можно реже появляться на полных опасностей улицах. Опасности подстерегали буквально повсюду. Все дело в том, что на питерцев с некоторых пор кем-то из люберецких была объявлена охота. Их стали отлавливать прямо на улицах и увозить на руководящую работу в г. Люберцы. Не всем питерцам это нравилось. Многие из них так прикипели к дворцам и гранитным набережным, что уезжать даже навстречу широким властным полномочиям, большим окладам и немереным откатам никак не хотели. Кроме того, многие из питерцев с детства не были приучены к этим откатам. Тем более, к таким большим, какими они были в Люберцах. Размеры этих откатов все время держали в беспредельном напряжении всех участников процесса дележки бюджетного пирога. И очень многие этого напряжения не выдерживали и устало уезжали на Колыму. А на Колыму вообще никто из питерцев ехать не хотел. Очень уж далеко эта Колыма протекала от Питера. Правда, в очень хорошую погоду ее можно было увидеть из подвалов самого высокого дома на Литейном проспекте. Питерцы так и прозвали это уникальное сооружение: «Большой дом». Кроме того, берега Колымы не были одеты в гранит, а уж этого-то питерцы вообще никак не понимали и не могли перенести. Вот и вынуждены были эти несчастные горожане (многие из них дополнительно к гордому званию «питерец» считали себя еще и коренными ленинградцами) скрываться и воровски перемещаться по городу только по великой какой-нибудь своей нужде (ну, в смысле там, в магазин или же все-таки на работу) и только в темное время суток. Перемещение производилось ими исключительно быстро и только на очень короткие растояния.
Жеке эти опасности не грозили, поэтому он продолжает свое лихое и безбоязненное перемещение по пустынному Литейному с удивлением глядя на метавшиеся от угла к углу тени, а затем круто сворачивает на безлюдный Невский проспект. Далее он еще некоторое время бодро движется по Невскому и попадает наконец в свой любимый кабак «Союз». Там уже поджидает его старинный друг — философствующий наркоман Миша. Кабак «Союз» был стилизован под обычную совковую кухню. Верней, под множество малометражных совковых кухонек-кабинок. Кабинок, в которых висели по стенкам закопченные чугунные сковородки и громоздилась на шатких бутафорских столах тяжелая и липкая эмалированная посуда. По мнению местных стилистов именно на таких вот зачуханных кухоньках в далекие совковые времена громким шепотом велись глубокие философские споры. Ну что же, очень даже может быть. Тогда ведь не было ни «TEFAL», ни «Fairy», с удивительным постоянством думающих о нас сегодня. И конечно же, не только философские споры, но и обычные бытовые разговоры на этих кухнях происходили. Почему же именно там? Почему же, например, не в гостиных? Причин было очень много. Во-первых, то, о чем порой хотели поговорить или даже поспорить эти древние совковые люди, могло сильно не понравиться древним совковым компетентным органам. А компетентные органы, которым это «то, самое» сильно не нравилось, почему-то хотели непременно его услышать. Поэтому рассовывали гражданам по их бытовой технике различные электронные «жучки», замаскированные под детали телевизоров и радиоприемников. А где стояли телевизоры и радиоприемники древних совковых граждан? Правильно, в комнатах или, если кто таковые имел, в гостиных. И совковые люди отдавали себе в этом полный отчет. Поэтому и шептались на кухнях. Там даже если и стоял маленький какой-нибудь приемничек с вмонтированным «жучком», так можно было воду включить. И пожалуйста, слушайте уважаемые компетентные органы наш невнятный шепоток через водяное бульканье.
