— Отходите. — Это был батальонный адъютант. — Нельзя терять ни минуты. Мы сможем прикрыть вас с высотки.
Сикх, одолживший мне свою винтовку, выложил на земле рядом со мной восемь-десять патронов. Существовало правило не допускать попадания боеприпасов в руки туземцев. Сикх, похоже, уже намылился удирать, поэтому я один за другим стал подавать ему патроны, чтобы он поместил их в сумку. Я сделал это по счастливому наитию. Все прочие вскочили и пустились бежать. Со скал прозвучал рваный залп. Возгласы, вскрики, вопль. На секунду мне показалось, что пять или шесть наших опять залегли. Они залегли надолго: двое были убиты, трое ранены. Одному прострелили грудь, и он истекал кровью, другой извивался и корчился, лежа на спине. Прямо за мною катался по земле офицер-британец. Лицо его представляло собой кровавое месиво, глаз вышибло из глазницы. Да уж, приключение, нечего сказать!
К чести воевавших на Индийском фронте, оставлять раненых там было не принято. Медленное умерщвление путем жестокого членовредительства неизменно ждало всякого, оказавшегося после боя в руках туземцев-патанов. Адъютант, а с ним еще один офицер-британец из младшего состава, старший сержант-сикх и два-три солдата вернулись назад. Все вместе мы подняли раненых и понесли вниз. Мы пробрались через несколько деревенских дворов, десять-двенадцать здоровых мужчин с четырьмя ранеными на руках, и вышли на открытое место. Там мы нашли командира отряда еще с полудюжиной бойцов. Ниже, на взгорке, ярдах в ста пятидесяти от нас, должно было находиться подкрепление. Ничего похожего! Может быть, имелся в виду холм подальше? Мы опять подняли раненых и потащили, невзирая на их протесты. Прикрывающих у нас не было. Все занимались ранеными. Поэтому я понимал, что гром вот-вот грянет. Мы не одолели и половины открытого пространства, когда среди хижин появились человек двадцать-тридцать озверелых туземцев, беспрестанно паливших и размахивающих саблями.
Происшедшее потом помнится мне лишь урывками. Одному из двух сикхов, с которыми я нес раненого, прострелили икру, и он взвыл от боли. Тюрбан упал у него с головы, длинные черные волосы разметались по плечам — трагическое пугало. Откуда-то снизу вынырнули двое и подхватили нашего раненого. Я и еще один младший офицер, подоспевший мне на помощь, схватили пугало за ворот и поволокли по земле. К счастью, дорога шла под уклон. Но, судя по всему, мы причиняли ему такую боль, ударяя об острые каменья, что он взмолился, чтобы ему дали идти самому. Он скакал, и полз, и хромал, и спотыкался, но, в общем, не отставал. Я оглянулся налево. Адъютанта ранило. Его несли четверо солдат. Он был грузен, и солдаты насилу удерживали его. Внезапно от крайней хижины к нам ринулось с полдюжины патанов с саблями. При их приближении носильщики кинули несчастного адъютанта и пустились наутек. Первый туземец подлетел и три-четыре раза рубанул по распростертому телу. В тот момент единственным моим желанием было убить этого гада. Со мной был мой кавалерийский остро отточенный палаш. В конце концов, недаром же я выиграл школьный турнир по фехтованию. Я решился на поединок à l’arme blanche[22]. Дикарь увидел, что я направляюсь к нему. От него я находился всего в двадцати ярдах. Схватив большой камень, он левой рукой швырнул его в меня, правой же — взмахнул саблей. За ним в ожидании замерли другие. Тогда я передумал — оставив мысль о холодном оружии, я вынул револьвер, хорошенько, как казалось мне, прицелился и выстрелил. Безрезультатно. Выстрелил опять. Снова безрезультатно. Выстрелил еще раз. Не знаю, задел я его или нет. Во всяком случае, он отбежал на несколько шагов и плюхнулся за камень. Между тем ружейная пальба не прекращалась. Оглядевшись, я понял, что нахожусь один лицом к лицу с неприятелем. Ни одного товарища в пределах видимости. И я что было мочи помчался прочь. Кругом меня свистели пули. Вот и первая высотка. Ура! Пригорок внизу обороняли сикхи. Они призывно махали мне руками, и через несколько секунд я уже был среди них.
До подножия и долины оставалось еще три четверти мили по голому склону отрога, а слева и справа от нас были другие отроги, вниз по которым неслись наши преследователи, спешившие перерезать нам путь и обстреливавшие нас с двух сторон. Не знаю, сколько времени занял у нас спуск, но мы продвигались вниз — медленно и упорно. Силами двадцати человек мы несли двух раненых офицеров и шесть раненых сикхов. Один офицер и с десяток солдат, убитых и раненых, были оставлены на склоне на поругание врагу.
В этой операции я разжился винтовкой «мартини» и боекомплектом убитого и сделал тридцать или сорок выстрелов в туземцев, засевших на левом отроге, аккуратно целясь в них с расстояния от восьмидесяти до ста двадцати ярдов. Делать это непросто, когда с трудом переводишь дух, а руки трясутся от напряжения, уже не говоря о волнении. Тем не менее могу поручиться, что я не палил наобум.
К подножию мы вышли беспорядочной гурьбой, но раненых своих не бросили. Там нас ждал наш резерв с командовавшим батальоном подполковником и несколькими ординарцами. Мы уложили раненых, и все остатки отряда были выстроены в две шеренги плечом к плечу, в то время как аборигены, числом две-три сотни, окружили нас широким полукольцом. Я видел, что белые офицеры делают все, что в их силах, чтобы заставить сикхов держать строй. Несмотря на то что наши сплоченные ряды делали из отряда удобную мишень, рассыпаться на местности было и того хуже. Туземцы собрались в кучки и, казалось, сгорали от нетерпения.
Полковник сказал мне:
— Кентцы на подходе. От нас они где-то в полумиле. Поезжайте и скажите им, чтоб поторопились, иначе всем нам крышка.
Я уже отправился было выполнять поручение, когда меня посетила светлая мысль. В моем воображении промелькнула картина: отряд атакован и истреблен, а я — адъютант дивизионного генерала, единственный уцелевший, мчусь во весь дух сообщить о несчастье и молить о помощи. Я сказал:
— Мне нужно письменное распоряжение, сэр.
Полковник, казалось, удивился. Порывшись в карманах кителя, он извлек оттуда блокнот и принялся сочинять записку.
Тем временем командир отряда надрывал голос, пытаясь командами своими унять общий гул и сумятицу. Наконец он заставил-таки бойцов прекратить дикую и беспорядочную пальбу.
— Залповый огонь! Готовьсь! Пли!
Залп — и по меньшей мере дюжина туземцев пала. Новый залп — и неприятель дрогнул. Еще один — и туземцы поползли в гору, отступая. Горнист протрубил атаку. Сигнал был подхвачен вырвавшимся из глоток криком. Острый момент миновал, и тут, слава Господу, показались передовые ряды Кентцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
