Не хочу. Я достаточно наслышался грубостей и мерзостей в моей жизни. Хочу отныне слышать только красивые слова.
Она искусственно расхохоталась. Так смеются злодеи в опереттах.
— Да, я грубая! Но я больше тебя! Больше… Понял?
— Вы, несомненно, выше меня и, очень может быть, больше, товарищ генерал Наташа. Но чего вы тогда орете так?
— Эх ты! — Наташка отступила от него, как будто ожидая, что он ее ударит. — Мудак ты… ничего не понимаешь во мне…
После нескольких драк писатель дал себе слово больше никогда с ней не драться. Не поддаваться на ее провокации. Поэтому он сдержал желание стукнуть обидчицу по голове кулаком. Он встал и, обойдя вулкан, поднялся в прихожую-столовую. Она пошла за ним!
— Тебе никогда не понять Наташу, потому что ты мудак!
— Послушай, оставь меня в покое, а? Я тебе много раз говорил…
— Да, ты говорил. Много раз… Тысячу раз! Я охуела от твоих лекций. Ты всегда прав, ты все знаешь, ты все разложишь по полочкам, и я всегда оказываюсь виновата. Пьяница Наташа, психопатка Наташа и благородно страдающий от грубой Наташи Лимонов… Я ненавижу тебя!
«Может быть, это сексуальная провокация, может, она ебаться хочет?» — подумал он.
— Не ори, как дикое животное!
— А-ааааа-ггг! — прорычала она радостно. — Ты боишься, что услышат соседи! Для тебя важнее всего, что подумают о тебе соседи. Тебе наплевать на мое состояние. Тебе важно, чтоб было тихо. А вот я буду орать. — Разъяренный тигр открыл пасть и завопил: «А-аааааааааааааа!»
Писатель прыгнул на нее, как коммандос на террориста с гранатой в руке, готового взорвать самолет, и попытался ее обезвредить. Но попробуйте закрыть рот тигру или даже более мелкому зверю, хуй-то вам удастся! Они свалили два стула, стол, из пластикового пакета по прихожей рассыпались помидоры — любимая пища тигра. «Может быть, зараженная кровь от ноги проникла в мозг и она сошла с ума?» — предположил писатель. Увидев вдруг, что население двух домов напротив, сгрудившись у окон, наблюдает за боевыми действиями, коммандос оставил террориста и бросился задергивать шторы. Когда он задергивал последнюю в ливинг-рум, тигр, возникнув в дверях, метнул в писателя помидор. Помидор шмякнулся о зеркало над камином и потек по нему.
— Я ебала тебя в рот! — закричал тигр и стащил с себя рубашку. Появились голый торс и сиськи с торчащими сосками.
«Смертельный номер — обнажение грудей!» Писатель, перейдя в зрители, плюхнулся на диван. К нему вернулось утраченное равновесие. Он почувствовал, что кульминация состоялась и теперь они будут спускаться с вершины горы эмоций.
Подбежав к нему со сжатыми кулаками, гологрудая баба уже над ним разжала кулаки, не решаясь все же ударить его. Она топталась рядом, строя устрашающие гримасы, очевидно, не зная, что делать дальше. Вдруг закричала: «Я убью тебя на хуй!» — и задрала ногу, пытаясь пнуть его острым носком туфли. Писатель схватил ее за задранную ногу и хотел было дернуть, чтобы хулиганка шлепнулась на пол задом, но, нащупав под пальцами утолщение бинта, вспомнил, что хулиганка — его Наташка, у которой никак не заживает ножка, и не дернул. Встал.
— Ведешь себя как пятидесятилетняя уголовница, проведшая в тюрьмах и лагерях полжизни! Твое мерзкое поведение ничем не обосновано. Успокойся, бесноватая, ложись спать, а завтра утром вали в диспансер! Если собираешься и впредь драться ногами, подумай о своей.
Вспомнив о ноге, тигр расплакался. Тигру стало жалко себя.
— Вот умру на хуй скоро! — прохныкал тигр.
Писатель был доволен, что тигр плачет. Слезы расслабляют и способствуют засыпанию, знал опытный писатель. Порыдав, тигр, может быть, заснет. И тогда дрессировщик сможет лечь на диванчик, выключить свет и лежать в темноте, отдыхая.
Все это случилось, но, увы, не скоро. Еще час он вынужденно участвовал в русской пьесе. Тигр нашел в себе силы и энергию сыграть и второе, и третье действия в пьесе по роману Достоевского. Он заперся в ванной и плакал, воя и звеня стеклами, пока писатель не понял, что тигр разбил зеркало и пытается его осколками перерезать себе вены. Он не воспринял действия тигра серьезно. Разве вены режут в присутствии человека, который может тебя спасти? Он позвонил Нинке:
— Твоя подруга заперлась в ванной и пытается разрезать себе вены… Приди и забери свою подругу. Вместе гуляли, вот приходи и забирай. Я уже не могу ее видеть.
Пришла Нинка в белом пиджаке и с завернутой на бок головы косой, трезвая и спокойная. Уговорила тигра открыть дверь в ванную. Вывела заплывшего слезами (как свечи заплывают воском в греческих ресторанах) тигра из ванной. Кисть левой руки у тигра была несколько раз процарапана, но неглубоко. Писатель, упираясь задом в шоффаж, руки в карманах армейских домашних брюк, иронически наблюдал за подружками. Он полностью оправился от эффекта заканчивающейся пьесы Достоевского и теперь недоумевал, почему он все же живет с этой больной здоровой девкой, которую иной раз принимают на улицах за бразильского трансвестая.
Поддерживая друг друга, подружки ушли. Собачонка консьержки, исполняя свой долг, облаяла пару, тяжело спускающуюся по лестнице.
— Шат ап! — закричала бандитка.
— Наталья, не смей! — строго сказала Нинка. Очевидно, тигр попытался пнуть собачонку больной ногой…
Положительный писатель вымел осколки зеркала и, собрав битые и поврежденные баночки, пузырьки и кисточки в пластиковый пакет, лег в постель. Лежа в темноте, вспомнил строчки из «Хагакурэ» — любимой книги Юкио Мишимы:
«Человеческая жизнь длится мгновение. Должно истратить ее, делая то, что нравится. В этой действительности, летящей как сон, жить в несчастье, делая только то, что неприятно, — глупо».
Он не мог сказать, что все ему неприятно в его жизни с Наташкой, но неудобств и неприятных вещей все же слишком много. И даже, кажется, становится больше. Тигр не выдрессировался. Фимэйл-тигры вообще плохо поддаются дрессировке. И писатель не из тех дрессировщиков, которых можно разодрать в клочья и убежать, мазнув по окровавленному лицу жестким хвостом. Посему они снова и снова сходятся на арене… Как это ни больно, но, кажется, придется с тигром расстаться. Дрессировка отнимает у писателя все больше времени и сил, он почти забросил писательство. В один прекрасный день ему придется выбрать между двумя профессиями, решить, дрессировщик он или писатель…
Шесть дней он с ней не разговаривал, делая вид, что живет один. Она не извинилась. Наташка никогда не извинялась, но вела себя тихо. Целыми днями читала, вздыхала и печатала что-то, крепко прикрыв дверь в спальню. Он подсмотрел что, когда она уходила в кабаре. Рассказ назывался «Нога», и в нем героине
