На самом деле возведение Понятовского на польский трон проходило в рамках секретных статей договора России с Пруссией от 31 марта 1764 года, в которых Екатерина II и король прусский Фридрих II поставили своей задачей не допустить усиления Швеции и Польши, посадить на польский престол своего ставленника (а это была кандидатура русской императрицы, желавшей видеть королём своего прежнего любовника графа Понятовского) и покровительствовать польским диссидентам, составлявшим некатолическое, неуниатское меньшинство, то есть православным, протестантам и грекам-неуниатам, добиваясь их законодательного уравнения в правах с католиками. Диссидентом (от лат. dissidens — несогласный, противоречащий) в те времена называли человека, не придерживающегося господствующего в стране вероисповедания.
Итак, 26 августа (7 сентября) 1764 года Понятовский был избран польским королём. Екатерина II торжествовала эту удачу и сразу же приступила к выполнению последнего пункта отдельной части договора об уравнении прав польских диссидентов с католиками. Несмотря на тяжелое положение дел в Польше, она через русского посла в Варшаве Н. И. Репнина повелела королю Станиславу-Августу Понятовскому поставить этот вопрос на сейме. Король Польши понимал, что положительного результата в данный момент добиться просто невозможно, потому что миссионеры-католики еще в 1762 году по указанию Папы Римского начали вести борьбу против православных, не желавших принять католичество: их сажали в тюрьму, грабили, православным епископам не давали никаких привилегий, а православные церкви отнимали и отдавали униатам. Получив такое указание от русского посла, Понятовский в отчаянии писал своему послу в Петербурге Ржевускому: «Приказания, данные Репнину ввести диссидентов в законодательную деятельность республики, суть громовые удары и для страны, и для меня лично. Если есть какая-нибудь человеческая возможность, внушите императрице, что корона, которую она мне доставила, сделается для меня одеждою Несса: я сгорю в ней, и конец мой будет ужасен. Ясно предвижу предстоящий мне страшный выбор, если императрица будет настаивать на своих приказаниях: или я должен буду отказаться от её дружбы, столь дорогой моему сердцу и столь необходимой для моего царствования и для моего государства, или я должен буду явиться изменником моему отечеству».
Екатерине, во-первых, выполнявшей условия договора, а во-вторых, по религиозным соображениям не считавшей возможным допускать угнетение православных христиан, конечно, не понравилась точка зрения Понятовского. Она думала, что речь идёт о реакции диссидентов, а на самом деле была страшна реакция католического большинства польского населения, не желающего равняться в правах с православными и греками-неуниатами. И императрица высказалась весьма определённо: «Если король так смотрит на это дело, то мне остается чувствительное сожаление о том, что я могла обмануться в дружбе короля, в образе его мысли и чувств».
Н. И. Репнин, который боялся народных волнений в Польше в связи с диссидентским вопросом, но полагал, что в такой ситуации ему остаётся только «исполнить волю всемилостивейшей государыни касательно до гражданских диссидентских преимуществ», а потому все свои силы употребил на достижение цели и где подкупом, где интригами, где угрозами, а то и арестом наиболее активных противников, а главное — введением русских войск в предместья Варшавы, добился желаемого: 13 февраля 1768 года Польский сейм утвердил закон о свободе вероисповедания польских граждан и об уравнении политических прав диссидентов с католиками. Екатерина II была довольна, не подозревая, что это событие станет началом большой религиозной войны, разорительной как для Польши, так и для России. Не успели члены сейма разъехаться, как на всей территории Польши стали возникать антидиссидентские конфедерации, и первыми против решения сейма подняли восстание подкоморий ружанский Красинский и адвокат Пулавский, которые захватили город Бар и призвали к восстанию другие конфедерации. В защиту православных в 1768 году был поднят гайдамацкий бунт, а к гайдамакам (беглым крестьянам, ушедшим из России в степи) примкнули запорожские казаки во главе с атаманом Железняком и крепостные крестьяне с сотником Гонтой.
Восстание не приобрело народного характера, но принесло смуту, углубило религиозную рознь. Появились шайки грабителей, потому что на призыв «за веру и свободу» в основном стекались те, кто не хотел работать, а хотел наживаться на грабеже, то есть голь перекатная. Такая же голь — гайдамаки и запорожские казаки — выступили против конфедератов, как бы защищая веру православную, а для этого грабя и убивая и католиков, и мусульман, и всех, кто попадётся под горячую руку.
Король Станислав-Август тяготился своими обязательствами перед Россией, но продолжал заискивать перед Екатериной II, потому что весьма нуждался в деньгах: конфедерации забирали всё, что предназначалось ему. В конце октября 1767 года Репнин писал: «„Дерзость и наглость возмутителей во всех частях умножается, а в Великой Польше ежедневно грабежи делаются, и час от часу разные вновь партии сих грабителей показываются. Доходов государственных ни одного злотого“. Королю месяца через два опять есть нечего будет, ибо доходы везде разграблены и к нему не доходят». Тем не менее Понятовский продолжал гнуть свою линию на преобразования, на изменение конституции, затем, побуждаемый канцлером Хребтовичем, примкнул к Тарговицкой конфедерации. Поддерживая движение против диссидентов, а следовательно, против России, польский король в то же время постоянно просил денег то у Панина, то у Репнина, то у самой императрицы. И получал желаемое, всё более и более попадая в зависимость от российской императрицы. Он пробовал найти поддержку со стороны Франции, просил совета у госпожи Жоффрен как хозяйки великосветского салона в Париже, пытался найти контакты с Австрией. Но тщетно. Его судорожные попытки вырваться из круга зависимости от русской императрицы не увенчались успехом.
Вместе с Чарторыйскими король обращался к Панину с просьбой отменить постановление о диссидентах. Но Панин, зная мнение Екатерины по этому вопросу, им отказал. Попытки Понятовского провести преобразования, изменить конституцию взволновали Фридриха И, и он 30 октября 1764 года отправил Екатерине послание, в котором, в частности, писал: «Многие из польских вельмож желают уничтожить liberum veto и заменить его большинством голосов. Это намерение очень важно для всех соседей Польши. Согласен, что нам нечего беспокоиться при короле Станиславе, но после него? Если ваше величество согласитесь на эту перемену, то можете раскаяться, и Польша может сделаться государством, опасным для своих соседей, тогда как, поддерживая старые законы государства, которые вы гарантировали, у вас всегда будет средство производить перемены, когда вы найдете это нужным Чтоб воспрепятствовать полякам предаваться их первому энтузиазму, всего лучше оставить у них русские войска до окончания сейма». Это письмо поразило Екатерину, она послушалась совета прусского короля и отказала Понятовскому в согласии на преобразования в Польше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
