морем и землей стены городские, которые были очень высоки, и башни густые разорять из пушек больших начали. К тому же тиран жестоким будучи, хорошо сам надеялся и своим уже внушал, что на многих местах стены будут разбросаны, и от порта Галаты легко ко штурму [будет перейти].
29 мая янычары, приступив с лестницами к стенам и от порта, и на других местах к штурму, с большим и огромным криком вслепую начали рваться. Монахи также икону с мучениями господа Иисуса Христа, с крестами, книгой, свечами, и монашки или монахи из патриархии близ стен и по улицам в мешках носили, наставляя христианам, дабы себе во имя этого, который их откупить изволил, мужественно начинали. После чего простолюдины и девушки солдатам мужественно помогали, бия камнем со стен и кто чем мог. Магомет сам стоял на взгорье близ города, подчиненным наставляя, дабы смело на стены выступали, крича сильно и прибавляя им доброго духа. И когда увидел, что их мужественно христиане несколько раз отбили, в двух местах боязливых и уступающих усиливал.
И была такая мощь в христианах, защищающих стены, что большая часть войска турецкого, когда их много на этом штурме убито было, отступая, тыл сдало, ибо самих янычаров за два штурма семь тысяч в час погибло. Еще была другая суета, с которой турки привыкли при первом штурме сталкиваться, особенно с христианским народом, которого за псов считают. В то время обороняющимся христианам из города сердца и мощь [306v] и надежда добрая от победы прибыла. Магомет жестокий, испугавшись этой неожиданности, с суровым и огромным криком, грозя своим уступающим чаушам или дворянам, которых при себе имел, приказал бить и убивать идущих назад от стен.
Цезарь греческий тоже, с места своего хорошо ориентируясь, научал своих, что когда видят помощь бога, то должны с хорошей надеждой за победу бороться. Но вновь обратилось иначе счастье войны сомнительное. Когда Юстиниан, князь генуэзский, был турками подстрелен, хоть несильно, и которому приказывал Палеолог, дабы из своей башни не отступал, так как рана не смертельная, но он более сердца онемением, чем раной будучи измученным, удрал в Гала– ту в ботике, другого начальника на свое место не поставив. А потом на Сийо, остров, к итальянцам, сразу же в ботике удирая, от раны или от отчаяния умер на море. И от оной обороны городской, итальянцы, венеты, генуэзцы, видя, что их начальник поступил, за ним пошли. И, поскольку из этого места уже легко было зайти в город, турки, мощью большой видя, что обороны нет, огромным штурмом начали рваться в город. Цезарь Палеолог имел еще тысячу солдат, пеших греков и двести итальянцев на площади, но не мог так быстро прискакать к этому месту, где была оборона покинута гетманом генуэзским, так как город имеет округ (в окружности) шесть миль польских.
Герлука же, господин греческий, предатель, любимец императора Палеолога, к Магомету перекинулся и в город туркам легко вход и место штурма показал. Но Магомет, поняв, [307] что Герлука господина своего предал, от которого большим доверием и имуществом на значительный пост был выдвинут, вместо подарка приказал его четвертовать. И таким образом предатель, который своего господина ласкового и христиан предал, от тирана законную оплату получил, ибо предатель никогда конца хорошего иметь не может. Сразу же тогда на место то Магомет на штурм пустил, которое ему предатель Герлука указал и которое было итальянской обороной покинуто. После чего турки в городе очень сильно укрепились, который защищал мужественно император Палеолог так долго, что его солдаты численным перевесом были побеждены. Потом император христианский сам со множеством господ своих, полагая именно в бегстве надежду жизни, если бы из города вышли, в воротах андринопольских множеством жмущихся задавлен был, и в этой давке восемьсот трупов задавленных найдено было.
Там голову умершего императора один янычар, по имени Сариэлес, взял и бросил ее перед Магометом, говоря: «Счастливейший господин, вот имеешь голову жесточайшего неприятеля своего». За что был награжден янычар натолийским беглербеством и адинийским княжеством и другие подарки вручены.
И турки, будучи победителями, по всему городу разоряя, гарцуя и скача, на улицах и в домах крытых били и секли, и других из костелов, с башен, со стен, с магазинов, молодых, старых женщин, девушек и девочек невинных выволакивая убивали, секли, резали, растряхивали, и все жестокости трудные к описанию [307v] выполняли. Женщины благородные, девушки красивые и монашки, богу обещанные, были насилием ко сраму браны, и никакой разницы между матерью и дочерью, о чем очень стыдно писать, насильники не имели. В костелах дорого выстроенных и богу посвященных также в домах городских сокровища грабили, которые им Магомет обещал, если бы город взял. Позволено им было все, что кто заслужил. В костелах образы господа Христа и святых его святотатствами разными были опозорены и посрамлены. Также из костела св. Софии, главнейшего, были взяты распятие и образ девы Марии очень дорогостоящий, в который, поставив его на рынке у колонны мраморной, стреляли в них из ружей и луков, убивая под ними христиан, и говоря: «Вот это боги, в которых вы верили, пусть теперь вас от руки мощнейшего императора Магомета освободят!». Это место для него один греческий монах недавно показывал. Так в течение целых трех дней те и иные трудные к описанию злости и кощунства народ этот плохой, языческий, варварский, безбожный, содомский, жадный, хищный, суровый, над именем Христа наиболее издевающийся, инстинктивный, неугомонный смел чинить посля овладения этого славного города империи христианской.
Три дня спустя из лагеря своего вошел в город сам Магомет, император, и в вступил в замок, который сегодня турки Едыкулы от семи башен зовут. Только тогда приказал усмирить распри и убийства, которое его войско над христианами все три дня совершало. Там же несколько господ греческих значительных найденных, которые еще в этом погроме [308] затаились, приказал в куски рассечь и в моребросить. На празднествах также турецких и на пирах почтенные и благородные господа, а также императорские и других великих господ дочери, после разных заигрываний и после срама почти скотского, на посмешище были рассечены.
Магомет потом имел много, кроме множества неслыханных иных сокровищ и другой добычи, как городской, так дворянской и церковной, кроме той, которые солдаты жадные за три дня ограбили. В замке семь башен высоких, полных сокровищ, золота, серебра, денег и разных регалий нашел, которые и сегодня, как турки свидетельствуют, стоят. Ибо каждый император турецкий обязуется эти сокровища не уменьшать никоим образом, и
