Мелинда поняла, что слуги в Чарде не были оповещены о «тайной свадьбе» и что горничная была совершенно права, думая, что она осмелилась посягать на положение, которое может занять лишь законная жена владельца дома.
– Кто выбрал для меня эту комнату? – спросила Мелинда.
– Приказ его светлости, – ответила горничная, недовольно прошелестев своим накрахмаленным фартуком.
– Наверное, у его светлости были на то веские причины, – сказала Мелинда, думая, не лучше ли было объяснить все слугам в Чарде.
– Да, мисс, очевидно, – произнесла горничная с таким ожесточением в голосе, что Мелинда почувствовала себя задетой.
– Я позвоню вам, – быстро сказала она, – когда вы мне понадобитесь. А пока мне бы хотелось побыть одной.
– Очень хорошо, мисс. Если вы так желаете.
Горничная ушла, оставив после себя столько недовольства и подозрений, что у Мелинды мурашки пробежали по спине.
«Наверное, – подумала она, – с точки зрения прислуги, мое пребывание здесь без компаньонки не очень удобно».
Ее так испугало отношение этой женщины, что она сама справилась с застежкой своего платья и даже сделала сама себе прическу, чтобы только не звонить в колокольчик. А когда она оделась, она поняла, что совершенно не задумываясь выбрала белое платье, в котором выглядела как невеста.
Оно, конечно, уступало по изысканности ее свадебному платью, но все равно было очень милым: из белого шифона, украшенного лентами и букетиками крошечных розочек. Декольте было немного ниже, чем любила Мелинда, но среди вещей она нашла кружевной носовой платок и сделала вырез более скромным.
Волосы, растрепавшиеся за время прогулки, обрамляли ее лицо венчиком кудряшек, отказывавшихся послушно ложиться по бокам прямого пробора.
Туфли она нашла в гардеробе и, последний раз взглянув на себя в зеркало, выскользнула из комнаты, не встретив больше неодобрительно настроенную по отношению к себе горничную.
Она спустилась по широкой дубовой лестнице со старинными изогнутыми перилами вниз в холл. В доме было очень тихо, но, казалось, со всех сторон льется какая-то теплота, обнимавшая ее своими любящими руками. Она открыла дверь гостиной, там стоял маркиз и смотрел в окно. Его лицо освещал закат, и она заметила, что счастливое выражение лица совершенно изменило его. Он повернул голову и протянул ей навстречу руку.
– Идите сюда, – сказал он.
Он подвел Мелинду к окну, и, взглянув через розарий, она увидела, как солнце заходит за высокие деревья в лесу. Над деревьями кружили грачи, голуби, летевшие на ночлег.
– Как я завидовал им, когда был маленьким, – тихо сказал маркиз, – потому что они могли вернуться домой когда угодно. Лес был их домом, и с наступлением ночи они инстинктивно возвращались туда, зная, что найдут там убежище и отдых до утра.
Эти слова открыли Мелинде, как он страдал ребенком оттого, что его не хотели принимать как своего, что его дом не был по-настоящему его домом, потому что его не любили там; и она начала понимать, что же значило для него возвращение в Чард хозяином.
– Вы были очень несчастны? – так же тихо спросила она.
– Я думаю, что, если бы не Чард, – ответил он, – я бы убил себя, и не один, а десять раз. Ребенок может смириться с суровостью, даже с жестокостью, но не с ненавистью. Она пожирала мою душу, она все разрушала, даже желание жить.
В его голосе было столько боли, что она с удивлением посмотрела на него, но вскоре темнота горечи исчезла из его глаз.
– Но сейчас мы можем забыть об этом, – виновато сказал он. – Я выиграл! Он теперь мой! До самого последнего момента я не понимал, как много он значит для меня. Но теперь он мой, вы помогли мне получить его. Я всегда будут благодарен вам за это.
Он положил руки ей на плечи, так же как тогда, когда показывал ей лес вдалеке, но теперь его пальцы несколько напряглись. Она инстинктивно отодвинулась от него. Он улыбнулся и собрался что-то сказать, но тут дворецкий объявил об обеде.
Они сели за стол, накрытый серебром с фамильным гербом; длинную с дубовыми панелями комнату освещала огромная золотая люстра. Еда была превосходной: овощи и фрукты из собственного сада, мясо и дичь из поместья, а форель выловили в ручье, где маркиз рыбачил еще мальчиком.
Он говорил о новшествах, которые он собирается ввести в поместье, о том, как он восстановит сады по планам, сохранившимся после постройки самой старинной части дома.
– У нас они есть все, – сказал он. – Жаль, что садику с лекарственными травами позволили засохнуть, фонтан переставили на другое место, а тисовую изгородь выкорчевали. Я посажу все это заново, а мои фермеры станут лучшими в округе. Моя мачеха экономила каждое пенни на них. Я встречусь с фермерами на этой неделе и скажу им, что будет устроено больше водохранилищ и восстановлены сломанные изгороди, а если они захотят обновить свои стада, то я с радостью помогу им.
Мелинда тоже заразилась его энтузиазмом, и после обеда они пошли в канцелярию поместья. Маркиз показал ей большой план угодий. Она обнаружила, что он знает всех местных фермеров по именам. Он показал ей на карте, где есть пустующие земли, потому что его мачеха и ее агенты сдирали с фермеров такую ренту, что им стало невыгодно вести дела, и рассказал, где он начнет распахивать новые поля, сажать новые леса и заниматься другими улучшениями своего хозяйства.
Они так долго пробыли в канцелярии, что уже стемнело, когда они, наконец, вернулись в гостиную. Шторы были задернуты, в камине горел небольшой огонь, так как опасались, что вечер может быть холодным.
Казалось, дым от камина только усилил аромат цветов и запах воска и сухих лепестков, наполнявших дом.
Мелинда, качнув юбками, наклонилась над камином, и у нее невольно вырвались слова:
– Совсем как дома! И запах тот же.
Маркиз сел на диван. Она чувствовала на себе его взгляд; немного помолчав, он сказал почти с удивлением:
– Я рад, что вы здесь. Мне нужно выговориться, я так долго держал все в себе, а вы, кажется, сможете меня понять.
– Да, смогу, – сказала Мелинда.
Он наклонился к ней, взял ее за руку и потянул к себе.
– Идите и сядьте здесь, Мелинда.
Она хотела возразить, что ей хорошо и тут, но почему-то подчинилась ему и села рядом с ним на диван.
Несколько секунд он молчал и просто смотрел на нее, а потом, словно самому себе, проговорил:
– Прелестна! Так прелестна, что жаль…
Он не закончил фразы и обнял Мелинду, притянув к себе. Она была так поражена, что несколько мгновений не могла сопротивляться, а потом, раньше, чем она поняла, что происходит, его губы впились в ее.
Она никогда раньше не целовалась, а его натиск застал ее врасплох, и ей показалось, что она задыхается.
