Колонна потихоньку протискивалась узким проездом от парка до Радужной площади, откуда и начиналась Небесная Благодать. Начало пути и самая тревожная его часть… Робер делал вид, что все отлично, и ждал неприятностей. Обошлось — никто не напал, никто не застрял, не потерял колесо, лошади не взбесились и не устроили завал из повозок.
— Удивительное чувство, — мягко и чуть ли не растерянно сказал ехавший рядом Левий. — Проповедовать о бегущих скверны и прелестей Врага и увидеть воочию то, что иными словами не назвать…
— Значит, такое уже бывало?
— Что вы сказали? — Левий даже в седле не оставил своей привычки трогать голубя. — Воистину, устами невинными глаголет очевидность. Подобное несомненно случалось, но уцелевшие оставляли потомкам молитвы и предания, а не хроники. Беда же — что снег: выпадает всякий раз заново, и всякий раз приходится прокладывать в нем тропы, чтобы к лету они растаяли. И мы свою дорогу проложим, не правда ли?
— Я об этом не думал.
— Правильно, вы это делали и делаете сейчас. Что ж, каждому свое, проеду-ка я вдоль колонны. Некоторых это успокоит, хотя я, увы, не водопад и не армия.
— Ваше высокопреосвященство, будьте осторожны!
— Взаимно.
Исчезает в ночи хрупкий беловолосый всадник. Уходят назад темные, без единого огонька в окнах дома… Хотя нет, вот отворилась одна дверь, и несколько человек, прилично нагруженных, после короткого разговора с церковниками вливаются в колонну. Дальше, дальше, вереница факелов, как змея, ползет городскими ущельями. Один перекресток, второй — и вновь распахиваются ворота теперь уже основательного особняка, и к беженцам присоединяются два экипажа. А кто-то, приникнув к окнам, провожает сейчас взглядами уходящих в ночь. Отсидятся ли оставшиеся, дождутся ли спокойствия или чего-то иного?
— Монсеньор, — докладывает Грейндж, — от Перекатного моста вернулись разведчики. Хорошего там мало.
— Подробнее.
Хорошего немало было, его не имелось вовсе, разве что разведчики оказались не просто толковыми и дотошными, но и везучими. Бывшие таможенники, они прогулялись на тот берег и убедились, что беспорядки в тамошних кварталах набрали силу и пробиться без драки не получится. Мало того, сбившиеся в банды погромщики раз за разом пытаются прорваться на правый берег, но оборонявшие Перекатный стрелки Блора валят всех, кто суется на мост. Люди устали, у них кончаются заряды, но если оставить мост без охраны, мародеры очень быстро окажутся здесь.
— Как обороняют мост?
— Баррикаду соорудили. Там мастерские рядом, стены деревянные поразбирали и вдобавок несколько телег опрокинули.
— Поблизости найдется еще что-то горючее?
— Конечно. Сараи, что вдоль берега. Да и мастерские еще и наполовину не разобраны.
— Халлор… Гедлера ко мне!
Решение простое и безотказное. С Узким мостом получилось отлично, но с Перекатным сложнее, придется в помощь стрелкам посылать усиленную команду, а у ребят Халлорана зуд в кулаках все еще не унялся. И догонять лучше верхами.
— Монсеньор!
— Гедлер, отправляйтесь на Перекатный в помощь Блору. Нужно завалить мост деревом как можно сильнее. Когда колонна минует площадь Августы, все поджечь, посадить стрелков позади себя и догонять нас. У Августы вас будут ждать алаты. На всякий случай.
— Как мы узнаем, когда поджигать?
— Вас предупредит мой адъютант. И не жалейте дерева, гореть должно долго.
5
Савиньяк спрашивал, капитан Гастаки старательно отвечала, и понять ее на трезвую голову и с непривычки мог разве что Алва. Однако главным калибром покойная дама все же саданула. Рокэ — а кто, если не он?! — пытался спасти Олларию, не преуспел и погиб. Об этом знает некий излишне «горячий» спутник, которым мог быть только Валме. Когда и где все произошло, мертвая бордонка не представляла, и Савиньяк пришел к выводу, что смерть сродни вину. Разговор с выходцем, во всяком случае, напоминал беседу с пьяным, и все же маршал не отступал.
— Госпожа Гастаки, вы не знаете…
— Сударыня, вы не припомните…
— Капитан Гастаки, не скажете ли вы…
Лионель спрашивал, уточнял, подсказывал, иногда ему на помощь приходили госпожа Арамона и ее дочь. Часа через полтора беспрерывного бреда маршал окончательно уверился, что Зоя Гастаки при всех своих благих намерениях ничем не может помочь и ничего толком не знает, если не считать того, что Оллария обречена уже окончательно и что она, то есть Зоя Гастаки, прорвалась к жене своего мужа чудом и вряд ли сможет сделать это вновь.
— Я не думала, что будет так, — твердила покойная, мало отличаясь от десятков «не думавших» живых. — Это он решил, он сам. Он теперь там, где хочет…
— Зоя, — вмешалась госпожа Арамона. — ты это о ком?
— Он ушел, — в сороковой раз завела нежить, перед которой следовало трепетать и которая вызывала лишь досаду. С треском лопнула последняя надежда получить подсказку из Заката, а на то, что Росио встряхнет стариков и вышвырнет Бруно за Хербсте, Савиньяк и так не рассчитывал. Женщина без тени лишь подтвердила то, что Ли уже принял как данность: если не сделает он, не сделает никто. Мудрых и сильных впереди не осталось, только те, кто старше, и они свое уже отскакали. Рудольф безнадежно сдает, а здешние генералы — всего лишь генералы, даже если они маршалы. На юге проще. Там Бертрам с Рафиано, там могла бы быть и мать…
— Сударыня, вы не можете сказать, моя мать не «остыла»? Разумеется, не может. Гастаки — бордонка, крови Рафиано в ней нет, и до смерти довели ее другие.
— Откуда, сожри тебя зубан!
— Благодарю вас.
Он не мог не попробовать, но теперь все. Теперь забыть. Пока армию не догонит «фульгат» с неизбежным письмом.
— Я твою кровь не найду. — Покойная сочувственно насупилась. — Не увижу… Если б вы с нашей козулькой успели…
— Зоя!..
— А ты, малявка, не вмешивайся, у тебя все на носишке написано…
— Капитан Гастаки, я был бы вам признателен, если б вы рассказали о нашей встрече чрезмерно «горячему» Валме. Его вы найти можете?
— Сейчас плохие пути и много старого холода. Везде. Глаза выедает. Мы мало ходим и не видим чужих, а он не наш. Очень не наш. Я сюда едва пролезла, чуть без шкуры не осталась! Из-за нее все! Остывать задумала…
И здесь никакого проку, только знание, которым не поделишься, а тянуть и дальше нельзя. Ты долго шел за Рокэ, и дорога остается прежней. Да, Грато не стать Моро, кто же спорит, но Моро втравили в чужие делишки и прикончили, а Грато бегает, вот и ты поскачешь. Излом — твой барьер, и хорошо, что ты вовремя взнуздал свою армию и при желании в считаные дни подомнешь Западную. Если ее еще не разбили, само собой.
— Я благодарен вам, сударыня, за то, что вы уделили мне время. Итак, вы полагаете, что Оллария погибает и что-то предпринимать бессмысленно. В городе происходит нечто, неприемлемое для мертвых и опасное для живых, которых вы зовете «горячими».
— Нам туда не пройти, а вам поздно. Вы остынете в свой срок, если не тронете. Здесь чисто, здесь далеко…
— Значит, что делать, вы не знаете, а ваш супруг не только не знает, но и не хочет вмешиваться?
— Он устал, он был оскорблен. Горячие его отвергли, и мой рыцарь услышал Ее. Меня призвала любовь, но такие вот, — капитанский палец ткнул в сторону, видимо, все же падчерицы, — не должны… раньше времени и в грязи. Не тяните, нельзя сейчас тянуть…
— Зоя… — Госпожа Арамона отпихнула дочь и что-то торопливо зашептала своей гостье, тесня ее в глубь комнаты. Пора было уходить, но эту безумную встречу назло всему и закончить надо безумно и… достойно. Знакомство, конечно, дикое, но он сам его добивался. Лионель с улыбкой шагнул к выходцу. Любопытно, он угадает, или Рокэ с этой дамой попрощался иначе?
— Был счастлив познакомиться, надеюсь, мы еще увидимся. Вашу руку, сударыня!
Она протянула, и маршал коснулся губами чего-то прохладного, чуть влажного, не живого, но и трупом, мясом, гнилью не являвшегося. Капитан Гастаки облизнула губы и нахмурилась.
— Отвернитесь, — тихонько подсказала Селина и наконец, выпустила его руку. — Всё…
Но это было не всё, потому что раздался резкий стук в дверь. Госпожа Арамона живо обернулась к дочери:
— Иди к себе и выпусти кота.
Черно-белый котяра и маркграфиня вошли одновременно. Ли неторопливо поднялся с кресла, в которое успел сесть. Фрида была безукоризненно одета и безукоризненно вежлива.
— Госпожа Арамона, я узнала, что вам стало плохо. Прислать вам лекаря?
— О нет, — рекомая госпожа сделала реверанс, — вы так добры к нам, но мне уже хорошо.
— Госпожа Арамона не только смогла выдержать мое присутствие, — Лионель счел правильным улыбнуться, — но и сможет выдержать дорогу. Послезавтра на рассвете мы выезжаем.
