– А чего он, матушка, на меня глаза-то пялит, разбойник? – засмеялась Сяоюй. – С головы до ног оглядывает.
Монах обеими руками принял подношения.
– Премного вам благодарен, милосердные бодхисаттвы, за ваши подаяния, – проговорил он, кланяясь.
– Вот невежа, этот лысый болван! – возмутилась Сяоюй. – Нас вон сколько, а он двумя поклонами отделался. Почему мне не поклонился?
– Хватит тебе глупости-то болтать, паршивка! – опять одернула ее Юэнян. – Он же из сыновей Будды и не обязан раскланиваться.
– Матушка! – не унималась горничная. – Если он сын Будды, кто ж тогда дочери Будды?
– Монахини – вот кто.
– Значит, и мать Сюэ, и мать Ван, и Старшая наставница, да? Они дочери, а кто ж зятья Будды?
– Будь ты неладна, блудница! – Юэнян не выдержала и рассмеялась. – Дай только волю, язык у тебя так и чешется сказать что-нибудь непристойное.
– Вы, матушка, только и знаете меня ругать, а лысый разбойник с меня глаз не спускает. Вон как зенки таращит!
– Приглянулась ты ему, должно быть, – заметила Юйлоу. – Он тебя от забот мирских хочет избавить, вот и приглядывается, как бы взять.
– Я бы пошла, только взял бы! – отвечала Сяоюй.
Женщины рассмеялись.
– Болтушка! – проговорила Юэнян. – Над монахами потешиться да над Буддой покощунствовать – это ты умеешь.
Монах поднял голову, на макушке которой возвышались три почитаемых будды, выпрямился и пошел.
– Меня одергиваете, матушка, а видали, как он опять в меня глазищами вперился? – спросила горничная.
Вот стихи, говорящие о доброхотном пожертвовании Юэнян:
Живя вдовоючтите заповедь.И головоютихо за полночьна горизонтеища луну,не опозорьтезвёзд седину.Пусть не коснутсявас облака,Пускай вернутсяв свой балаган.С ветрами бойки,резвы они,и так не стойки,так не верны.
Так, разговаривая у ворот, женщины заметили тетушку Сюэ. Она подошла к ним с корзинкой искусственных цветов и поклонилась.
– Какими судьбами? – спросила Юэнян. – Пропала, и ни слуху ни духу.
– И сама не знаю, чем занята была, – отвечала Сюэ. – Эти дни у надзирателя господина Чжана Второго с Большой улицы сына женила. Племянницу господина Сюя с северной окраины взял. Мы с тетушкой Вэнь сватали. Вчера, на третий день, такой пир задавали! До того закружилась, что даже к господину столичному воеводе выбраться не пришлось. А его младшая супруга меня звала. Обиделась на меня, наверно.
– Ну, а сейчас далеко ли путь держишь? – поинтересовалась Юэнян.
– По делу к вам, почтеннейшая, – говорила сваха.
– Тогда пройдем в дом, – предложила Юэнян.
Она проводила сваху в свои покои и предложила присаживаться.
– Вы, почтеннейшая сударыня, должно быть, еще не знаете, – начала, выпив чаю, Сюэ. – Ведь ваш сват Чэнь помер. В прошлом году прихватило, и не встал. Сватьюшка ваша сына в столицу вызвала – вашего зятюшку, стало быть, – гроб сюда перевезли и все имущество. С нового года как воротились. Панихиду отслужили и в родовом склепе похоронили. Если бы вы, почтеннейшая, знали, наверное тоже соболезнование выразили и почтили бы память усопшего. Не так ли?
– Если б ты пришла да сказала, – подтвердила Юэнян. – Откуда я могла знать?! До нас и слухи не дошли. Знаю только, что Пань убита. Деверь ее зарезал. Говорили, вместе со старой Ван похоронили. А что потом было, не слыхала.
– Да, как говорится, есть у человека место рождения, найдется и место погребения, – подхватила Сюэ. – Только если б не тот случай, жила бы она в доме. Распустилась, грязь наружу вылила, вот и пришлось дом покинуть. Попади она ко мне, не убил бы деверь. Впрочем, коль появился должник, значит есть и ростовщик. Без зачинщика не бывает драки. Надо младшей госпоже Чуньмэй спасибо сказать. Как дочь над ней сжалилась, слугам наказала гроб купить и предать ее тело земле. А то кому о ней было позаботиться?! Так и лежала бы под открытым небом. А деверя ведь до сих пор не поймали.
– Чуньмэй-то глядите! – вставила стоявшая сбоку Сюээ. – Давно ль ее начальнику гарнизона продали, а уж как вознеслась! Серебром распоряжается и гроб для этой покупает, и хоронит. И хозяин терпит? Кто ж она такая теперь?
– О! Если б вы видели, как ее обожает хозяин! – воскликнула Сюэ. – Так от нее и не отходит. Она у него одно попросит, он ей десять делает. А до чего похорошела, как женой в дом вошла! До чего бойкая, смышленая. Он ей целый западный флигель отвел, горничную купил. Три ночи подряд с ней провел. Сколько ей головных украшений поднес! Наряды на все времена года у портных заказал. На третий день пир устроил, меня одарил ляном серебра и куском атласа. Старшей жене у него лет пятьдесят да слепая она, все время в постах проводит и от хозяйства отошла. Есть у него, правда, еще Сунь Вторая. Она раньше хозяйство вела. Но у нее дочь, с ней занята. Теперь там Чуньмэй полновластная хозяйка. Все ключи от кладовых и чуланов в ее распоряжении. Хозяин, начальник, к каждому слову ее прислушивается. А вы говорите, откуда у нее серебро!
Выслушав сваху, Юэнян и Сюээ умолкли. Гостья посидела еще немного и стала откланиваться.
– Завтра зайди ко мне, ладно? – наказала Юэнян. – Я пока жертвенную снедь, полотна кусок и бумажных денег приготовлю. А ты проводи уж падчерицу, а? Ей надо свекра почтить.
– А вы сами-то не собираетесь?
– Скажи там, плохо, мол, себя чувствует. Я в другой раз навещу.
– Тогда велите младшей госпоже собраться, – сказала Сюэ. – Пусть меня дожидается. Я после обеда зайду.
– А ты куда это спешишь, а? Или опять к столичному воеводе? Небось, не обязательно идти-то.
– Что вы! Сколько обид выслушивать придется. Слуги и так весь порог оббили.
– Зачем же зовут? – поинтересовалась Юэнян.
– Как зачем! Чуньмэй уж должно, на четвертом или пятом месяце, наследника ждет. Хозяин просто сам не свой от радости. Наверно, меня решил отблагодарить.
Сюэ подхватила корзину с цветами и откланялась.
– Ох, уж эти сводни! – воскликнула Сюээ. – Соврут и глазом не моргнут. Только что продали, и уж чуть не на сносях.[1648] Небось, у столичного воеводы не одна она. Так уж он ее и выделил. Вот расписала!
– У него Старшая жена и еще одна, дочь растит, – пояснила Юэнян.
– Ну вот! – продолжала Сюээ. – Я и говорю: только сваха может так сказать. Воды на вершок, а волны саженные.
Кто знает, не скажи этого Сунь Сюээ, может, не свалилась бы беда на ее голову.
Да,
С неба пал крючок на нитке, а потомНакрутился на земле из сплетен ком.[1649]Тому свидетельством стихи:Недавно имела хозяина,А ныне душой неприкаянна.Жизнь суетна, все измененияЗависят лишь от провидения.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
ГЛАВА ВОСЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ
ВДОВЫ ПРИХОДЯТ НА СВЕЖУЮ МОГИЛУ В ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ УСОПШИХ
У ЮЭНЯН НЕЧАЯННО ПОПАДАЕТ В МОНАСТЫРЬ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА
В весенней дымке на ветру
парчовые трепещут стяги.
И дни становятся длиннее,
и на душе царит покой.
Кувшин отменного вина
прибавит молодцу отваги;
Красавица его пригубит —
да и расстанется с тоской.
Все ветки ив и тополей
весною вновь зазеленели;
Стоят с расцвете абрикосы,
и жерди подпирают их.
Коли мужчина не достиг
поставленной им в жизни цели,
Так пусть он с песнею веселой
идет в селение хмельных.
Итак, на другой же день У Юэнян припасла все, что полагается: трех жертвенных животных, кушанья, бумажные деньги, завернула кусок полотна и велела падчерице собираться.
Симэнь Старшая облачилась в траур и отбыла в паланкине. Тетушка Сюэ с жертвенными дарами шествовала впереди.
Чэнь Цзинцзи они застали у ворот дома. Тетушка велела носильщикам внести жертвы.
– Это откуда? – спросил ее Цзинцзи.
Сюэ поклонилась.
– А ты будто и не знаешь, зятюшка! – воскликнула она. – От тещи пожаловали. Дочку она прислала твоего покойного батюшку почтить.
– Теща стебанутая?! Так ее, рас так! – Цзинцзи грубо выругался. – Вспомнила прошлогодний снег![1650] На целых полмесяца опоздала. Человек давно в сырой земле лежит, а она с жертвами является.
– Дорогой зятюшка! – заговорила Сюэ. – Теща твоя вдовою живет. Не забудь, она как краб безногий. Ну откуда ей было знать, что гроб сватушки доставили? Если и опоздала, обижаться не нужно.
Пока они вели этот разговор, к воротам приблизился паланкин с Симэнь Старшей.
– А это еще кто? – спросил Цзинцзи.
– Как кто! – не уступала тетушка Сюэ. – Жена твоя пожаловала. Теща плохо себя чувствует. Дочь послала. Ей, во-первых, полагается при муже находиться, а во-вторых – покойного свекра почтить.
