Мне неизвестно, каким образом на пожарном стенде появились рогатки (о происхождении шпаги я догадываюсь). Использование их могло оказаться делом рискованным. Но мне было велено: доверять чутью. И я чутью доверился.
И в случае с бывшим полуфабрикатом Пэрстом-Капсулой я доверился чутью и самому Пэрсту-Капсуле, о чем не жалею. Да, происхождение Пэрста-Капсулы могло казаться сомнительным, а некоторые случаи его существования выглядели странными или хотя бы загадочными. Но при появлении подселенца на моем участке Охраняемого Объекта я ощутил, кто он и на чьей стороне (признаюсь не без стыда, что я все же приказал приданным мне силам присматривать за Пэрстом-Капсулой, но присмотр этот скоро стал бессмысленным). Пэрст-Капсула действовал умело, самоотверженно, и без его участия вряд ли был бы даден отпор Отродьям. Коли нужна о нем или его свойствах развернутая объяснительная, я ее представлю. ПэрстКапсула, как полуфабрикат, был создан во дни зарождения любви, окреп же он нынче в дни возобновления любви. Коли требуются какие-либо поручательства, я за него ручаюсь. Отмечу, Пэрст-Капсула получил в столкновениях раны или повреждения, но не умерил боевого пыла. Впрочем, и другие участники обороны имеют раны и повреждения, но это лишь в малой степени отразилось на характере их действий. И они не жалуются и не просят их пожалеть. На том и заканчиваю реляцию.
С почтением домовой-двухстолбовый
Шеврикука.
И подпись. А на реляцию наложили резолюцию: «Развернутую характеристику на так называемого Пэрста-Капсулу от Шеврикуки потребовать, с подробным описанием контактов. Самого же Шеврикуку подготовить к сдаче полномочий». И — начальственные закорючки.
77
Возвращение Шеврикуки в Землескреб к служебным занятиям вышло тихим. Пенсионеры Уткины с урожаем, соленьями, вареньями, маринадами, сушеными грибами вернулись в Москву, и Шеврикуке снова пришлось назначить себе местом обитания квартиру картежника-акулы Зелепукина, выкурив оттуда временных жильцов и жилиц. Не было в квартире Зелепукина ни уюта, ни малахитовой вазы, да и просто чистоту в ней пришлось наводить неделю. Из подъездов своих Шеврикука почти не выбирался. Упоминая в реляции о ранах и повреждениях, он писал, в частности, и о собственных ущербах. Голова его была забинтована, челюсть бинтом же подтянута, левая рука висела на перевязи, ребра болели, вид он имел изувеченного. Но в калекопункт на улице Королева на этот раз он не совался, больничный не канючил, а пользовал себя травами и отварами, благо запасы их у него были. Присмирением тени чиновника Фруктова пока не занимался. Очень скоро благодаря аптекарским средствам Шеврикуки его недомогания ослабли, повязки и бинты были удалены, и Шеврикука, убедившись, что дела в его подъездах налаживаются и даже один неизбежный будто бы развод отменен, позволил себе выйти в свет.
Поначалу, надев клубный кафтан, отправился в Большую Утробу в ночное собрание домовых. Конечно, там ощущалось возбуждение, но ни о каких пирах победителей и речи быть не могло. Тяжко дался отпор Отродьям Башни, а потом и разгром их. Нельзя было увидеть теперь среди останкинских домовых ни аскета и квартального верховода Поликратова, ни вислоухого Феденяпина, назвавшего Шеврикуку в Ильин день богачом, ни старика Ивана Борисовича, вынужденного ватниками поддерживать оборонное состояние духа, ни болтуна Майонеза-Помпидуева (даже и без него было сейчас грустно), да многих, многих! И никогда они более не объявятся в Останкине. Пали в боях с Отродьями. И Колюня-Убогий будто бы пропал без вести. А громкогласный Артем Лукич ходил неслышным калекой. Скверными сложились отношения Шеврикуки с тончайшим Велизарием Аркадьевичем, а увидев Велизария Аркадьевича живым, Шеврикука чуть ли не расплакался от радости, обнял старика. «Одолели супостата-то, — бормотал Велизарий Аркадьевич. — Выстояли. И ничего они у нас не отобрали! Что тут творилось! Выто были где-то в командировке…» «Да, в командировке, — подтвердил Шеврикука. — В отъезде…» Его даже радовало то, что к нему не пристают с расспросами, утвердившись в мнении, что в дни напряжений он был в отъезде. И не спрашивали (а допустимы были бы и ехидства), далеким ли был его отъезд и чем он, отъехав, занимался. Велизарий Аркадьевич не носил более костюма из мешковины и бутс победителя буров, явился он в собрание в свободной блузе живописца репинских времен, но вид его вызвал у Шеврикуки жалость и печаль. И тосковал наверняка Велизарий Аркадьевич о добрейшем Иване Борисовиче. О Петре же Арсеньевиче ими с Шеврикукой не было произнесено ни слова.
Любохват и Продольный были замечены Шеврикукой издалека, сытые, наглые, горластые, всем довольные. К нему они не приближались (он к ним — тоже) и, как показалось Шеврикуке, взглядывали на него настороженно. Будто он мог их чем-то обидеть. Что они-то поделывали в баталиях? Какие совершали подвиги?
О баталиях с Отродьями Шеврикуке многое было уже известно. Но кое о каких подробностях и событийных поворотах он узнал именно в Большой Утробе, выслушивая воспоминания ратников.
Цели у Отродий были две. Добыть Чашу-Братину с достоянием домовых. Само же сословие закабалить и превратить в услужителей себе. Ясно, что Хранилище Братины они штурмовали не в одном лишь месте. Где-то имели и локальные удачи. Но после того как их ударные силы были сломлены у известного Шеврикуке поста, отпор им был даден по всей окружности Хранилища. Далее их гнали, били и рассеивали. Но прежде, пока Шеврикука загульным жил в профилактории Малохола и размышлял о томлении, баталии и стычки происходили по всем линиям боевых действий Отродий и домовых. Останкинским жителям эти баталии, естественно, остались неведомыми, но кое-какие мелкие неприятности ощутили и они. В рядах Отродий наблюдались наемные или прельщенные идеей призраки и привидения, эти дрались рьяно, но бестолково. И как в случае с штурмом Хранилища, Отродий подводило их высокомерие, неумение оценить иные особенности домовых, а возможно, и слабая работа разведки. Потерь было много с обеих сторон, но викторию все же одержали домовые. Свою роль в баталиях Шеврикука нисколько не преувеличивал, слова о важности поста экс-Колюня-Убогий мог произнести лишь для того, чтобы раззадорить в Шеврикуке воителя. А были, возможно, и более существенные воители, нежели он. Но где же сражались Любохват с Продольным? Этого Шеврикука так и не выяснил. А выяснить хотел…
Присутствие Отродий в Останкине не ощущалось. Куда утекли, уползли, унеслись Отродья, недобитые и рассеянные, ведомо не было. Высказывались предположения. Не устремились ли недобитые к сокрушенному, но не истребленному воеводе Бушмелеву? К ошметкам черного столба? И такое могло быть. Или они уползли в укрытия, приготовленные на случай неудачи и отступления?
Но виктория викторией, недобитые недобитыми, а следовало уже думать о раздаче Пузыря. Опять созрела уверенность: ну если не через три дня, то на той неделе начнут раздавать Пузырь.
В получердачье Шеврикука не обнаружил следов подселенца. Может, тот нашел себе хорошую квартиру со сладкой хозяйкой. Может, гуляет, продолжив каникулы. Может, вернулся в лабораторию Мити Мельникова. А поговорить с ним не мешало бы…
Охота и любопытство потянули его на Покровку. Дом Тутомлиных был в лесах, обвешанных зелеными, будто бы марлевыми, полотнищами. Шумы в нем и вокруг него стояли самые что ни на есть строительные, обнадеживающие. Бассейн змея Анаконды был почти готов, стеклили шатер-башню, вставшую над бассейном.
Проникать в дом Тутомлиных Шеврикука не стал, а направился Сверчковым переулком в Салон чудес и благодействий. Там все бурлило. Не было в зале общих операций Дударева, Совокупеевой, Крейсера Грозного, и это Шеврикуку даже обрадовало, а то бы пошли вопросы, требующие ложных ответов. Но вот встреча с Дуняшей-Невзорой Шеврикуку расстроила. Та сидела деловитая, в сером английском костюме, вела разговор с клиентом, увидела Шеврикуку, вскочила. Шеврикука хотел было унести ноги, но Дуняша догнала его в коридоре, схватила за руку:
— Ты нас ненавидишь!
— Я не имею с вами никаких дел! — Шеврикука резко освободил свою руку.
— Мы для тебя подлые стервы. Можешь мне не верить, но Гликерии сейчас истинно плохо. Она не доживет до маскарада. Она погибнет.
— Она погибает не в первый раз, — сказал Шеврикука и пошел своей дорогой.
А пришел он к магазину А. Продольного «Табаки и цветные металлы».
Сквозь дверной проем он увидел Любохвата и Продольного. Экие стояли два приличных бизнесмена в дорогих костюмах и без всяких пулеметных лент! И беседовали с двумя же бизнесменами нордической наружности.
«Нет, с Любохватом и Продольным я обязан разобраться!» — подумал Шеврикука, не ведая о резолюции, предписывающей освободить его от полномочий.
