В танке было выключено освещение, не горела даже крохотная лампочка, освещающая прицел, и Янек говорил в пространство, не видя лиц друзей, лежащих рядом. Минуту длилось молчание, потом заговорил Саакашвили:
— Я тебе так скажу. К примеру, напал на тебя кто-нибудь, ударил. Потемнело у тебя в глазах, едва на ногах удержался, а сам уклоняешься от ударов, отступаешь, выжидаешь, пока шуметь в голове перестанет. После, когда придешь в себя, начинаешь вокруг ходить, ждешь, когда он неосторожное движение сделает, откроется, — и тогда бьешь. Понял?
— А откуда известно, что они неосторожное движение сделают именно завтра?
Василий не участвовал в разговоре. В танке воцарилась тишина, снаружи тоже было тихо. Даже пехота, укрытая в роще, прекратила стрельбу.
Прошло, наверное, с четверть часа. Ровное дыхание друзей усыпило и Янека. Неожиданно вдалеке, слева от танка, вспыхнула ожесточенная перестрелка, слышались автоматные и пулеметные очереди, взрывы гранат, несколько раз отозвались минометы, прокатилось «ура», и вскоре все стихло.
Янек поднял голову, те двое тоже не спали. Густлик беспокойно ворочался в башне на месте командира. Косу не хотелось первым спрашивать, в чем дело.
— Танкисты! — совсем близко раздался голос. — Спите?
— Спим, — отозвался Елень, открывая люк. У танка стоял пехотинец. — Чего тебе?
— Слыхали стрельбу? Говорят, сейчас русские окружение замкнули. В темноте выбили немцев из леса, южнее.
Кроме телефонов и радиостанций в каждой армии существует еще один способ распространения сведений, действующий не менее быстро, чем радиоволны. Это солдатский телеграф. Сведения передаются из уст в уста по фронту, переносятся с наблюдательных пунктов на батареи посыльными и водителями автомашин, докатываются с фронта в тыл и из тыла на фронт.
Батальоны и полки, дивизии и корпуса — это не просто людские массы, скорее, это живые организмы. Сосредоточение сил, оборона, наступление — все это как движение пальцев одной руки, и о том, как с помощью нервов двигаются пальцы, узнает все тело. И сейчас со скоростью электрического тока пронеслась по фронту весть, что сомкнулось кольцо окружения и танковый клин дивизии «Герман Геринг» в мешке.
— Теперь понимаешь, Янек? — спросил Семенов. — Если бы ударили вчера, или сегодня, или даже за несколько минут, гитлеровцы могли бы подтянуть резервы или отступить.
— Я ему рассказывал, — вставил довольный Григорий, — если в шишку ударишь обухом топора, то только ветка закачается. Хочешь орех разбить, бей его на чем-нибудь твердом. Вот и сейчас, когда они окружены...
Семенов встал, приказал Еленю освободить башню и ложиться спать. Янек и Григорий поднялись, чтобы заменить командира, но он и слушать не хотел — отправил и их спать.
Друзья знали, что командир сердится, когда долго настаиваешь на своем, что спорить с ним можно до определенного момента, и послушно улеглись на ящиках.
Семенов открыл люк, посмотрел в небо, на котором виднелись мигающие звезды. Чтобы смягчить резкий тон приказа, шепотом сказал:
— Спите, ребята, завтра будет хорошая погода.
— Эй, вставайте!
Все быстро проснулись, не понимая, сколько спали — минуту или несколько часов. Было еще темно. В открытом люке виднелся силуэт Семенова.
— Идите сюда!
Все разом вскочили и протиснулись в башню к командиру.
— Подъехала автомашина, и кто-то спрашивает о танкистах. Может, начальство?
Слышались шаги пробирающегося через заросли человека и треск ломающихся веток.
— Эй, есть кто-нибудь там?
— А ты кто?
— Повар, не узнаете?
— Бери правее...
Капрал Лободзкий взобрался на броню и приблизился к башне. Он почти не изменился со времени их знакомства: чуть сутулый, с отвисшей на щеках кожей. Только как будто немного похудел, а может, это только казалось ночью.
— A-а, это вы — четыре непорочных танкиста и почитаемая вами собака? Идите вон туда прямо и возьмите на кухне мясо, кофе и хлеб. Кофе можете налить в термос, а я тем временен посплю.
В танке остался Елень, остальные, захватив котелки, по очереди вылезли из танка. Янек подсадил Шарика, сам выбрался последним. Повар остановил его за руку:
— Кос, я встретил Вихуру из колонны снабжения, он просил передать, что раненую девушку перевез на другой берег и передал доктору из санитарной машины.
— Спасибо, что сказал.
— Не за что, — пожав плечами, ответил Лободзкий.
Кухню нашли без труда — их безошибочно привел
Шарик. Между деревьями на узкой просеке стояла автомашина с прицепленными к ней двумя котлами. Из отбитой грубы струился дымок. Шофер спал на сиденье; дверца кабины была приоткрыта, и из нее высовывалась голова с коротко остриженными волосами. Несмотря на темноту, можно было заметить веснушки, густо рассыпанные по всему лицу водителя. Саакашвили хотел разбудить его, но Семенов остановил Григория.
— Пусть поспит.
Они напились горьковатого пшеничного кофе, положили в два котелка вареное мясо, под брезентом нашли хлеб. Когда вернулись к танку, повар спал на броне, под головой лежала свернутая подстилка Шарика.
— Подложил ему, чтобы шишку не набил, — объяснил Елень. — Так спит, что будить жалко. Только сначала все мать звал.
Григорий побрызгал ему в лицо водой. Повар вскочил, протер глаза и, полусонный, заговорил:
— Днем варю, ночью развожу...
Потом спрыгнул с танка и пошел к густому сосняку.
— Подожди, — позвал Янек. — Иди за собакой, она покажет. Шарик, отведи его на кухню!
Они исчезли в темноте, а через минуту танкисты услышали урчание запускаемого мотора. Овчарка вернулась, весело помахивая хвостом, с большим куском сырого мяса в зубах.
До рассвета оставалось мало времени, но общими усилиями они уговорили Семенова лечь спать, а сами втроем разместились в башне. Елень доедал с хлебом остатки мяса, а Янек с Григорием шепотом разговаривали. Небо на горизонте посветлело. Звезды погасли, на броню легла роса...
Поручник перевернулся на другой бок, вздохнул и пробормотал что-то. Янек слез с сиденья, заглянул вниз и услышал шепот:
— Люба, я приду... Я сейчас...
На дне танка было темно, но в открытый люк механика падал серый столб света, и от этого на лицо Василия ложилась светло-голубая тень. Янек смотрел на него, и командир показался ему значительно, моложе, чем обычно. Кос подумал, что Семенов мог быть его старшим братом. Старший в экипаже — еще не значит взрослый.
— Что там? — тихо спросил Григорий.
— Ничего, это он во сне разговаривает, — ответил Янек.
Где-то совсем рядом гулко ударила танковая пушка. Эхо
выстрела покатилось, вернулось обратно к лесу. Семенов открыл глаза.
— Слышу, немцы оповестили о начале дня. — Он сел и посмотрел на часы. — Через четверть часа, Янек, ты должен быть у рации, а пока, думаю, надо позавтракать. Налейте кофе.
Съели по куску хлеба и, передавая из рук в руки котелок с кофе, осушили его до дна.
— Теперь по местам!
Окоп, в котором стоял танк, был неглубокий, и бруствер не заслонял смотровые щели, но Григорий и Янек, находившиеся на полметра под землей, видели только деревья расположенной поблизости густой сосновой рощи.
Солнце выплыло из-за горизонта, и в его лучах Кос через прицел мог различить седые ниточки с висящими на них капельками росы. Маленький зеленый паучок бегал по ним и деловито плел сеть. Отдохнув за ночь, он работал старательно, не зная, что скоро этот стальной холм двинется с места, сомнет сосенки и порвет паутину. Косу стало жаль труженика. Он даже решил выйти из машины и перенести паука вместе с веткой куда-нибудь в сторону, но тут же подумал, что это не имеет смысла, так как они сами не знают, что с ними будет.
Возможно, именно сейчас, на рассвете, их выдал отраженный от брони луч солнца и притаившийся невдалеке «фердинанд» уже навел свое орудие на цель. Возможно, в его ствол уже загнан восьмидесятивосьмимиллиметровый снаряд, и стоит только слегка нажать...
Нет, ничего подобного не случится. Танк хорошо замаскирован, солнце светит с нашей стороны. Другое дело танки, которые стоят с той стороны деревушки и будут атаковать с запада. Их может выдать открытый перископ.
В наушниках раздался свист и вскоре послышался голос:
— «Граб», «Дуб», «Бук», «Сосна», «Ель», «Лиственница»! Я — «Висла», я — «Висла». Доложите, как слышите. Прием.
Это была Лидка. Говорила она сонным голосом, словно всего минуту назад крепко спала.
— «Висла», я — «Ель»! Вас слышу. Прием.
— Я — «Дуб»! Вас слышу...
Роты докладывали по очереди, казалось, спокойно, может, несколько бодрее, чем обычно. Янек подождал и доложил последним:
— «Висла», я — «Граб». Слышу вас хорошо. Прием.
Он не сказал «Граб-один», а назвал позывной всего взвода, несмотря на то что от взвода остался один танк. Хорунжий Зенек со своим экипажем погиб, когда вызвал на себя огонь, прикрывая их прорыв к окруженному батальону. Погиб раньше, чем успел свариться бульон из курицы, пойманной его механиком. А на другой день третий танк получил прямое попадание в мотор. Его вывезли тягачом, и сейчас он стоял у штаба как неподвижная огневая точка.
