– Кто это? Кто? – стал спрашивать исполин.
– А неведомо кто, – отвечали варяги. – Должно, три-четыре арвага в кучу сошлись да и околели.
Космомысл послал еще двоих, и вчетвером они кое-как дотащили сжавшееся в большой ком существо, обряженное в лохмотья. И впрямь не понять, кто сей Зимогор, но только не прекрасная Краснозора.
Когда его внесли в теплое укрытие, из угловатого клубка костей и тряпичного рванья вначале показалась кудлатая голова, затем отделились руки, распрямились две длинных ноги и ватажники узрели, что это не арваг и не сканд, а рус-исполин, только смуглый и космы черны. Глад его довольно погрыз, но и отощавший, он не утратил величины тела, однако Морок одолел голову, безумные глаза были почти неподвижны, и, казалось, жизнь едва теплится. Не бессмертный ли это исполин?
Варяги пришли к Космомыслу.
– Это исполин! – сказали возбужденно. – Весь смерзся, но жив. Уж не вечный ли он?
Тот спустился в корабельное укрытие, позрел на трехсаженное вздрагивающее тело богатыря, заглянул в сумасшедшие глаза и велел положить его на свое ложе, отогревать, поить и кормить, а ватажникам сказал:
– Он и впрямь исполин, но смертный.
– Смертный давно бы умер от холода и голода!
– Бессмертный не дорожит жизнью, и потому бессмертный.
День грели, поили и кормили Зимогора, второй и лишь на третий согрелся, ожил и пришел в себя незнаемый исполин, ибо в то время не было иного, кроме Космомысла.
– Где я? – спросил он.
– Ты у своих братьев, – сказал Космомысл. – Мы арвары из рода руса, именуемые варяги. А кто ты, Зимогор?
– Мне имя Уветич, – молвил тот. – Я рус из потомков Серба...
И в тот же час уснул.
По Преданию, после переселения с гибнущего Арвара рус по имени Серб был послан сударями со своим родом в полуденные страны, чтоб отыскать теплые моря и земли. Однако минуло несколько столетий и сменилось несколько поколений, прежде чем один из них вернулся, сообщив, что в Середине Земли есть похожее на Арвар гористое место, которое они называют Бала Кана – Белый Закон, где живут редкие полудикие племена и где можно поселиться русам и росам. Де-мол, там есть все – и плодородная земля, и теплое море, и прекрасные сады, только лучи Полунощной звезды не достают этой земли, а потому нет над головою Кладовеста. Но русы за это время уже прижились на холодных морских берегах, построили города и хорсы, на которых ходили на них за три моря, торгуя кораблями, конями, мягкой рухлядью и золотом. Росы же, ушедшие к полудню и на восток от Варяжского моря, освоили земли, ловчие и рыбные промыслы, построили железные, медные и золотые рудники, плавильные печи и заселили пространства вплоть до священной реки Ра. Никто не захотел покидать обжитого места, где над окоемом сияла Полунощная звезда и по ночам полыхал Кладовест.
Через тысячу лет, когда молва стала забывать о роде Серба, арварские купцы, проникшие морским путем в Середину Земли, обнаружили там смуглый, черноволосый и высокий ростом народ, говорящий на арварском наречии, считающий себя даждьбожьми внуками и называющий себя русами. Честолюбивые, непокорные и воинственные, они всю свою бытность мечом доказывали свое право на вновь обретенную землю. Но ныне страна Белого Закона, как и многие другие, была захвачена ромеями, а сами русы, измотанные столетними войнами, ушли в горы, дабы избегнуть порабощения.
Но ни в далеком прошлом, ни в настоящем не слышно было, чтобы у потомков Серба рождались исполины...
Три дня проспал исполин именем Уветич, потом столько же вкушал нехитрую варяжскую пищу и потом снова спал и ел. По арварскому обычаю было не принято тревожить гостя разговорами да расспросами, куда ходил и зачем, можно было лишь узнать имя, и какое бы любопытство не обуревало, обо всем остальном он должен рассказать сам, коли пожелает. Разум у Зимогора еще не прояснился и потому Космомысл редко бывал у него в укрытии, да и беседовать с ним не было охоты, ибо об ином мыслил он ежеминутно. Но когда варяги кормили, поили и врачевали его, мало-помалу выяснили, что Уветич ходил на своем корабле к Ледяному материку, а за одно лето назад не поспел, ибо мореходы Середины Земли не знают нрава полунощных морей и судно вместе с ватагой растерло льдом.
Прошло около двух недель, прежде чем он окреп, встал на ноги и обрел облик исполина. А тем временем уже налетали полуденные ветры и уже поворачивали льды вспять, открывая в безбрежном океане чистые плесы и радуя сердце: еще немного, и можно спускать богатырский хорс на воду, а пока ватажники конопатили швы, окончательно поправившийся Зимогор тем временем целыми днями ходил по берегу моря, с тоской глядя вдаль или молча наблюдая, как варяги готовят корабль, однако ни с кем не заводил разговора и отчего-то избегал Космомысла, хотя по арварскому обычаю спасенный непременно братался со своим спасителем. Возможно, житель страны Бала Кан не знал древних обычаев, возможно, еще разум не просветлился и сердце не испытывало благодарности.
Так и не дождавшись повести Уветича, Космомысл сказал ему, что в первый солнечный день он спускает хорс и отправляется в океан, а Зимогор теперь должен позаботиться о себе сам.
У него болезненно загорелись глаза.
– Отдай мне корабль с ватагой! – вдруг попросил он. – Взамен получишь все мои сокровища, спрятанные в горах Бала Кан!
Должно быть, Зимогор еще не избавился от помраченного сознания.
– Мне самому нужен хорс и ватага, – мягко сказал Космомысл.
Тот вскочил, потряс налитыми силой руками и убежал вглубь острова.
Через несколько дней над островом засияло солнце, Космомысл с варягами спустил хорс на воду в небольшой, тихий залив и начал устанавливать снасти и паруса. Каждую весну наступал торжественный миг, когда варяги всем миром спускали корабли и на помощь бежал всякий прохожий и проезжий, но Зимогор сидел на горе и не отвечал на зов. К вечеру уже трепетали спущенные паруса, и ватага, поставив хорс на якоря в полусотне сажен от берега, по обычаю вышла в последний раз на сушу, зажгла священный костер, чтоб очиститься огнем перед плаванием, омыться речной водой, воздать богу морских глубин, Тону, да матери-сырой земле, чтоб не забывала ступней их ног.
Уже в ночной час, когда обряд заканчивался, кто-то узрел, что на хорсе поднимается малый носовой парус.
В первый миг ватага замерла, потом бросилась к кораблю – кто вплавь, кто на шлюпках, и через минуту хорс закачался, на палубе возникла недобрая молва и шум схватки. Когда оставшийся на берегу Космомысл вброд добрался до хорса, то увидел, как варяги пытаются свалить Зимогора, повиснув на его могучих руках, ногах и плечах, а тот в ярости ухватившись за мачту, раскачивает хорс, словно пытается запустить его сердце. Навалившись всей ватагой, и при помощи исполина, ватажники повергли, Уветича на палубу, связали веревками и, приплавив по воде, бросили на берег.
– Твой разум под властью Морока, – сказал ему Космомысл. – Поэтому я не стану казнить тебя, Зимогор. Оставайся на острове с миром.
– Мой разум светел!
– В таком случае ты преступил древний обычай русов. И я волен сделать с тобой все, что захочу. Но ныне не стану проливать кровь, ибо жаль тебя. И слово мое – жить тебе на сем острове.
– Не оставляй здесь! – взмолился Уветич. – Послушай меня! Я уже три года брожу по Полунощным морям и ищу землю, на которой живет моя невеста. И ныне наконец узнал, как найти остров! Но мой корабль погиб во льдах... Если не хочешь дать мне свой хорс, то возьми меня с собой. Мы пойдем к острову и я возьму Краснозору в жены!
– Краснозору? – изумился Космомысл. – Постой, но она – моя невеста! Я тоже мыслю пойти в океан, отыскать остров Молчания, чтоб взять бессмертную в жены!
– Послушай, исполин! Зачем тебе брать в жены бессмертную Краснозору? Оставь ее мне, а сам пойди и возьми мою сестру-поленицу. Я укажу, где!
– Нет, Уветич! Мне нужна только Краснозора! – распрямился Космомысл. – Позри, вот ее меч! Она подала мне знак!
– Но ты не знаешь, где искать ее остров! Ты будешь много лет ходить в Полунощных морях и не отыщешь его! А я буду просить богов, чтобы ты сгинул в морских глубинах!
– Я думал, спас несчастного Зимогора. А ты мой соперник! – Космомысл разрезал путы. – А коль соперник, пусть боги рассудят, кому взять в жены Краснозору!
Сбросили исполины одежды и сошлись в рукопашном поединке...
12
Ехал Сувор рядом с братом Сивером стремя в стремя, а за ними дружина – напирают сзади, торопят, прыщут гневом будто стрелами.
– Да скорей надо идти, государь! Наших братьев зорят! Огни горят по паросью!
Но Князь и Закон даже поводом не шевельнул, ибо глух был в тот час к ярости витязей, объятый тяжкими думами. Давно ли Горислав сокрушил обрище, давно ли порубил его головы, а вот опять отросли да такой силой исполнились безокие, что уж не взирают на гневную арварскую силу. Можно взять ее в круг, соединившись с дружиной росов, вытравить из темных лесов да вязких болот, согнать на чисто поле да приступить со всех сторон, чтоб обры сами себя передавили, вознесясь высоким курганом, как при государе Олеге, но надолго ли утвердится покой в арварских землях? Или, может, развернуть дружины рядами да пойти от полунощной стороны, дабы загнать чудовище в сухие полуденные пустыни, как сделал Князь и Закон русов, Рарог, коего и доныне вспоминают арвары? Три десятка лет тишина была и в парусье и в паросье, в иных городах крепостные стены да частоколы порушились – так привыкли к миру, поскольку обры, оказавшись в неведомых горячих песках, долго не могли найти дорог, ведущих в полунощные страны, и многие из них заплутали и сгинули, а то и вовсе остались жить в пустыне. Да ведь другие-то вернулись еще более свирепыми и пошел гулять огонь по украйнам, поскольку не могли жить ничем, кроме как набегами да грабежом. Был еще один государь, именем Сварун и по прозвищу Ступа, который пограничье рвами обнес, и доныне называемые заступами, непреодолимой для обров водой их заполнил, но скоро заболотились те рвы, заросли кочками, да и обретя бога, перестали безокие бояться воды.
