я вручил Маргарите здоровенный букет орхидей. Без значения, просто ей они очень нравятся.
Глава 18
У англичан много денег. Нет, не так — у англичан МНОГО денег. Да, некоторая собственность и материальные блага в ходе Революции ими были утрачены, но кто же наличкой «старые деньги» держит в родном подвале? Все давным-давно распределено, вложено и сплетено в такие клубки, что и не распутать.
Превратившись в «рассеянный народ», они не сидели сложа руки. Многовековые наработки по отстаиванию своих интересов вместе их носителями никуда не делись, равно как и желание применять их на практике и следующие века. Там, где иные колониальные образования после ослабления центра разделились бы на жрущие друг дружку образования, англичане умудрились выстроить крепкие сети, с легкостью пронизывающие границы и с какой-то почти потусторонней, подобной демонической скверне легкостью проникая в мозги власть имущих. И теперь вот эта троица уважаемых партнеров собирается «ввести» в Великобританию как следует, дав коммунистам по всему миру повод взбодриться и переложить ответственность за крах первого своего проекта на привычного врага — капиталистов и аристократов.
В этой гостиной с камином мы уже давно чувствуем себя как дома. По крайней мере я — сколько сотен часов мы в разных конфигурациях сидели вот так? Дни сменялись ночами, менялись погода и меню, но одно остается неизменным — эти долбаные правящие элиты порой ведут себя как совершеннейшие недоумки.
— Ты так уверенно говоришь, что «коммунизм загнется сам», — с видом преисполненного мудростью старпёра вещал Франц Иосиф, важно покачивая бокалом с вином. — А если нет?
Тоже мне аргумент. Затянувшись трубкой, я повернулся так, чтобы солнышко за окном грело мое лицо. Приятно.
— А с чего бы им не загнуться? Уже сейчас за пределами крупных городов царит голод, а сами они окружены кордонами как во времена чумы, чтобы не пускать к себе очумевших от голода, ограбленных крестьян, кровь льется рекой, а податное население с грустью вспоминает, что при монархии жилось как-то сильно лучше.
— Однако ты зачем-то помогаешь им кормить эти самые крупные города, — заметил сидящий у самого камина и вытянувший к огню лишенные сапоги ног Оскар.
Зябко ему.
— Вы хотите предъявить мне за деньги, уважаемый владелец теневого торгового флота, который неустанно возит туда-сюда всё, что только можно? — парировал я. — Вам оно очень удобно — рукой подать буквально.
— Все мы думаем о благе своих государств, — скомандовал «брейк» Вильгельм. — И сам Господь осудит нас, если мы не станем пользоваться такой возможностью. Все мы имеем свой кусок в дележе этого пирога, и не нужно пустых упреков, господа.
— Георгий отчасти прав, — пошел «на мировую» Оскар. — От Англии до Швеции — рукой подать, и до нас тлетворное дыхание коммунизма долетает быстрее всего. Люди — глупы, они не видят дальше собственного носа. Коммунистическим газетенкам и их поганым листовкам они верят больше, чем своим глазам. Голод? — он презрительно фыркнул. — Кто видит толпы голодных из Швеции? А вот победные реляции и выдумки этих красных видят и слышат очень хорошо! Этот источник заразы нужно уничтожить как можно скорее!
— Тебе, Георгий, в твоих заснеженных пустошах хорошо, — поддержал коллегу Франц Иосиф. — Твой народ еще помнит крепостное право и обожает железную руку хозяина на своем горле…
Какая тварь. И в этом они все — русские, мол, народ-раб, но при этом пресловутой свободы у нас всегда и везде было столько, что никакой долбаной Европе и не снилось: у них тут бюрократическая удавка, чистки и резня всех мастей и прочие прелести реально «сильной» руки как что-то необычное и не воспринимаются.
— Ты сейчас ходишь по очень тонкому льду, старик, — безмятежным тоном уведомил я Франца Иосифа. — Извинись.
— С чего бы? — фыркнул Франц. — Почему у тебя тишь да благодать, а в наших странах разброд и шатания? Народы Европы — непокорны и хищны, а твои овцы…
Понял. Берем со столика бокал с вином и выплескиваем на противного старикашку.
— Что ты себе позволяешь, мальчишка?!! — взревел Франц Иосиф, залившись краской.
— Я предлагал тебе извиниться, — улыбнулся я. — Но твой ничем неоправданный гонор мне надоел. Стреляемся?
— Господа, господа! — подскочил Оскар и встал между мной и вредным старпером, расставив руки ладонями вперед. — Мы собрались здесь не за тем, чтобы ругаться, а обсудить огромную проблему, как пристало последним настоящим монархам Европы!
— Здесь нечего обсуждать! — фыркнул Франц, давая неприязненно косящемуся на меня слуге — австрияку, понятное дело — тряпочками вытереть Августейший мундир. — Пусть этот мальчишка скажет спасибо за то, что мы вообще сочли нужным ввести его в курс дела!
— Сколько англичане тебе занесли, Франц? — спросил я. — И что пообещали за возможность снова вертеть Европой так, как им угодно?
Фыркнув, Франц Иосиф вернул себе надменный вид:
— Я не обязан оправдываться перед наглым мальчишкой.
— Георгий, ты и вправду слишком молод, — принялся успокаивать меня Оскар. — Ты попросту не помнишь, какую цену пришлось заплатить Европе за проделки французов и как тяжело было добиться стабильности. А теперь ситуация сложнее во много раз — от коммунистов не откупишься парламентом, им плевать на жизни людей и патриотизм, они просто хотят спалить весь наш мир дотла во имя своих фанатичных идей!
— Так сколько и что, Оскар? — с улыбкой переадресовал я вопрос.
— Ты не понимаешь, Георгий, — с ответной улыбкой покачал он головой, вернувшись в кресло. — Коммунисты найдут как оправдать свой провал. Уже сейчас они перекладывают ответственность на нас — мол, не хотим из своего кармана оплачивать их задумки, душим торговой блокадой — пусть в известной степени формальной — и пытаемся судорожно не допустить в своих странах повторения ужасной трагедии.
— За львиной долей «ужасных трагедий» в истории старушки-Европы стоят англичане, — поморщился я. — Необучаемость — худшее качество, и в человеке, и в государственных образованиях. Сейчас, когда корень зла впервые за многие века наконец-то пожрал сам себя, вы собираетесь снова сыграть с ним в игру, сиюминутный выигрыш в которой обернется новым витком проблем, с которыми придется справляться уже нашим потомкам!
— Ты слишком однобоко трактуешь историю, — неожиданно для меня принялся спорить кайзер, который, на минуточку, страшной силы англофоб. — Да, англичанам свойственна подлость и коварство,
