— Не знают.
— У тебя здесь нос красный. Почему на тебе розовый костюм, и если это Шанель за четыре тысячи долларов, пожалей меня и не говори мне об этом, И что это за огромная розовая летающая тарелочка у тебя на голове посреди зимы?
— Так уж принято. И это все, что я могу тебе сказать.
Я включила компьютер и стала просматривать заголовки сайтов новостей, пока Эбби читала светскую хронику в «Нью-Йорк пост».
— Так чем ты собиралась меня порадовать?
— Назначение нового секретаря департамента внутренней безопасности. — Она отложила «Пост» и разложила на моем столе три аккуратно надписанные карточки.
1. Слушания по департаменту внутренней безопасности. Джейми Уитфилд, продюсер: отдел новостей.
2. Слушания по департаменту внутренней безопасности. Джо Гудмэн, ведущий: студия.
3. Слушания по департаменту внутренней безопасности. Эрик Джеймс, исполнительный продюсер: операторская.
Я покачала головой.
— Эбби, у нас разговор, а не прямая трансляция.
— Мне с карточками легче.
— Мы это уже обсуждали. Меня они бесят.
— Ты отвечаешь за работу отдела новостей.
— Я умею читать.
— Вот видишь, когда прочтешь это своими глазами, все становится ясно! — радостно ответила она.
— Это, конечно, большая честь, но меня беспокоит, что потребуется работать больше, чем я рассчитывала.
— Эрик Джеймс сказал перед всеми сотрудниками, что выбрал тебя, потому что ты хорошо работаешь в стрессовых ситуациях. Кажется, после утреннего совещания было еще одно, более узкое, но ты, наверное, его тоже пропустила.
— Странно, почему меня еще не уволили.
— А, ну да, конечно, ты всего лишь продюсер главного скандального политического сюжета года.
В мой кабинет прошествовал Чарльз; он сел на кушетку в свой обычный угол, скрестил длинные ноги, открыл бутылку имбирного пива и тоже обрушился на меня.
— Ну как, ты готова к горяченькому после того, как выйдет этот сюжет?
— Перестань.
Он принялся покачивать носком ботинка.
— Я всего лишь забочусь о тебе. Ну и параллельно занимаюсь превращением своей карьеры в бессмысленную возню.
— Я и сама в состоянии о себе позаботиться. И даже не напоминай мне про бессмысленную возню.
У меня зазвонил телефон.
— Это я, Питер. Все в порядке.
— Что случилось? — Я развернула кресло к окну.
— Дилан у школьной медсестры. Он говорит, что у него болит живот.
— Утром все было в порядке…
— Джейми, так он вам не говорил о футбольном матче?
— Каком еще матче?
Я занервничала; я уже и так была на взводе, и мне трудно было переварить мысль о том, что мой сын доверял Питеру больше, чем мне.
— Питер, я занята. Я знаю, я всегда занята, но сегодня больше обычного… Нет, он мне ничего не говорил. Что за матч, почему он расстроен?
— Он мне вчера после школы сказал. Они начинают заниматься футболом на физкультуре в школе, и он боится. Он говорит, что не бежит к мячу потому, что не хочет получить по лодыжкам. И он считает, что играет хуже всех в классе. Говорит, что это тупое занятие. И живот у него не болит. Ну, то есть не по-настоящему, но медсестра позвонила мне, потому что ваш мобильник не отвечал, и она хочет, чтобы кто-нибудь приехал в школу.
— Питер, прямо сейчас я никак не могу.
— Да не беспокойтесь. Наверняка он не будет против, чтобы я приехал. — Я впервые в жизни осознала, что другой человек, возможно, сможет лучше утешить моего сына. И я доверяла Питеру.
— Спасибо. Правда, спасибо. Я поговорю с ним, когда вернусь домой.
— Не надо.
— Разумеется, поговорю!
— Нет, позвольте мне. Я отвезу его домой, мы перекусим попкорном, а потом поиграем в шахматы и поговорим. Пожалуйста, не заводите разговора с ним, пока не поговорите со мной. Ладно?
— Ну ладно, хорошо. Держите меня в курсе, и спасибо вам. До свидания. — Я повесила трубку и уставилась в окно. Я была рада, что Питер достучался до моего сына, но мне не нравилось при этом сидеть в стороне и ждать. Не был бы он так обаятелен, я бы протестовала больше.
— Нянь спешит на помощь? — Чарльз посмотрел на меня с нехорошей улыбкой.
— Что? — огрызнулась я.
— Да ничего. Просто забавно, что твой мужественный нянь все время тебе звонит.
— Может, хватит? Так что у тебя там за новая возня?
— А угадай!
— Париж? Рио?
— Даже лучше. Институт Джейн Гудолл. К две тысячи пятнадцатому году крупные обезьяны могут вымереть. Я еду в национальный парк Гомбе.
— Классно, ты на сафари, а я в глушь на Миссисипи.
— Интервью все еще в четверг?
— Ага.
— А доказательства-то у тебя есть? — спросил Чарльз. — Последний раз, когда мы разговаривали, их было маловато.
— Да есть, конечно. — Я загнула палец. — Во-первых, она расскажет обо всех деталях их взаимоотношений перед камерой.
— Но это просто ее слово против его, а он все отрицает, — резко отозвался Чарльз. Он учился в Вестминстерской школе в Атланте и в Йельском университете, и там его научили разговаривать с чувством собственного превосходства. Он вечно вел себя так, будто знает больше меня, и, к сожалению, так оно обычно и было.
— Ну, еще пленки. Где она говорит: «Ах ты, пес». А он говорит: «Я хочу твою попку, хочу…»
— Но вы не можете это использовать.
— Мы совещаемся с юристами насчет того, как использовать эти пленки.
— Как я слышал, целых четыре эксперта не могут договориться насчет того, чей там голос на пленке. — Чарльз просто пытался помочь мне, ища уязвимые места в сюжете, чтобы я могла разобраться с ними до эфира, но я так устала, что все это начинало меня раздражать.
— Три эксперта подтвердили, что мужской голос принадлежит Хартли, и только один не согласился, — огрызнулась я. — Это значит, что большинство поддерживает версию с Хартли. Это второй пункт. Ты же сам слышал пленки и сказал, что они звучат достоверно!
Он пожал плечами.
— Я дотошен, как всякий гомик: я просто проверяю, вес ли у тебя готово. Давай дальше.
Я продолжила, загибая уже третий палец.
— У нас есть фото их двоих и некоторых его помощников.
— Джейми, на этом фото нет ничего компрометирующего.
Чарльз был прав. В качестве доказательства я предпочла бы фотографию Хьюи Хартли и его козочки, милующихся где-нибудь в парке.
Эбби положила мне на стол карточку: «Известный свидетель — служащий похоронного бюро».
Я приложила карточку ко лбу.
— Пункт четвертый: служащий местного похоронного бюро поклялся мне, что они были вместе и выглядели влюбленными. Под запись и перед камерой он сказал следующее: «Когда смотришь на них вместе, то непонятно, где кончается один и начинается другая».
