самые приятные разговоры и старательно делая вид, что он следит за курсом, но все знали, что, даже если Чендлер бросит штурвал, корабль все равно придёт туда, куда надо. Всегда приходил.
Зелда подскочила к Чендлеру, выпрашивая трубку.
На палубе не было только капитана и его главной помощницы Летиции, светловолосой, ужасно худой и неразговорчивой. Кроме Рагиро ее никто не любил, потому что она всегда избегала общества, пряталась по каютам и доверяла только капитану. Капитан в свою очередь отвечал ей тем же, и никто не мог понять этой странной связи. Они не были любовниками, но Рагиро всегда ее защищал и не позволял никому плохо с ней обращаться. Летиция в свою очередь поддерживала Рагиро в любых его идеях.
Зелда говорила, что они больше похожи на старшего брата и младшую сестру. Каллен издевательски отпускал неприятные шуточки, а Чендлер только пожимал плечами. Никто из них за все годы плавания так и не спросил у Рагиро, кем ему приходилась Летиция.
— Маледиктус, — коротко произнёс Чендлер, оповещая всех, что они прибыли. Корабль остановился у самых берегов острова, едва ли не касаясь неестественно чёрной земли.
***
Летиция напряженно оглянулась на Рагиро, хотела что-то спросить, но вместо этого продолжала смотреть на мужчину.
— Не переживай, — мягко произнёс капитан. — Всё будет в порядке.
— Вы уже не один раз ослушались его. Что, если… — Летиция замолчала: ей не нравилось то, что происходило, и не нравилось то, что она тоже виновата. В конце концов, она могла попытаться отговорить Рагиро.
— Если он вздумает меня убить, то следующим капитаном «Гекаты» будешь ты.
Летиция не понимала, шутил ли так Рагиро или говорил серьезно, но что-то в его взгляде подсказывало, что он и впрямь думал, что она способна быть капитаном корабля. Девушка засмеялась, немного сдавленно и испуганно, а потом хладнокровно заметила:
— Если умрете вы, капитан, то и мы тоже. Не забывайте, — для девушки, говорящей о смерти, она была слишком весёлой, но для того, кто не раз сталкивался лицом к лицу со смертью — слишком грустной.
Рагиро покачал головой: он никогда не забывал о том, что Бермуда не оставляет в живых тех, кто недостаточно ему верен. Но никто не мешал хотя бы попытаться нарушить привычный ход вещей и не позволить умереть тому, кто напрямую зависел от него, своего капитана.
— Идём, Летиция. Он не любит ждать.
Летиция немного поёжилась, осмотрелась, пытаясь понять, что ожидало их самих или их капитана, но все внутри пещер было, как прежде. Веками Маледиктус не менялся для его обитателей, и лишь изредка Бермуда украшал стены и пол с потолком разными цветами. Летиция не любила цветы, поэтому, когда она увидела сгнившую белую розу у себя под ногами, поморщилась, а после безжалостно на нее наступила.
Рагиро сделал вид, что не заметил этого.
Он тоже не любил цветы, особенно после последней встречи с Бермудой, особенно сгнившие белые розы. Они вызывали у него тошноту.
— Капитан, — тихо позвала Летиция, остановившись чуть позади Рагиро. Он неохотно повернул голову в ее сторону, заметив, как девушка показывает на пол.
У них под ногами лежала не одна увядшая белая роза. Белые розы вырисовывали собой стрелки, указывающие путь, словно Рагиро, не раз и не два бывавший здесь, мог заблудиться. Он криво усмехнулся и кивнул удивленной, немного напуганной Летиции, а потом резко произнес:
— Я иду один.
— Я думала… — начала Летиция, но, встретившись взглядом с Рагиро, замолчала и согласилась. — Вернитесь, пожалуйста, к нам. И будьте в порядке. По возможности, — почти шепотом добавила она, когда Рагиро повернулся к ней спиной. Она не заметила, как его плечи на одну секунду напряглись, и ушла назад к «Гекате», где осталась вся остальная немногочисленная команда.
Дальше Рагиро шел один, беспрекословно следуя за белыми розами. Чем ближе он подходил, тем сильнее ощущал неприятный запах: аромат цветов вперемешку с вонью гниющих человеческих тел. Это не пугало, скорее раздражало, и дыхание иногда перехватывало.
Перед ним взмахнул крыльями белый ворон, и Рагиро резко отступил назад, понимая, что все намного хуже, чем предполагалось изначально.
Он действительно не любил ждать. Не любил ещё сильнее, чем Бермуда.
Бермуда мог проявлять терпение, если это играло ему на руку. Мог проявлять в определенной степени милосердие, если потом он получит выгоду.
Но он всегда и со всеми был жесток, и его жестокость была вездесущим абсолютом. Он не терпел неповиновения и во многом был страшнее Бермуды, несмотря на то что сам подчинялся ему.
Морской Дьявол редко прибегал к его услугам, предоставляя ему самому разбираться со своими проблемами. Он никогда не подводил Бермуду. Не было ещё и дня, когда Бермуда жалел о том, что взял к себе на службу Габриэля Грэдиса, самого жестокого из всех, кого он за прожитые тысячелетия встречал, и того, у кого души не было даже при жизни.
Если Бермуда звал Габриэля, это значило только одно: Рагиро совершил большую ошибку. Возможно, самую большую за свою жизнь. И назад отступать уже поздно.
Белый ворон сидел на одной из белых роз и смотрел на Рагиро своими огромными пустыми глазами неестественного серого цвета. Издав оглушающий крик, он взмыл вверх, исчезая в густом дыму.
Рагиро ждал не Бермуда, хотя именно Бермуда вызвал его на Маледиктус.
— Давненько мы с тобой не встречались, — со всех сторон одновременно прозвучал приторно-сладкий, забытый со временем голос, принадлежавший Габриэлю Грэдису.
Рагиро лишь скривил губы в подобии улыбки, но не произнес ни слова. Рядом с Габриэлем все чувствовали себя как на пороховой бочке, даже те, кого называли Палачами, находившимися в непосредственном подчинении Габриэля.
Габриэль Грэдис, которого тоже прозвали Палачом, появился в плотном белом дыму: высокий мужчина с чересчур острыми чертами лица и белыми волосами, стянутыми в тугой высокий хвост. Он был ещё более худощав, чем Рагиро, и в обычном бою один на один вряд ли смог бы победить. Проблема заключалась в том, что в обычный бой ни Габриэль, ни Рагиро не стали бы ввязываться, и все решала другая сила, которая у Габриэля — Рагиро никогда в этом не сомневался — была в разы мощнее.
Они смотрели друг на друга слишком долго и слишком внимательно в абсолютной тишине. Фигуры за спиной Габриэля не двигались, и Рагиро по-прежнему видел лишь их смутные очертания в белом, почти непроглядном дыму.
— Не уверен, что я рад тебя
