Нина говорила всю эту высокопарную чушь, приходящую не пойми откуда в голову, и чувствовала, что краснеет от смущения.
«Нет, ну за что мне- то стыдно? Это им должно быть стыдно, что объедают бедную вдовушку! Могли бы и отказаться, а они вон, прямо бежать готовы за стол!» – возмущалась Нина, делая приглашающий жест в сторону залы, где Ида и Айрис кружили вокруг длинного стола, расставляя приборы.
«Слава богу, что Маргрет в свое время настояла на покупке столового сервиза, пусть и не очень высокого качества, а Айрис регулярно чистила серебро из прихваченного из особняка Флетчеров набора! Я- то, клуша, вообще не думала об этой стороне дворянской жизни! Я и в прошлом гостей не принимала, с Кириллом это было невозможно, и на посуде не циклилась – есть одинаковые тарелки, вилки- ложки и хорошо! Господи, воистину, рожденный ползать – летать не может!»
От волнения взор туманился, иномирянка практически на ощупь прошла в зал и обомлела: стол сиял белоснежной скатертью, в центре – ваза с полевыми (осенью?) цветами, корзинка с грушами и яблоками, все стулья накрыты чехлами, под которыми не видно, что они разные, приборы расставлены, как и некоторые закуски…
«Девочки, как вы смогли?» – вопрос в глазах Нины перехватила Ида и только кивнула, мол, все нормально, сажай мужиков.
- Господа, прошу к столу! – сил хватило произнести ритуальную фразу без запинки. – Как я говорила, не обессудьте за простоту и непритязательность. Приятного аппетита!
Мужчины огляделись, особого неудовольствия на их лицах виконтесса не заметила и осторожно выдохнула. Рассаживались гости сами в принятом, очевидно, в свете порядке: Нина – в торце на хозяйском месте, справа и слева – граф и виконт, за ними – баронеты.
Ида и Айрис, в чистых чепцах и передниках, начали обносить гостей горячим – припущенной в сливках треской с травами (она Иде хорошо удавалась), с картофельным пюре в качестве гарнира; свежий хлеб был подан на отдельном блюде, как и традиционная маринованная красная капуста, солёная сельдь, печеночный паштет и молодой овечий сыр, а также жульен из собранных накануне грибов и фаршированные яйца (кухарке они очень нравились).
- Господа, к сожалению, не могу предложить вам вина, но немного аквавита у меня есть. Держу исключительно в лечебных целях – нервно рассмеялась попаданка, но эта ее шутка была воспринята гостями благосклонно.
Айрис метнулась на кухню и вернулась с подносом, на котором в стеклянном темном графине (откуда?) плескалась местная водка, а вокруг него стояли маленькие рюмочки.
Вопрос «Кто будет разливать?» решился без её участия: граф кивнул баронету Лунге, тот забрал поднос у Айрис, разлил горячительное и САМ обслужил соратников. Тостовал граф:
- Господа, предлагаю выпить за здоровье прекрасной леди Флетчер!
Мужчины что- то буркнули и выпили. Нина с перепугу тоже глотнула. Обед начался.
* * *
Сколько было в графине водки, Нинель не представляла, но на три тоста гостям хватило. Пили за неё, за короля и за мир во всем мире, то есть, за процветание Дански.
Уважаемые гости отдали должное рыбе, подивились пюре (Нина поняла, что в таком виде здесь картошку не ели), восхитились жульеном и яйцами (интересовал майонез, с которым была перемешана начинка из желтка и сыра), не побрезговали сельдью и капустой, а кофе со сливками (остатки это были, сволочи!) и вовсе привел их в восторг (и как Иверу пришло в голову его сварить?).
За едой чиновники немного разговорились, граф контролировал процесс (спасибо, выручил), обстановка в целом была терпимой, и только виконт Тройлле норовил задеть Нину какой- нибудь колкостью, обернутой в откровенную лесть.
«И чего прицепился?» – думала, улыбаясь и «уворачиваясь», иномирянка, отмечая при этом, что граф недовольно поджимал губы, посматривая на родственника её опекуна, и явно делал какие- то выводы о личности мэра.
Нина старательно отражала атаки настырного блондина относительно прошлого виконтессы, взаимоотношений в семье и причин гибели иноземного мужа, жизни на чужбине и прочее, делая упор на вдовство, траур по обоим родственникам, желание удалиться от света, чтобы предаваться молитвам и трудам праведным…
Увы , в конце концов, не сдержалась, когда виконт в очередной раз намекнул на убогость жилья, стесненные обстоятельства и необходимость присутствия в ее жизни знающего мужчины, готового освободить прекрасную хозяйку поместья от бытовых проблем.
- Миледи, я никоим образом не хотел задеть Ваши чувства (баронет Лунге хмыкнул)…Мне просто невыносимо осознавать, что такая красавица вынуждена прозябать в глуши и терпеть лишения! Вы должны вернуться в свет и жить так, как надлежит даме Вашего положения и статуса, не обременяя себя тривиальными заботами о налогах, урожае и прочих низких материях…
Нина не дала виконту закончить:
- Простите великодушно, герр Тройлле, но повторюсь: в настоящий момент я ношу двойной траур, и пока он не закончится, о замужестве или возвращении в свет, как Вы предлагаете, не может быть и речи. Мой опекун, граф Ольсен, согласился поддерживать меня в этом вопросе, за что я ему глубоко благодарна. Надеюсь, и Вы более не станете поднимать эту тему ни в моем присутствии, ни в других местах, уважая покойных и мое решение чтить их память. Касательно Вашего беспокойства о моем нынешнем положении…
Виконт подавился готовящимися к изречению словами, остальные мужчины уставились на хозяйку с любопытством, пораженные резкостью и непримиримостью ее тона.
Нина оглядела присутствующих и продолжила:
- Поверьте, оно совершенно излишне! Возможно, с точки зрения представителей благородных семей, к коим вы все относитесь, я достойна только жалости, однако, лично я так не считаю. У меня есть дом, земли, здоровье, молодость и возможность жить так, как хочу я сама, по крайней мере, в обозримом будущем. Напомню, что какледия прожила пять лет, а вот как дочь купца – всю жизнь! Кровь – не водица, предприимчивость и способность заработать на хлеб с маслом у нашего сословия известные, на что я и уповаю, уж простите, если задену ваши чувства этой сермяжной правдой…
Нина медленно встала, оперлась на стол обеими руками и прямо посмотрела на молчащих гостей.
- Так что, господа хорошие, виконтесса Нинель Флетчер, в девичестве фроляйн Лунд, намерена самостоятельно вести дела поместья Мозеби, поскольку купеческая дочь умеет не только булки трескать, но и деньги считать, в отличие от некоторых, умудрившихся промотать и свое, и чужое состояние, прикрываясь красивыми фразами о благородстве и достоинстве «голубых кровей».
Женщина выпрямилась, еще раз обвела сидящих мужчин серьезным взглядом:
- Прошу простить меня, господа, видимо, я отвыкла от общества, поэтому хотела бы остаться одна, чтобы отдохнуть. Надеюсь, вы будете снисходительны к женским слабостям. Я благодарю вас за уделенное мне и моим делам внимание и время. Не смею более задерживать. Примите мои уверения в совершеннейшем почтении и прощайте!
Нина присела в самом низком книксене, на который оказалась способна, после чего, вытянувшись в струнку, застыла у стола, опустив глаза долу и сложив руки на животе в позе глубочайшего смирения.
Гостям ничего не оставалось, как выразить хозяйке благодарность и удалиться: кто- то – смущенный и задумчивый, кто- то – раздосадованный, кто- то – старательно скрывающий удовлетворение от увиденного и услышанного.
В опустевшей обеденной зале виконтесса Флетчер тяжело рухнула на стул и тихо расплакалась от непонятной горечи и навалившейся вдруг усталости…
Глава 40
Нина не могла точно сказать, почему визит столичных чиновников и нового мэра выбил её из состояния равновесия даже больше, чем факт попадания в другой мир с сопутствующими этому потерями или отъезд барона Брагау , поставившего крест на ее расцветающей любви…
