– А вы расскажете? – Неверов смотрел на зэка во все глаза.
– Нет.
– Но ведь это не только ради меня, это ради справедливости.
– Хотите справедливости? Берите.
Седой бросил Неверову бритву и, отдав честь, скрылся за углом ближайшего барака.
В одежде лейтенанта НКВД было холодней, чем в привычной фуфайке. Он остановился под одиноким фонарем, закурил и прислушался к тишине.
– Куда теперь? – спросил Миша, когда зэк, сделав крюк, вышел с другой стороны.
– К Берензону.
Машина не спеша ехала через лагерь. Свет фар отражался от снега, и в кабине было почти светло. Седой зэк надел перчатки Зимонина, скрыв обветренные руки. Грузовик остановился у шлагбаума на выезде из лагеря.
– К Берензону, – привычно бросил Миша дежурившему вохру.
– Выходите из машины, – снимая винтовку с плеча, неуверенно сказал охранник.
– Чего? – удивился водитель.
– Капитан Марков велел всех незнакомых на выезде из лагеря останавливать, а твоего пассажира я не узнаю.
– Все в порядке, – бросил Мише седой зэк, спрыгивая из кабины. – Как фамилия, рядовой?
– Кузнецов, товарищ лейтенант.
– Значит, рядовой Кузнецов, незнакомых останавливаете только по особому приказу?
– Так точно, товарищ лейтенант. – Под строгим взглядом седого зэка вохр встал по стойке «смирно».
– А в другие дни проезжай кто хочет? Такие у вас порядки в Безымянлаге? Слышал про проверку из Москвы?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– Не прошел ты проверку, ясно? Телефон в будке есть?
– Так точно, товарищ лейтенант.
– Иди, звони своему капитану, сообщи, что он разжалован.
– Не могу, товарищ лейтенант, не уполномочен.
– Тогда скажи номер Маркова, я сам ему сообщу.
Испуганный вохр отчеканил цифры. Седой зашел в будку и, набрав четыре ноля, начал орать на воображаемого Маркова, потом бросил трубку и, пройдя мимо стоявшего навытяжку охранника, залез в кабину.
Миша улыбнулся разыгранному спектаклю и, медленно проехав за шлагбаум, повернулся к седому зэку.
– Смотри, запомнит тебя в лицо, потом хреново тебе, Дед, придется.
– У Берензона не останавливаемся, едем в Куйбышев, – закуривая папиросу, ответил седой.
– Чего? Не, Дед, я тебе побег устраивать не буду.
– Ты не понял, Миша, ты не мне побег устраиваешь, а себе. После того как утром обнаружат трупы, после всего, что ты видел, тебе недолго живым ходить. – Седой протянул прикуренную папиросу улыбавшемуся водителю. – Не переживай, нас бы все равно после Неверова убили, а деньгами я с тобой поделюсь.
Водитель в молчании докурил и остановился у четырехэтажки.
– Нет, Дед, это ты не понял. Я работаю на Берензона. Он меня не просто так с тобой посылал. Поднимайся, если сдашь ему сейчас Неверова, может, еще поживешь.
– В Куйбышев, Миша, в Куйбышев, – ткнув пистолет «ТК» в бок водителя, сказал седой.
– Приговор ты себе подписал, Дед, – заводя мотор, вздохнул шофер и погнал грузовик.
После вчерашнего снегопада снова холодало, ветер гнал снег по обе стороны дороги. Автомобиль поднимался вверх в коридоре темных деревьев, огни лагеря исчезли в зеркалах.
– От чего сбегаешь? Тебе ж неплохо здесь живется. Берензон умеет отблагодарить. Знаешь, сколько я заработал за то, что Чащина зарезал? – медленно говорил Миша. – Что ты на меня так смотришь? Сам чем лучше? Хорька станком убил, сварщика сдал… Я знаю, я Снегирю бочку вез. А сегодня, думаешь, я спал? Ты мог Зимонина спасти, но ты ж Витю не остановил, свою жопу прикрывать вернулся. Так что не суди, Дед. Безымянка никого так просто не отпускает, место такое.
– Место тут при чем? Если ты лагерь на Елисейских Полях поставишь, там все иначе, что ли, будет? – Седой зэк полез правой рукой в карман за папиросой. – Если довезешь, я тебя убивать не стану. Передай Берензону, чтобы учился играть в шахматы. Я – в форме Неверова, с документами Неверова и знаю больше, чем знает Неверов. Поймают меня, я за собой весь Безымянлаг потащу.
Вместо ответа Миша ударил локтем по руке с пистолетом. От боли в избитом плече седой выронил оружие. Водитель отпустил руль, из его рукава вылетела опасная бритва. Дед успел прикрыть шею, лезвие рассекло перчатку, глубоко войдя в ладонь. Машина вильнула, заскользила по дороге и, вылетев из колеи, ушла в кювет, взрывая носом снег. Седого бросило вперед, ночь хлынула в кабину через разбитое стекло и затопила все вокруг.
Наступило 2 декабря 1941 года. До подъема в Безымянлаге оставалось чуть меньше часа, но многие уже не спали или еще не ложились. Далеко, на Красной Глинке, в свете фар грузовика стоял, кутаясь в пальто, Берензон. Его маленькие руки раскраснелись от холода, он сжимал и разжимал кулаки, глядя, как бригада могильщиков опускает в неглубокие ямы гробы с телами охранника Жени и Вити. Могильщики торопились, еще не зная, что с кладбища поедут в место похуже этого – Елшанский карьер. Скрюченный труп Александра Константиновича Зимонина никак не хотел помещаться в ящик. Берензон отвернулся, чтобы не видеть, как его туда запихнут, из-под его очков, наверное, от холода, текли слезы.
В больнице врач Шеин встал, разбуженный плачем младенца. В горле у него горел сушняк, и Шеин жадно глотал воду, стараясь не смотреть на отражение опухшего небритого лица.
Серов смотрелся в зеркало заднего вида, машина ехала к лагерю. Лейтенанта переполняла ярость: он понял, что проиграл, но пока не понял где.
В натопленном блатном бараке Марков криком разбудил безымянную кошку. Ей все равно, что Маляр ничего не знает о Неверове, она лижет свою ногу.
Иван Андреевич, скрючившись, лежал на голых холодных нарах шестьдесят третьей палатки. Зэк-крестьянин выдал ему «Сталинскую стройку», он засунул ее под фуфайку, чтобы было теплее. Неверов думал о том, как все могло так измениться за три дня; теперь он нужен всем в лагере. Но это знание не грело.
Десятник проснулся от собственного кашля, его лихорадило, ему снилась еда.
Валентинов дописывал статью об отличном питании ударников в лагерных столовых.
От котлов поднимался пар, повара закидывали в них немытые капустные вилки.
В закрытой маленькой комнате рядом с кухней на коленях, повернувшись к востоку, сидел Ахметов; он перекладывал деньги из тайника под кафелем.
Алия заваривала чай. Она волновалась за Зою, так и не позвонившую из Куйбышева, и не могла уснуть из-за того, что Геннадий Андреевич всю ночь ходил по кабинету, сотрясая весь штаб дыхательной гимнастикой по Мюллеру.
Морозов опять уехал в Куйбышев, оставив лагерь на него, и Чернецов гнал Сережу заводить «ГАЗ-61».
Водитель неохотно поднимал голову от подушки.
Другой шофер в десяти километрах от него пока своей головой не владел, но сознание начинало потихоньку к нему возвращаться. Миша вытер кровь, стекавшую из обеих ноздрей. В его глазах еще немного двоилось, он попытался завести свой грузовик, но ничего не вышло. В карманах было пусто – ни денег, ни папирос, ни паспорта. И еще пропал шарф.
Кто-то выкинул пропитавшуюся кровью шерстяную ткань на обочину. Поднявшийся ветер подхватил шарф и, повесив на ветках дерева, полетел дальше, подгоняя в спину мужчину с короткими седыми волосами. Человек застонал, стягивая с руки пропитанную кровью перчатку, и умыл руки снегом, оставив на сугробе красные льдинки. Перед поездом надо зайти в аптеку, потом купить костюм и позавтракать. До рассвета он будет в Куйбышеве. Безымянка осталась позади.
Послесловие
Прежде всего я выражаю благодарность авторам книги «Строго секретно. Особстрой-Безымянлаг. 1940–1946» А.В. Захарченко и А.И. Репинецкому. Их труд содержит более 500 страниц архивных документов Безымянлага. Книга обязательна для прочтения всем, кто интересуется историей Безымянки.
Для воссоздания деталей быта я также использовал воспоминания заключенных ГУЛАГа, размещенные на sakharov-center.ru. Утренние и вечерние сводки с фронта от 29, 30 ноября и 1 декабря 1941 года, появляющиеся в повествовании, позаимствованы с сайта pomnivoinu.ru. У них очень удобный календарь и поиск по дням.
Я также пользовался сборником «Военно-промышленный комплекс Куйбышевской области в годы ВОВ (1941–1945 гг.)», изданным в 2005 году, составители которого по традиции советской историографии избегали упоминания Безымянлага. Интервью с конструктором Ильюшиным из газеты «Волжская коммуна» от 29 ноября 1941 года взято оттуда же.
«Безымянлаг» – это художественное произведение, а не исторический труд. Тем не менее я старался отталкиваться от архивных документов. Основная сюжетная линия является вымыслом, но многие наиболее пугающие сцены – к сожалению, правда.
Так, в докладной записке начальника оперативного отдела Безымянлага 10 января 1942 года говорится: «В ночь с 27 на 28 декабря 1941 г. на промплощадке 18 завода заключенными был похищен авиационный спиртовой клей, который тут же был распит, в результате чего последним отравились 15 человек, умерло от отравления 10 человек…
