Из-за спин и раскрасневшихся лиц выглядывала возбужденная физиономия Солдафона. Он с перекинутым через левую руку полотенцем, расхаживал в роли трактирного полового и занимался довольно странным для себя делом — откупоривал и подавал на стол бутылки со шнапсом и пивом, да еще покрикивал и подзадоривал веселое сообщество.
— Давай ребята пей, ешь. Всех угощаю…
Возбужденно потирал руки. При чем, это «угощаю» он произносил, как-то уж совсем по особенному — «ухущаю». Заметив, что кто-нибудь недопивает или наливает не полный стакан, он пытался своими шуточками пристыдить симулянта, призывая на свою сторону общественное мнение сидящих рядом за столом. Эффект пьяной толпы проявлялся в полной мере. Все недовольно гудели, а пытавшийся схитрить, послушно выпивал и наливал по полной, тем самым «становясь на путь исправления».
С чего это он так расщедрился, было не понятно. И хотя каждый из пьющих-закусывающих, сам закупил для отвальной разных продуктов и напитков…
Но это сладкое и манящее в небесные дали, слово «халява» или дармовщина… О, это даже не слово, это наднациональное мировоззрение. Великое состояние, которое туманит и опьяняет, приводит в особый экстаз и расположение духа. Когда даже самый маленький человек, оценивает спустившееся на него с небес угощение, как некое воздаяние за его заслуги и долготерпение, как некую бесплатную милость. Забывая и про сыр, и про мышеловку.
* * *
Через час веселье достигло своего пика. Сквозь клубы табачного дыма, окутавшего все вокруг, помещение стало приобретать вид декораций из жизни ночлежек начала XX века.
Необходимый скандал для создания более полного антуража такого помещения не заставил себя ждать. Кто-то повысил голос. С другой стороны длинного помещения раздался угрожающий матерок вслед за ним — истошный крик.
В углу завертелась подтасовка с мельканием ножей и «розочек» — отбитых горлышек бутылок с острыми краями. То есть все было, как обычно бывает в компаниях, где люди выпивают.
Выяснять и выявлять вкусовые пристрастия, скажем к Тарковскому-стихотворцу или молекулярной биологии, после чего отстаивать собственную и потому правильную точку зрения, приходилось традиционным способом — табуреткой по голове оппонента.
* * *
В последнее время Алексей как-то свыкся с мыслью, что для многих окружающих его людей он из-за своего ровного бесконфликтного характера и спокойной натуры принимался за своего. Поэтому он и не выказал ни какого удивления, когда к нему подсел хорошо потеющий и оттого плохо пахнущий мордатый Мыкола с обрюзгшим, испитым лицом и жарко задышал в ухо сивушно-чесночным перегаром…
— Что? Не слышу…
Алексей затряс головой. И в самом деле, то, что по секрету пытался сообщить ему дружок Мыкола, больше напоминало свист и завихрения стартующего стратегического бомбардировщика с полными баками и боекомплектом.
— Олесь, — еще жарче, но уже без скороговорки и удалого торжества опять задышал Мыкола. — Мы, вже скоро будем москалей резать. Ты що, з намы, ти як?
— Конечно, — Гусаров тряхнул чубом. — Всех зарежем. Ты только скажи за что?
— Как за что? — удивился Мыкола и на мгновение потерял дар речи. — То ж, кляти москали. Удивляешь, прямо…
— А… — сообразил Алексей. — Так бы сразу и сказал. Когда начинаем?
— Молодец! Гарный хлопец. Сразу рвется в бой. Но ты погоди… Не горячись… Их ще, падлюк, выявить трэба.
— Слухай, а колы они нас всех порежут? — засомневался здоровенный Олесь. — У них вот и ракеты, и армия… Колы их будеть, больш як нас?
— Ни, ни боись, — как-то сразу засомневался «жовто-блакитный боевик». — Щё ни колы они нас нэ гнули… Це ж, мы их завжды в дугу… Ось подывись, и в Приднестровьи, та в Чечни… Ни… ни боись…
— Так я буду начеку, чуть что, кликнешь меня. А сейчас давай выпьем, — он взял со стола полный стакан воды, и даже не сказав за что, под одобрительные взгляды Мыколы выпил содержимое до дна.
Пока организатор этнической чистки, алкаш Мыкола наливал себе такой же полный стакан подозрительной немецкой горилки и поднимал его со словами «Ну, ще нэ вмэрла Украина». Олесь Гусаров уже спал. Для достоверности даже похрапывал.
Мыкола с удивлением и недовольством посмотрел на буквально только, что улыбавшегося и рвавшегося в бой казака-собутыльника.
«От жешь, яки слабак, а на вид бугай-бугаем. А так хотелось с ним выпить и покалякать об жизни». — Он даже гыхнул от досады.
— Стэпан! — капризно крикнул он в глубину помещения, из-за густого дыма в котором ни черта не было видно.
— Шо? — откуда-то справа промычал тот, к кому обращались.
— Та, Олесь вже сбрыкнувся с копытов, — досадливо поморщился Мыкола. — И шо робыты?
— Та и холера з им, сами справимся, — ответил равнодушным тоном невидимый Степан.
* * *
Но драки и резни, как таковых не случилось. Причина неудавшегося застолья (застолье без хорошей драки исторически нельзя признать удачным), была простой и достаточно прозаичной.
Очень скоро, почти все участники ударного слета передовиков строительных починов и движений были мертвецки пьяны. Прямым свидетельством чему являлся клокочущий храп и молодецкий посвист, раздававшийся из всех углов и закоулков помещения. Что было удивительно, у большинства спящих глаза были полуоткрыты, как от хорошей дозы какого-нибудь сильнодействующего наркотика.
По опыту, полученному Гусаровым в бытность его службы в спецподразделениях МВД, такой странный эффект давали опиаты (производные масличных маков) при чем в больших дозах.
Несколько человек непьющих принципиально, поняв, что в созданной человеческим гением атмосфере, им будет просто морально тяжело находиться. Похмелье с утра от вдыхаемых паров со всем набором бессмысленных вопросов все равно будет обеспечено.
Поняв данную неизбежность, как злой рок они приняли правильное решение. Выражаясь неприличными словами, придуманными больной головой, которые только чудом не попали в данное повествование, им пришлось подняться и разбрестись, кто куда смог.
Алексей, подхватив под мышки уснувшего вместе со всеми Механика, попытался его вынести. Но тело расслабленное выпитым было и малотранспортабельным. Поэтому он плюнул.
Еще раз осмотрел жутковатый «сомнамбулический бал» лежащих повсюду тел с полуоткрытыми глазами. Оставил Механика спать на его кровати, а сам улегся рядом на своей.
Казалось, что он перенервничал, хотя причина неясна, однако симптомы на лицо — перед сном даже не пожелал себе спокойной ночи. Как был, в одетой на полосатую рубашку куртке завалился в койку. Поворочался, покрутился на купюрах, пытаясь как бы поудобнее подоткнуть их под себя, чтобы они, подлые, выступающими углами и морщинами, не кусали изнеженное спецназовское тело… И, через секунду провалился в черную яму неспокойного, тревожного сна.
