— Соглашайтесь, — сказан он, несомненно вложив в решение десятилетиями нажитые познания в области психологии.
Именно так я и поступил. Но не до жуткого ланча в Уэствуде с легендарным Рондо и молодым Скипом Брэдли, ставшим исполнительным продюсером шоу «Сибилл и Брюс». Немногих моих знакомых зовут Скип. Считайте, что мне не повезло. Скипы, Чипы и Маффи не попадались — хотя меня даже засылали на пару лет в епископальную подготовительную школу, и я все же никогда не принимал до конца потенциально денежные истинно-американские ценности. В школе «Хилл» я как-то случайно сжег чьи-то тряпки за цену ненатурального мескалина, но на этом все.
И вот я здесь, сто лет спустя, за прилавком с бэгелями и «паундкэйком» в своих лучших шмотках с длинными рукавами джанки: черная рубашка, черные брюки, черные туфли, зеленая кожа, жду встречи с этим самым «Скипом». Ошарашить его своей способностью развлекать за ланчем. Абсолютно необходимое предварительное условие, чтобы занять место в подъемнике в небеса шоу-бизнеса.
Случилось так, что я сидел в сортире «Знаменитого гастронома Джерри», когда властители моей судьбы появились со стороны бульвара Уэствуд занять столик и заказать хавку, поджидая моего прихода. В точности это я и сделал. Я уже побывал на пау-вау в своей забегаловке, зарядил лишние полдюжины дилаудидов в честь интервью, половину употребив в офисе специалиста по мозгам, еще парочку, когда заскочил домой, и в приступе нервного ожидания использовал остаток в сортире пропахшего копченой лососиной и халвой заведения.
Когда я выполз, миновав подозрительно косящегося рябого помощника официанта, которого прислали гневные посетители с переполненными кишечниками, несомненно развонявшимися, что чертов сортир кто-то монополизировал, миновав остальных поджидающих едоков, теперь показавшихся такими же счастливыми, как и я сам, я бы запростно отобедал со Збигневом Бжезинским[41] и Хэнком Киссинджером, травя анекдоты времен «холодной войны», а не то что со своим старым корешом Рондо и коннектикутским Скипом.
— Джерри, — услышал я, как прозвенел знакомый высокий голос, когда я ввалился в основной зал.
— Здорово! — крикнул я в ответ, размахивая руками, будто нас разделял Большой Каньон, а не два столика.
— В чем дело? — спросил Рондо, когда я сумел-таки пропетлять между столами, выдвинуть виниловый стул и посадить на него себя. — С тебя градом льет.
— Ах, льет, — сказал я, подмигивая, словно нет в мире ничего естественнее. — Я прямо сейчас из спортзала.
Рондо со Скипом, напоминавшим взрослого Дэнниса-Разрушителя в своих обязательных «рибоках», отутюженных синих джинсах и наглухо застегнутой синей оксфордской рубашке, удивленно переглянулись. Возможно, их обескуражило скорее именно подмигивание, а не чрезмерное потоотделение. Почему-то на приходе я всегда начинал мигать. Типа между мной и объектом, на который я нацелил свой глаз, существует некий глубокий, ужасно личный юмор. Всю жизнь терпеть не мог людей, которые подмигивают. Еще они душатся одеколоном и называют официантов «кореш». Но что я мог поделать? Попав под воздействие, мой глаз тут же начинал жить собственной пошлой и безостановочной жизнью.
Потому первым пунктом повестки стояло зарекомендовать себя «Своим в доску». Что означало, помимо прочего, доказать свое умение слопать ланч и не превратить пиджак в произведение Джексона Поллока. Понимаете, я всегда испытывал врожденный страх перед встречами за едой. Не знаю, откуда это пошло. Проведенные полжизни за хавкой, стоя над раковиной в тараканьих гадюшниках, должно быть имеют к этому какое-то отношение.
И в то время как Дикер со Скипом застряли на перепутье «копченая лососина или бургер», ваш покорный слуга сделал свой решительный шаг в сторону салата. Блюда, которое сообщает: «Смотрите, я слежу за собой». Оно подставило меня под огонь всевозможных дружеских подколок. Так, как это случается с вегетарианцами, вступившими во вселенную мясоедов. Что мне прекрасно подходило. Лучше пусть меня обольют говном из-за брокколи, чем из-за кровоточащих вен.
Молодой Скип резко ухватился за возможность подколоть травоядного. И Рондо Д. от него не отставал. Мы с Рондо, немного предались воспоминаниям. Фактически, когда мы с ним последний раз встречались много-много лет назад в Манхэттене, это происходило в стрип-баре на Таймс-Сквер после попсовой литературной тусовки из «Ньюйоркера». Не в том смысле, что кто-то из нас испытывал большую любовь к подобного рода заведениям, нам просто требовалось промыть мозги после перебора светского общения.
— Опа, чувак, по-моему, любителей растительности у нас в штате раньше не было. Я думаю, это мораль такая? Типа, опа! Я не ем то, у чего есть лицо!
— Хуйня, — сказал я, — Я убью корову только ради того, чтобы посмотреть, как она сдохнет. Просто не желаю ее есть.
— Сурово, — произнес он.
— Ладно, мужик, сейчас будешь смеяться. Как-то я делал материал для журнала о гормонах, которыми пичкают говядину и курицу. В коров закачивают столько эстрогена, чтобы они жирели, что в конце концов от употребления чизбургеров у тебя вырастет до размера D. То же самое, что с индейками «баттербол». Треская «баттербол», ты трескаешь гигантскую опухоль.
Конечно, я врал. Я совсем не делал материал о стимуляторе роста у коров. Я писал аннотацию для «Хастлера» примерно десятью годами раньше — когда впервые попал в Лос-Анджелес и вел рубрику «Обо всем понемногу» — о новой породе кур, откладывающих пахнувшие чесноком яйца. Но к черту. Я достаточно пробыл в Голливуде, чтобы знать, что никого телевизионщики и киношники не уважают больше, чем «серьезных писателей». Разношерстная категория, включающая всех от газетно-журнальных борзописцев до реальных подвижников сесть и родить из себя роман.
— Итак, — сказал энергичный Скип, набивая свой изнеженный англо-саксонский и протестантский ротик, как их этому учат в коннектикутской глуши. — Что ты думаешь о шоу?
Должен признаться, что на одно кошмарное мгновение я забыл, о каком шоу идет речь. Я был занят потенциальным кровотечением в области локтя, воображал густую кровавую каплю, крадущуюся по предплечью, по запястью и прямо на ладонь, этаким неожиданным стигматом, чье появление мне придется объяснять тем, что утром я обнаружил обретение святости.
— В смысле, — продолжал Скип, ошибочно приняв мое смущенное молчание за стратегические раздумья, — как ты считаешь, была ли в прошлом сезоне свежесть первоначального года? Я имею в виду, некоторые из команды Рондо любят шоу по Шекспиру, которое они делали, правильно? Та команда проявила такую креативность, типа, люди каждый день включали канал посмотреть, что мы будем делать дальше.
— Точно, — сказал я.
Когда сомневаешься, соглашайся. Ассоциация творческих работников Лос-Анджелеса присылала несколько записей «Лунного света». Я посмотрел часть первой — не принимайте это, пожалуйста, даже близко за проявление снобизма или мании величия — то был полный пиздец. Я не мог даже взглянуть на Брюса Уиллиса без того, чтобы не потянуться за алказельцером. Все эти подмигивания-в-камеру, типа, дивитесь-какой-я-офигенный. Сибилле Шипгерт, которая, по крайней мере, казалась абсолютно несчастной, полностью не в своей тарелке, словно она попала в капкан телеэкрана и ждет не дождется, чтобы пойти домой и принять душ, я немного сочувствовал.
— По-моему, — произнес я, надеясь, что действие наркотика изменится, как иногда бывало, в сторону чего-то напоминающего интеллект, когда выдавил из себя эти слова, — по-моему, людям хочется любить шоу. Понимаешь? Им нравятся персонажи. Они сопереживают им.
— Но каким образом сопереживают?
— В смысле? — сиденье становилось скользким, но я изобразил нахмуренные брови и сосредоточенный взгляд, как всегда делал на интервью для журнала, когда укуривался на стоянке и от меня требовалось просто появиться. Чтобы потом вернуться домой, прокрутить пленку и выяснить, где я побывал.
— Понимаешь, — сказал Скип, — больше всего у нас поднялись рейтинги, когда у них были постельные сцены.
— Точно, — почему-то я не мог отвязаться от этого словечка.
— Надо нам — развивал мысль Скип, — найти способ возродить это внимание. Насчет начнут-они-это-или-нет.
— Точно!
Я видел, что Скип косится на моего покровителя Рондо.
— В смысле, — вдруг выпалил я, — я не считаю, что нам следует плясать от того, что они принимали их отношения, как своего рода проблему. Я думаю, нам стоит увидеть в них шанс.
— Предлагаешь показать аудитории, откуда это идет?
— Точно.
— Предлагаешь, — не отставал мой хозяин, — дать людям у себя дома почувствовать его участниками?
— Точно.
И, конечно, меня взяли.
Как обычно на телевидении автор должен строчить длиннющие диалоги, чтобы другие, более опытные и уважаемые труженики пера взяли каждое слово и переделали в соответствии с собственными высокими стандартами. Что очень меня радовало. Единственное, чего я желал, закрывшись в ярко-зеленой, закрытой изнутри каморке под названием офис, это остаться в одиночестве и ввести себе мозговой тоник, убирающий стыд за собственное существование в пристойной и ненапряжной манере, и к тому же получать деньги.
